Я мягко отстранил ее.
Долорес сделал шаг назад и быстро вскинула правую руку. В этой руке был пистолет.
Я поглядел на него. Он тускло поблескивал, освещаемый лунным светом, ствол был направлен на меня, и рука Долорес больше не дрожала.
– Какого друга я бы заимела, если бы нажала на спуск, – сказала мисс Гонсалес.
– Выстрел услышали бы те люди на дороге.
Она покачала головой.
– Нет, между нами пригорок. Не думаю, чтобы они могли что‑нибудь услышать, амиго.
Я думал, что когда она нажмет на спуск, пистолет подскочит. Если улучить миг и броситься...
Но я стоял неподвижно. Не произнося ни слова. Казалось, язык у меня во рту распух.
Негромким, усталым голосом Долорес продолжала:
– Убийство Стейна – пустяк. Я сама с удовольствием убила бы его. Такую тварь. Умереть – это ерунда, убить – это ерунда. Но кружить людям голову до смерти... – Издав какой‑то звук, похожий на всхлипывание, она умолкла.
– Амиго, ты мне почему‑то нравишься. Мне бы давно пора забыть о подобной чепухе. Мэвис отбила его у меня, но я не хотела, чтобы он ее убивал. На свете полно мужчин с большими деньгами.
– Похоже, он славный парень, – сказал я, по‑прежнему глядя на руку с пистолетом: ни малейшей дрожи.
Долорес презрительно рассмеялась.
– Конечно. Потому он и есть то, что он есть. Ты считаешь себя твердым, амиго. Но по сравнению со Стилгрейвом ты – тюфяк.
Она опустила пистолет, та было самое время броситься на нее. Но я по‑прежнему не двигался.
– Он убил добрую дюжину людей, – сказала Долорес. – Каждого с улыбкой.
Я знаю его давно. Еще по Кливленду.
– Убивал пешнями? – спросил я.
– Если я дам тебе пистолет, ты убьешь его?
– А ты поверишь, если я пообещаю сделать это?
– Да.
Со склона донесся шум машины. Но он казался далеким, как Марс, и бессмысленным, как крики обезьян в бразильских джунглях. Ко мне он не имел ни малейшего отношения.
– Убью, если буду вынужден, – сказал я.
И подобрался, готовясь к прыжку.
– Доброй ночи, амиго. Я ношу черное, потому что красивая, порочная – и пропащая:
Долорес протянула мне пистолет. Я взял. И стоял с ним в руке. С минуту никто из нас не двигался и не произносил ни слова. Потом она улыбнулась, тряхнула головой и вскочила в машину. Завела мотор, захлопнула дверцу. И, не трогаясь с места, глядела на меня. Теперь на ее лице была улыбка.
– Я хорошо сыграла свою роль, правда? – негромко сказала она.
Затем машина резко рванула назад, зашуршав шинами по асфальту.
Вспыхнули фары. «Меркьюри» развернулся и промчался мимо олеандрового куста. Фары свернули налево, на частную дорогу. Свет их скрылся за деревьями, а шум двигателя заглушил протяжный писк древесных лягушек.
Потом стало совершенно тихо. И светила только старая, усталая луна.
Я вынул из пистолета обойму. Семь патронов. И один в патроннике. До полного комплекта недоставало двух. Я понюхал дуло. После последней чистки из пистолета стреляли. Может быть, дважды.
Вставив обойму, я положил пистолет на ладонь. Белая костяная рукоятка.
Тридцать второй калибр.
В Оррина Квеста стреляли дважды. Те две гильзы, что я подобрал с пола в той комнате, были тридцать второго калибра.
А накануне, в номере 332 отеля «Ван Нуйс», прячущая лицо под полотенцем блондинка угрожала мне пистолетом тридцать второго калибра, у которого тоже была белая костяная рукоятка.
Из‑за таких совпадений можно навоображать слишком много. А можно и слишком мало.
Глава 27
Я бесшумно подошел к гаражу и попытался открыть одну из двух широких створок ворот.
Ручек на них не было, следовательно, управлялись они выключателем. Я посветил тонким лучом фонарика на дверную коробку, но ничего не обнаружил.
