- Моя сестра? - повторил он.
- Наверное. Вы...
- Полковник Перси Браун.
Я снова повернулся к миссис Орвин.
- Мисс Браун просила передать вам, что ушла домой. Я угостил её выпивкой, и это, похоже, помогло, но все-таки ей неможется, и она решила уйти. Велела извиниться за нее.
- Но она совершенно здорова! - вскричал полковник. Мои слова почему-то обидели его.
- Как она себя чувствует? - спросила миссис Орвин.
- Следовало налить ей втрое больше, - подал голос второй мужчина. Или отдать всю бутылку.
Судя по его тону и выражению лица, он не считал нужным беседовать с прислугой, то есть, со мной. Он был много моложе Брауна и очень похож на миссис Орвин. Вероятно, родственник.
Она тотчас подтвердила это, сказав:
- Прикуси язык, Юджин! А вам, полковник, пожалуй, стоило бы сходить и узнать, что с ней.
- Едва ли в этом есть нужда, - с преувеличенно мужественной улыбкой ответил полковник. - Уверяю вас, Мими.
- С ней все хорошо, - подтвердил я и пошел прочь, думая о том, что в языке уйма слов, значение которых требует уточнения. Назвать эту грузную матрону с узенькими глазками Мими было по меньшей мере оригинально.
Я бродил среди гостей и был живым воплощением любезности. Я полностью полагался на чутье, поскольку у меня не было специального счетчика, сигналящего при соприкосновении с убийцей. А ведь изобличение убийцы Дорис Хаттен было бы достойно отображения в моем блокноте!
Синтия Браун не называла фамилии убитой, но мне было достаточно и имени. Когда произошло убийство, а было это месяцев пять назад, в начале октября, газеты, по своему обыкновению, подняли большой шум. Дорис Хаттен была задушена её собственным белым шелковым шейным платком с узором в виде текста Декларации независимости. Место преступления - уютная квартира на пятом этаже дома на одной из западных семидесятых улиц. Платок, которым убийца стянул ей шею, был завязан узлом на затылке. В радиусе мили не нашлось ни одного подозреваемого, и сержант Перли Стеббинс из отдела по расследованию убийств признался мне, что его ведомство вряд ли когда-нибудь выяснит, кто оплачивал квартиру убитой.
Я настроился на самый подозрительный лад и продолжал бродить по оранжерее. Некоторые мои подозрения оказались чересчур нелепыми, что выяснилось в ходе беседы с пробудившим их человеком, когда я хорошенько пригляделся к нему. На это понадобилось много времени, но я не сомневался, что, если Синтия была со мной откровенна, скоро мы будем знать все подробности дела. Проклятый холодок в позвоночнике по-прежнему давал о себе знать.
Пробило пять, пошел шестой час, и толпа гостей поредела. В половине шестого оставшиеся, наконец, уразумели, что их время кончилось, и потянулись к лестнице. Я все ещё был в оранжерее и вдруг заметил, что остался один, если не считать какого-то господина, поглощенного изучением горшка с довианами, который стоял на северном стеллаже. Господин меня не интересовал, я уже оценил его и вычеркнул из списка подозреваемых: он явно не тянул на убийцу. Но, когда я посмотрел в его сторону, он вдруг резко нагнулся и взял горшок с цветками в руки. Мышцы у меня на спине напряглись. Это был чистой воды рефлекс, но я уже осознал, чем он вызван. Большие пальцы незнакомца очень характерно сошлись на горловине горшка. Даже при полном пренебрежении к чужому имуществу не следует браться за пятидюймовый горшочек так, словно собираешься вытрясти из него душу.
Я с опаской приблизился к гостю. Он держал цветочный горшок в нескольких дюймах от своих глаз.
- Прекрасный цветок, - с лучезарной улыбкой проговорил я.
Незнакомец кивнул и наклонился, чтобы поставить горшок на место, но продолжал крепко держать его. Я огляделся.
Похоже, в оранжерее остались только Ниро Вулф и горстка гостей, в том числе миссис Орвин с её спутниками и Билл Макнаб, издатель "Газетт".
Когда я вновь повернулся к незнакомцу, он выпрямился и, не удостоив меня ни единого слова, зашагал к выходу.
