От такого страшного удара бедняжка опустилась на стул, чувствуя, что ноги отказываются ей служить. Муж ее больше не любит! Теперь Селестина в этом не сомневалась. Дохлая рыба! По странной ассоциации мадам Маспи вспомнила, с кем ее сравнивал Элуа двадцать семь лет назад, когда приглашал погулять в Аллон и угощал нугой... Да, в те времена он называл ее соловьем! И такой грубый переход от одного представителя животного мира к другому стал для несчастной женщины символом ее падения в глазах супруга. Селестина так страдала, что даже не слышала обвинительной речи Элуа. Меж тем Великий Маспи, вновь обретя прежнюю боевую форму, голосил во всю силу легких:
- Мало того, что ты смеешь в моем присутствии расспрашивать этого типа о мальчишке, которого я проклял и выгнал из дому, нет, ты еще позволила себе в лице этого злосчастного полицейского передать поцелуй мерзавцу, ставшему позором нашей семьи! Негодяю, из-за которого я больше не выхожу на улицу, боясь, что на меня станут показывать пальцем и хихикать! И этот неблагодарный сын, это чудовище, рядом с которым самый закоренелый убийца сущий ягненок, не довольствуется тем, что так подло нас опозорил, а еще и позволяет себе оскорблять старика отца! Так, значит, по его мнению, я сделал тебя несчастной? Да не умей я владеть собой, сейчас же бы отправился к этому Бруно, плюнул бы ему в физиономию и придушил бы собственными руками!
На Пишранда пылкая речь Элуа не произвела никакого впечатления.
- К счастью, вы прекрасно владеете собой, - только и заметил он.
- Вот именно, месье Пишранд! Я не желаю стать убийцей того, кто когда-то был моим сыном!
- Не говоря уж о том, что вряд ли он позволил бы себя убить.
- Вы что, намекаете, будто он способен поднять руку на отца?
- И даже опустить!
Дикий вопль Великого Маспи вывел Селестину из оцепенения.
- Что тобой, Элуа?
- А то, что я предпочитаю умереть, чем стерпеть побои от родного сына! Все, решено, я умру!
Селестина, как всегда, тут же уверовала в слова мужа и, уже чувствуя себя вдовой, в свою очередь истошно закричала:
- Нет, не умирай, Элуа!
- Умру!
- Нет!
- Да!
Инспектор иронически наблюдал за этой сценой.
- Да не мешайте же ему умереть, коли так хочется, мадам Маспи, посоветовал он. - Я бы даже с удовольствием взглянул, как он примется за дело!
Элуа возмущенно расправил плечи.
- И вы воображаете, что я стану умирать при постороннем? Нет, месье Пишранд, у меня есть чувство собственного достоинства! И моя агония - дело сугубо личное, месье Пишранд!
Полицейскому все это стало изрядно надоедать.
- Прекратите валять дурака, Маспи! - совсем другим тоном проговорил он. - Ну, так вам по-прежнему нет дела до убийства Ланчало?
- Черт возьми! И почему оно должно меня волновать? Да пусть Салисето или любой другой бедняга из той же компании перережут хоть всех итальяшек от Марселя до устья Роны! Мне на это чихать и наплевать!
Пишранд улыбнулся.
- Спасибо за наводку, Маспи, за мной не заржавеет!
- За какую такую наводку?
Но полицейский ушел, не ответив. Элуа тупо уставился на жену.
Однако прежде чем она успела высказать свое мнение, в гостиную снова заглянул Пишранд и, все так же улыбаясь, обратился к супруге Маспи:
- Будьте любезны, мадам Селестина, верните мне, пожалуйста, часы.
Наступила тишина. Селестина попыталась было отнекиваться, но под суровым взглядом мужа опустила голову и, вытащив из кармана часы, смущенно протянула инспектору.
- Простите... это я случайно, - пробормотала она.
Элуа пристыдил жену:
- Ну как тебе не стыдно, Селестина? Это же наш гость!
И, вернувшись к полицейскому, он с умилением добавил:
- Вечно шалит, как девчонка...
- От старых привычек не так просто избавиться.