Оставив поиски, я подошел к ящикам с мусором. Деревянные ступени вели ко входу для слуг. На то, что эта дверь будет отперта для моего удобства, я не надеялся. Под крыльцом находилась еще одна дверь. Она оказалась не запертой. За ней было темно и пахло эвкалиптовыми дровами. Я прикрыл ее за собой и снова включил фонарик. В углу была лестница, рядом с ней что‑то, похожее на кухонный лифт. Как он управлялся – неизвестно. Я пошел вверх по ступеням.
В отдалении что‑то загудело. Я остановился. Гудение стихло. Я возобновил подъем. Гудение не возобновилось. Лестница вывела меня к двери без ручки, и я включил фонарик. Опять то же самое.
Однако не сей раз я нашел выключатель. Он представлял собой вделанную в косяк продолговатую пластинку. К ней прикасалось множество грязных рук. Я нажал ее, и запор со щелчком открылся. Дверь я отворил бережно, словно впервые принимающий ребенка молодой врач.
За дверью находилась кухня. Сквозь просветы в ставнях на белый угол печки и никелированную сковородку, стоявшую на ней, падали лунные лучи.
Кухня была просторной, как танцевальный зал. Открытый проем вел в до потолка выложенную кафелем буфетную. Раковина, встроенный в стену громадный холодильник, множество электрических автоматов для сбивания коктейлей. Выбирай себе отраву, нажимай кнопку, и, четыре дня спустя, очнешься в больничной палате на покрытом резиной столе.
Из буфетной обычная дверь вела в темную столовую, оттуда – на застекленную веранду, на которую лунный свет лился, словно вода в шлюзы плотины.
Устланный ковровой дорожкой коридор вел неизвестно куда. Еще один прямоугольный проем. От него в темноту, поднимаясь туда, где, очевидно, были стеклянные кирпичи и мерцала нержавеющая сталь, уходила прямая лестница.
Наконец я оказался, как следовало полагать, в гостиной. Окна были занавешены, стояла темнота, но чувствовалось, что комната большая. Темень была непроглядной. Затаив дыхание, я прислушался: вдруг из темноты за мной следят тигры. Или неподвижно стоящие и неслышно дышащие ртом ребята с большими пистолетами. Конечно же, здесь никого и ничего нет, просто не там, где нужно, разыгралось воображение.
Я бесшумно подошел к стене и попытался нащупать выключатель освещения.
Выключатели есть всюду. У всех. Обычно справа при входе. Ты входишь в темную комнату и включаешь свет. Ладно, Марлоу, это у тебя выключатель в положенном месте и на положенной высоте. А тут по‑другому. Дом этот не такой, как все. Здесь особые способы открывать двери и включать освещение.
Может, на сей раз требуется что‑то из ряда вон выходящее, например, пропеть «ля» выше «си», или же наступить на плоскую кнопку под ковром, или просто сказать «Да будет свет»; микрофон уловит эти слова, превратит звуковые колебания в легкий электрический импульс, трансформатор усилит его, и бесшумный ртутный выключатель сработает.
В тот вечер я был душевным человеком. Ищущим общества в потемках и готовым заплатить за него большую цену. «Люгер» же под мышкой и пистолет тридцать второго калибра в руке делали меня опасным, до зубов вооруженным Марлоу, парнем из Цианидного ущелья.
Разжав губы, я громко произнес:
– Привет, привет. Нужен здесь кому‑нибудь детектив?
Никакого ответа, даже ничего похожего на эхо. Мой голос упал в тишину, как усталая голова на взбитую подушку.
И тут за карнизом, огибающим эту огромную комнату, стал разгораться янтарный свет. Очень медленно, как в театре, регулируемый реостатом. Окна были занавешены толстыми шторами абрикосового цвета.
Стены тоже абрикосового цвета. В дальнем конце комнаты – стоящий чуть наискосок рядом со входом в буфетную бар. Альков с маленькими столиками и мягкими сиденьями. Напольные лампы, мягкие кресла, вмещающие двоих, прочие атрибуты гостиной – и длинные застеленные столы посередине.