Я последовал за ним вниз по лестнице, едва не наступая ему на пятки. Наконец мы оказались в просторной прихожей, почти безлюдной, если не считать женщины в каракулевой шубе, уже готовой выйти на улицу, и Сола Пензера, который скучал у двери.
Разумеется, вешалки в гардеробе были свободны. Мой подопечный сразу увидел свое пальто и шагнул к нему. Я обогнал его, чтобы помочь одеться, но гость не обратил на меня внимания, даже не потрудился покачать головой. Я почувствовал себя уязвленным.
Он вышел из гардероба в прихожую. Я шел в шаге позади него. Когда он направился к двери, я сказал:
- Прошу прощения, но мы спрашиваем у гостей имена, не только встречая их, а и провожая тоже. Назовите, пожалуйста, ваше.
- Что за ерунда? - резко отозвался уходящий гость, после чего взялся за ручку и толкнул дверь.
Поняв, что я не стал бы интересоваться именем этого парня без серьезных оснований, Сол подошел ко мне, и мы вместе проводили гостя глазами, дождавшись, когда он преодолеет все семь ступеней крыльца и спустится на тротуар.
- Пойти за ним? - шепотом спросил Сол.
Я покачал головой и уже собрался было что-то буркнуть, как вдруг у нас за спиной раздался сдавленный женский крик, негромкий, но полный неподдельного ужаса. Мы с Солом резко обернулись. Из гардероба выбежали Фриц и какой-то гость, а из кабинета в прихожую пулей вылетела женщина в каракулевой шубке. Она что-то невнятно бормотала, и Сол с зычным рыком вспугнутого тигра бросился к ней. Я рванулся с места ещё быстрее. Мне понадобилось всего восемь шагов, чтобы очутиться на пороге кабинета, и ещё два - чтобы оказаться внутри.
Увидев распростертое на полу тело, я сразу понял, что это Синтия Браун. Впрочем, узнал я её только по одежде, ибо искаженные смертным страхом черты, вывалившийся язык и выпученные глаза сделали лицо совершенно неузнаваемым. Я опустился на корточки, сунул руку под лиф её платья и замер. Сердце не билось.
Поднявшись, я подошел к телефону, набрал номер и сказал подоспевшему Солу:
- Никого не выпускай и ничего не трогай. Впустишь только доктора Уоллмера.
После двух гудков трубку сняла ассистентка и соединила меня с доктором Уоллмером.
- Док, это Арчи Гудвин. Приезжайте немедленно. Задушена женщина. Да, именно так - задушена!
Положив трубку, я взялся за телефон внутренней связи и позвонил в оранжерею. Вскоре раздался резкий раздраженный голос Ниро Вулфа:
- Алло!
- Я в кабинете. Пожалуй, вам стоит спуститься сюда. Возможный клиент, о котором я упоминал, лежит у меня под ногами. Это женщина, и она задушена. Я вызвал Уоллмера, но ей уже не поможешь.
- Ты не шутишь? - спросил Вулф.
- Нет. Спуститесь и посмотрите сами, а потом я отвечу на ваши вопросы.
Вулф бросил трубку. Я достал бумажную салфетку, оторвал краешек и прикрыл рот и ноздри Синтии.
Из прихожей донеслись голоса, и один из гостей прорвался в кабинет. В тот миг, когда раздался крик, он был в гардеробе с Фрицем. Коренастый широкоплечий мужчина с мрачными проницательными глазами и огромными, как у гориллы, руками. Он начал говорить ещё с порога, причем весьма сердито, но умолк, как только подошел поближе и взглянул на пол.
- О, нет, только не это, - хрипло выдавил он.
- Увы, сэр, - ответил я.
- Как это случилось?
- Мы не знаем.
- Кто она?
- Мы не знаем.
Он с трудом оторвал взгляд от Синтии и посмотрел на меня. Я восхитился его выдержкой. Зрелище, как-никак, было жуткое.
- Тот человек у дверей не выпускает нас.
- Это вполне объяснимо, сэр. Вы сами все видите.
- Да, конечно, - ответил он, не сводя с меня глаз. - Но мы ничего не знаем об этом убийстве.