Оставшись вдвоем с женой, Великий Маспи со слезами на глазах заметил:
- До чего ж ты у меня еще молодая, Селестина!
- Надо думать, именно поэтому ты и обозвал меня скорпеной, хотя раньше говорил, что твой соловушка!
Элуа обнял жену.
- Хочешь, я открою тебе один секрет, Селестина? В моем возрасте я куда больше люблю рыбу!
* * *
Такая же нежная сцена происходила в это время у фонтана Лоншан. И однако, расставшись с Фелиси, Пэмпренетта твердо решила не ходить на свидание с Бруно. Во-первых, она его больше не любит (ибо разве может девушка из такой семьи питать нежные чувства к полицейскому?), а во-вторых, почти дала слово Ипполиту, и тот не замедлит явиться к ее родителям официально просить руки мадемуазель Адоль. Короче, хорошая заваруха в перспективе!
Но, так или иначе, сама не зная каким образом, ровно в одиннадцать Пэмпренетта оказалась у фонтан Лоншан и тут же упала в объятия поджидавшего ее Бруно. В этот миг перестали существовать и полицейский, и Ипполит, и грядущие неприятные объяснения - мадемуазель Адоль, как три года назад, прижималась к тому, кого всегда любила и никогда не сможет разлюбить. Наконец они слегка откинули головы и долго смотрели друг на друга.
- Ты совсем не изменился... - заметила Пэмпренетта.
- Ты тоже! Все такая же красавица!
И влюбленные снова обнялись. Проходившая мимо женщина с двумя малышами недовольно заворчала:
- Неужели нельзя вести себя поприличнее, а? По-вашему, это подходящее зрелище для детей?
- Но мы ведь любим друг друга! - простодушно отозвалась Пэмпренетта.
Матрона с жалостью пожала плечами.
- Ох, бедняжка! Все мы одним миром мазаны! Я тоже когда-то верила красивым словам и обещаниям...
Она сердито ткнула пальцем в двух насупившихся малышей и с горечью подвела итог:
- А вот что от всего этого осталось! Да еще стирка, уборка, готовка... Эх, девочка, удирайте пока не поздно, если у вас есть хоть капля здравого смысла!
И с этими словами мамаша удалилась, что-то недовольно бормоча себе под нос - наверняка ругала последними словами весь сильный пол вообще и своего мужа в частности. Но Пэмпренетта чувствовала себя слишком счастливой и не могла допустить даже мысли, что еще чья-то любовь начиналась точно так же. Наконец, когда они с Бруно вдоволь нацеловались, намиловались и нагляделись друг на друга, девушка задала мучивший ее вопрос:
- Бруно... почему ты так поступил со мной?
- Как?
- И ты еще спрашиваешь, чудовище? Ну, отвечай, почему ты меня бросил?
- Я? Но ведь это же ты...
- Я? О Матерь Божья! Чего только не приходится выслушивать! Может, это я, обесчестив и себя и свою семью, пошла работать в полицию?
- Нет, это ты с детства бесчестишь себя, таская чужое добро!
- Бруно! И ты смеешь утверждать, будто я не порядочная девушка?
- Конечно, не порядочная!
- О!
Пэмпренетта задыхалась от гнева, обиды и полного непонимания.
- И тем не менее ты хочешь на мне жениться? - с трудом пробормотала она.
- И даже очень!
- Но почему?
- Потому что я люблю тебя, Пэмпренетта, и никогда не смогу полюбить другую.
И они снова обнялись, забыв о логике и думая лишь о переполнявшей обоих нежности. К полудню Пэмпренетта и Бруно окончательно решили, что теперь они жених и невеста. Девушка согласилась вести праведную жизнь вместе с Бруно и во имя любви решительно и бесповоротно перейти во враждебный всем ее родным и близким клан. Домой мадемуазель Адоль возвращалась веселая, как жаворонок весной, и совершенно забыв, что некий Ипполит Доло собирается просить ее руки.
Покидая улицу Лонг-дэ-Капюсэн, инспектор Пишранд не сомневался, что, сам того не желая, а может, и нарочно (разве поймешь этого старого черта Элуа?) Великий Маспи подтвердил его подозрения насчет виновности Тони Салисето в убийстве Ланчано.