Рауль Хименес упорно меня преследовал. Он припирал меня к стенке, убеждал, молил. Он уламывал меня, пока я не согласилась. Много месяцев мне удавалось отнекиваться, но однажды я все‑таки произнесла «Да», чтобы освободиться.
– А от чего, собственно, вам надо было освобождаться?
– Полагаю, вы испытывали разочарование, сказала она. – К примеру, когда вас бросила жена. Кстати, сколько ей было лет?
– Тридцать два, – ответил он, оставив попытки сопротивляться ее отступлениям от темы разговора.
– А вам?
– Сорок четыре.
Она опустилась в крутящееся кожаное кресло, скрестила ноги и стала вращаться из стороны в сторону.
– Как вы, вероятно, догадываетесь, я не из Севильи, – продолжала она. – Я прожила среди севильцев больше пятнадцати лет, но не ассимилировалась. Я мадридка. Вообще‑то я из
в Эстремадуре, к югу от Пласенсии. Мои родители уехали оттуда, когда мне было два года. Росла я в Мадриде. В восемьдесят четвертом году я работала в картинной галерее и влюбилась в одного из клиентов, сына герцога. Я избавлю вас от подробностей… факт тот, что я забеременела. Он заявил, что мы не можем пожениться, и дал мне денег, чтобы я поехала в Лондон и сделала там аборт. Мы расстались в аэропорту Барахас, и с тех пор я видела его только на страницах журнала
Она протянула ему снимок. Фалькон внимательно посмотрел на него, потом взглянул на нее и опять уставился на фотографию.
– Если бы не родинка на ее верхней губе, вы не смогли бы различить нас, не так ли, старший инспектор? – спросила она. – А еще она была немного ниже меня ростом.
– Кто это?
– Первая жена Рауля, – объяснила она. – Теперь вы понимаете, старший инспектор… единожды Консуэло и во веки веков Консуэло.
– А что с ней случилось?
– Она покончила с собой в шестьдесят седьмом году. Ей было тридцать пять лет.
– Из‑за чего?
– Рауль говорил, она страдала тяжелой депрессией. Это была уже третья попытка. Она бросилась в Гвадалквивир, но не с моста, а просто с берега, что всегда казалось мне очень странным, – заметила она. – Не опилась снотворными, не взрезала себе в исступлении вены, не сиганула в вечность на глазах у толпы, а просто выкинула себя из жизни.
– Как мусор.
– Именно, – подтвердила она. – Кстати, мне об этом рассказал не Рауль, а его старый приятель, с которым они познакомились еще в Танжере.
– Я рос в Танжере, – заметил Фалькон, чей мозг мгновенно среагировал еще на одно совпадение, из ряда тех же случайных. – Как звали этого приятеля?
– Не помню. Мы виделись лет десять назад. С тех пор у меня на слуху было столько имен, в ресторанном‑то бизнесе, вы понимаете.
– У вашего мужа остались дети от того брака?
– Да, двое.
– У вашего мужа остались дети от того брака?
– Да, двое. Мальчик и девочка. Им сейчас лет по пятьдесят. Кстати, с дочерью интересная история. Примерно через год после нашей женитьбы сюда пришло письмо с обратным адресом: «Сан‑Хуан‑де‑Диос».
– Так это же психиатрическая лечебница под Мадридом.
– Что известно каждому мадридцу, – подхватила она. – В ответ на мои вопросы Рауль нес какую‑то околесицу, пока я не предъявила ему договор с банком на регулярные платежи этому заведению, после чего он вынужден был признаться, что его дочь находится там уже больше тридцати лет.
– А сын?
– Я никогда с ним не встречалась. Рауль уклонялся от разговоров о нем. Тема была закрыта. Пройденный этап. Они не общались. Я даже не знаю, где он живет, но, полагаю, теперь мне придется это выяснять.
– Вам известно его имя?
– Хосе Мануэль Хименес.
– А девичья фамилия его матери?
– Баутиста… да, кажется, так, а звали ее очень странно: Гумерсинда.
– Оба ребенка родились в Танжере?
– По‑моему, да.
– Я проверю это по компьютеру.
– Не сомневаюсь.
– Он когда‑нибудь рассказывал вам о своей жизни в Танжере… я имею в виду, ваш муж?
– Теперь это все быльем поросло. Речь идет о сороковых – начале пятидесятых. Насколько я понимаю, он уехал оттуда вскоре после отделения Марокко в пятьдесят шестом году. Вроде бы он не сразу перебрался в Севилью, но я не уверена. Точно я знаю только то, что в шестьдесят седьмом году, когда его жена покончила с собой, он жил в пентхаусе одного из высотных домов на площади Кубы. Тогда они были новыми.
– И рядом с рекой.
– Да, она, должно быть, часто смотрела на реку. Это завораживающее зрелище, особенно ночью. Черная, медленно движущаяся вода не кажется опасной.
– Что вам известно о деловых и личных связях вашего мужа?..
– Называйте его Раулем, старший инспектор.
– …о деловых и личных связях Рауля в период, ну скажем, между смертью его первой жены и вашим знакомством в восемьдесят девятом?
– Ну‑у, это уже седая древность, старший инспектор. Вы полагаете, это имеет прямое отношение к делу?
– Нет, косвенное. Мне важна предыстория. Мне необходимо рассмотреть жертву в ее окружении, если я хочу установить мотив преступления. Почти все убийства совершаются теми, кого убитые знали…
– Или думали, что знают.
– Совершенно верно.
– Убийца знал нас, так ведь? Счастливая семья Хименес.
– Он скорее знал кое‑что о
– Ну, разумеется, у него были женщины, – резко перебила она, наверно разозлившись на него за его любопытство и бесполезность. – Я не знаю, сколько. Думаю, много, но ни одной долговременной. Некоторые приходили взглянуть на меня… покорительницу сердца Рауля. Когти выпускали – того гляди, физиономию расцарапают! А знаете, старший инспектор, как я с ними управлялась? Я веселила их, разыгрывая из себя глупую шлюшку. Понимаете, немного вульгарную, но шикарную.