А я прочитаю и Шодерло, и сто тысяч других книг! И то пойму, чего до меня никто понять не смог, до самой сути докопаюсь!
— Дай бог нашему теляти волка поймати, — сказала Маша с усмешкой, но Коле послышалось в ее голосе скрытое уважение.
— Ничего. Мы псковские, мы — поймаем…
На смену Коле пришел Афиноген. Он скромно устроился на кухне у плиты. Вынул из кармана словарь русского языка и углубился в чтение.
Маша заперлась в своей комнате. Она перелистывала страницу за страницей и вдруг поймала себя на мысли, что не понимает прочитанного. Виконт де Вальмон и маркиза де Мартейль не занимали ее. Она думала о случившемся, но не гибель Жичигиных волновала ее. Она жалела несчастную Галину Николаевну, с некоторой долей злорадства вспоминала Аристарха Николаевича — так ему и надо, старому лицемеру и подлецу, получил свое, но все это было уже в прошлом и с каждым мгновением это прошлое отступало все дальше и дальше, и какое в сущности было ей дело до двух совершенно чужих ей, даже враждебно к ней настроенных людей? Разве потерпела бы покойная Галина Николаевна ее, Машу, после того, как застигла супруга чуть ли не у ног девчонки, подобранной на улице из милости! Какое ей дело до чужих… Нет ей никакого дела до чужих, но ведь она думает о них снова! Об этих «хамах» из уголовного розыска. Один ушел — совершеннейший моветон и быдло, второй пришел — за обложкой словаря прячет духовную нищету, а вообще-то, все они одним миром мазаны, — и те, и эти… Что Кутьков, то и дубина-начальник из полиции или как ее там? Им бы всем убить, ограбить, изнасиловать. И чего он там сидит, этот болван со словарем?
Маша вышла из комнаты, раздраженно хлопнула дверью.
— Послушайте, как как вас там… — Она вытянула руку и пошевелила пальцами. — Вы все на одно лицо, я вас путаю…
Афиноген закрыл словарь и встал:
— Здравствуйте еще раз, Маша… Меня зовут Афиноген.
— Я не разрешала называть себя по имени! — возмутилась она.
— Ради бога, — сморщился Афиноген. — Простите, гражданка Вентулова. — И Афиноген снова углубился в словарь.
Разговора не получилось… Маша раздраженно прошлась по кухне взад-вперед. Афиноген читал. Маша взяла чайник и швырнула его на пол. Афиноген поднял голову, удивленно посмотрел и пожал плечами. По полу растеклась огромная лужа — чайник был полон воды. Маша подождала несколько секунд и сказала:
— Раз уж вы здесь — давайте поговорим. Собственно, что вам от меня нужно?
— Начальник вам объяснил, — сухо сказал Афиноген. — Вы должны опознать преступников.
— Я никому и ничего не должна. — Маша подошла к Афиногену вплотную. — Между прочим, я тоже объяснила вашему, этому, что «опознать» никого не могу. Не помню! И хватит об этом. Слушайте, а почему вы пошли служить в полицию?
— Смена власти не означает исчезновения преступности, — объяснил, Афиноген. — Маркс учит, что…
— А мне безразлично, чему учит и кто учит, — перебила Маша. — Меня учили шить, готовить, быть женой и матерью. У Маркса про это не написано?
— Написано. Маркс учит, что в свое время женщина станет свободным человеком. Как и мужчина.
— Значит, я была несвободна? — с иронией спросила Маша. — А вы меня освободили?
— Да. Вы это скоро поймете.
— Уже поняла. У нас было имение — его сожгли. Был дом — его разграбили. Были родственники — их убили. Убили за то, что отец, дед, прадед — все, до двадцатого колена, верой и правдой служили России! Нас от всего освободили. Спасибо вам, освободители…
— А у меня был отец, — сказал Афиноген, — его забили насмерть в полицейском участке.
Он заступился за соседского мальчишку, над которым издевался околоточный… И мать была… Она в тот же вечер, что и отец, умерла, — не пережила… Братья были… Вчера письмо получил — младший, Володька, погиб на Южном фронте… Один я теперь… Так что же? Чей счет крупнее! Мои деды и прадеды на вас испокон веку спину гнули и умирали от голода и побоев. А я, между прочим, на вас не бросаюсь, Маша. А что во время революции обидели вас… Плохо это. Но неизбежно. Простите тех, кто от вековой озлобленности и темноты уничтожил ваш дом. Я бы этого не сделал.
Маша повернулась и молча ушла.
Вечером следующего дня Коля получил письмо из Петрограда.
«Милый Коля , — писала Маруська, —пришло печальное известие. Витин папа геройски погиб на Южном фронте. Мы с Витей долго плакали, хотя я и сознаю, что при моей должности мне это не положено. Но ведь я, Коленька, — обыкновенная женщина, баба, попросту сказать, и что же мне делать, если случилось такое горе. Витя теперь сирота, никого у него не осталось, но я ему твердо сказала, что мы, то есть я и ты, — его не оставим никогда и будет он нам вместо родного сына… Я, правда, понимаю, что взяла на себя слишком много, но я, Коля, все равно тебя люблю больше жизни. И верю, что все у нас с тобой будет хорошо. Ребята велели тебе передать привет. Васю подранили третьего дня. Брали мы на Охте крупную банду. Вася ходит с перевязанной рукой, а так все ничего. Никите объявили благодарность, а Бушмакин никак не дает мне стирать свое белье, ну и плевать, раз он такой гордый… Целую тебя, Коля, несчетно раз, и Витя тоже, ждем тебя с нетерпением…»
Коля положил письмо на стол, задумался. Жалко Витьку… А что Маруська пообещала, что она и Коля станут Витьке родителями, — правильно! Коля снова перечитал то место, где Маруська объяснялась в любви. «Надо же, — усмехнулся он. — Влюбилась Маруська не на шутку… А я? А я — нет, — сказал он вслух. — Боевая девка и своя по всем статьям, а не бьется мое сердечко, как это случается всякий раз, лишь только вспомнится классово чуждая девчонка с маленьким курносым носом… Предатель я… — думал Коля. — Неизвестно почему отказываюсь от своего счастья. Ну спроси себя честно: может такая вот дворянка полюбить такого вот мужика? Да ни в жизнь! