Бруно допрашивал тех, кто имел какое бы то ни было отношение к контрабанде, лишь встречу с Адолем он оставил на потом, отлично понимая, что именно к отцу Пэмпренетты все преступники побережья как Франции, так и Италии - от Генуи до Марселя - обращаются за помощью в первую очередь. Что до Пишранда, то он долго, очень долго пробыл у Амедэ Этувана по прозвищу Двойной Глаз. Но, вопреки ожиданиям инспектора, последний не смог рассказать ровно ничего интересного. Этуван вообще ничего не слыхал об этом деле и, как человек с большим жизненным опытом, в заключение заметил:
- Если хотите знать мое мнение, месье Пишранд, все это попахивает импровизацией... Случайное убийство, чего там... Тот тип увидел побрякушки и потерял голову...
- Кто, Тони Салисето?
- Понятия не имею, но среди его дружков масса любителей поработать ножом...
- Да и сам Тони неплохо управляется с холодным оружием, а?
- Верно, очень даже неплохо.
Рано утром подчиненные комиссара Мурато разошлись по домам совершенно измученные и в отвратительном настроении.
* * *
В доме Адолей на Монтэ-дэз-Аккуль тоже царило далеко не радужное настроение. Неподалеку от замка Иф в открытом море таможенники перехватили не слишком ценный, но все-таки полезный груз. И Дьедоннэ упрекал жену, что она рискует семейной репутацией, ввязываясь в мелкие и к тому же неудачные аферы. Оскорбленная Перрин отвечала, что, выйди она замуж за настоящего мужчину, ей бы не пришлось всем заниматься самой. Пэмпренетта давно привыкла к таким стычкам и обычно избегала вмешиваться в дела родителей. При первых же раскатах грома она на цыпочках удалялась к себе в комнату. Однако в то утро у нее было так тяжело на душе, что не хотелось двигаться с места. А потому случилось то, чего и следовало ожидать. Перрин Адоль, не найдя в муже достойного противника, без всякой причины накинулась на дочь. Она вопила, что Пэмпренетта - лентяйка, ни в чем не может помочь матери и в двадцать лет ведет существование умственно отсталой.
- Честное слово, можно подумать, что с тех пор как ты чуть не выскочила замуж за мерзавца Бруно Маспи, у тебя поехала крыша!
- Бруно не мерзавец!
- Вот-вот! Давай защищай его теперь!
- Я его не защищаю... Я говорю только, что он думает иначе, чем мы, и все.
- И все? Нет, ты слыхал, Дьедоннэ? Она считает, что разговор на этом закончен! Нет, мадемуазель, я замолчу, когда сама сочту нужным!
- Да ладно тебе, мама!
- Нахалка! И где, скажи на милость, тебя воспитывали?
- Сама знаешь, в монастырской школе.
- И она еще имеет наглость издеваться над родной матерью! Нет, ты и впрямь достойна своего Бруно! И надо думать, охотно подсобила бы ему отправить за решетку своих мать и отца, бесстыдница этакая!
Обожавший дочь Дьедоннэ попробовал за нее заступиться:
- Ну знаешь, Перрин, по-моему, на сей раз ты перегнула палку! Девочка не говорила ничего такого!
- И ты еще смеешь высказывать свое мнение, жалкий бездельник? Да как у тебя хватает наглости спорить со мной и поддерживать эту неблагодарную девчонку? Эту бессердечную! Может, ты забыл, что это я ее родила?
- Ну, не без моей помощи...
- Ты уверен?
Коварный намек Перрин глубоко уязвил Дьедоннэ.
- Боже мой! - жалобно заметил он. - И чего только не услышишь в этом доме! Я всегда уважал тебя, Перрин, но, предупреждаю, не испытывай моего терпения! Еще одно замечание в том же роде - и я навсегда перестану считать тебя достойной женщиной! Если Пэмпренетта - не моя дочь, признайся сразу! Тогда я покину этот дом и пойду топиться!
- А что, коли я поймаю тебя на слове?
- Ну, тогда я обдумаю положение.
Мадам Адоль торжествующе рассмеялась.
- Так я и знала! Никогда у тебя не хватит пороху покончить с собой, жалкий придурок!
- Насколько я понимаю, ты жаждешь моей крови, Перрин? Преступница, вот кто ты после этого!
- Не пытайся меня разжалобить, Дьедоннэ! Но Пэмпренетта, можешь не беспокоиться, и впрямь твоя дочь! И похожи вы как две капли воды, потому как эта бессовестная тоже позволяет матери убиваться на работе, а сама живет в свое удовольствие! А мне приходится кормить вас обоих!
Девушка наконец не выдержала:
- Раз тебе так трудно меня кормить, успокойся - недолго осталось!
После этого загадочного заявления в доме мгновенно наступила тишина. Забыв о недавней ярости, Перрин с тревогой спросила:
- Что ты имеешь в виду?
- Я выхожу замуж!
Родители тут же подскочили к любимому чаду.
- Замуж? Господи Иисусе! И за кого же?
- За Ипполита Доло.
- За Иппо... но он же в кутузке!
- Уже вышел! Мы встретились утром, и Доло просил меня стать его женой.
- И ты согласилась связаться с таким ничтожеством?
- Да.
- Я тебе запрещаю!
- Обойдусь без твоего разрешения!
- Матерь Божья!
Перрин налетела на дочь и влепила ей такую пощечину, что звон прокатился по всему дому. Девушка гордо выпрямилась.
- Можешь меня убить, но я все равно выйду за Ипполита!
- Ох, несчастная, да что ж ты нашла в этом недоноске?
- Это уж мое дело!
Мадам Адоль свирепо повернулась к мужу.
- Ну, а ты? Это все, что ты можешь сказать, когда твоя дочь собирается сделать глупость, которая приведет меня прямиком на кладбище?
Отец попытался воздействовать на дочь лаской.
- Моя Пэмпренетта... не может быть, чтобы ты говорила серьезно... Доло - просто мелкая шушера... нищие, да и только. Да ты помрешь голоду со своим Ипполитом, и потом, по-моему, у парня дурные наклонности... Сдается мне, он на все способен... Неужто ты хочешь стать вдовой типа, казненного на гильотине?
Но Пэмпренетта упрямо молчала, и ее мать в полном отчаянии воздела руки к небу.
- Что я тебе сделала, Господи? И за что ты взвалил на меня такой тяжкий крест?
Перрин Адоль, несомненно, очень бы удивилась, скажи ей кто-нибудь, что Всевышний не слишком благосклонно взирает на ее повседневные занятия.
Атмосфера в доме окончательно накалилась, когда в дверь неожиданно постучала Фелиси Маспи. Появление девушки мгновенно утихомирило бушевание страстей, едва не закончившееся всеобщей потасовкой. При посторонних всегда надо держать себя в руках! Перрин Адоль с улыбкой повернулась к гостье, и даже Дьедоннэ, давно привыкший к перепадам настроения супруги, слегка опешил.
- Ба, да это же Фелиси!.. Ну, девочка, что тебя сюда привело? Надеюсь, у вас ничего не стряслось?
- Я хотела поговорить с Пэмпренеттой.
- Ай-ай, ты выбрала не самое удачное время, бедняжка...
- А что, она больна?
- Больна? Да нет, скажи лучше, это мы от нее заболеем! Дрянь она и больше никто! А впрочем, тут нечему удивляться: Пэмпренетта - живой портрет своего папаши!
Дьедоннэ подскочил от возмущения.
- Так вот как ты говоришь обо мне при девочке, которая теперь и уважать-то меня не станет!
- Позволь заметить тебе, Дьедоннэ, что мы не одни и наши ссоры не интересуют эту барышню! Или ты хочешь навсегда внушить ей отвращение к замужеству?
Странная логика жены совершенно подавляла Адоля. Он чувствовал несправедливость ее слов, но все это настолько превосходило его разумение, что бедняга Суфле плюхнулся на стул, с горечью подумав, что, вероятно, до конца своих дней так и не научится понимать женщин. А мадам Адоль, больше не обращая на мужа внимания, стала расспрашивать Фелиси о здоровье домашних. Весть о том, что все Маспи чувствуют себя превосходно, по всей видимости, доставила ей огромное удовольствие.
- А если ты все-таки хочешь поболтать с этой паршивой Пэмпренеттой, сказала она, - поднимись сама к ней в комнату, потому как на мой зов она вряд ли ответит, да еще, чего доброго, запрет дверь.
Мадемуазель Маспи тихонько постучала.
- Кто там?
- Фелиси...
- Входи.
Как ни пыталась Пэмпренетта держаться, дочь Элуа Маспи сразу заметила, что она плакала.
- Здравствуй, Пэмпренетта...
- Привет...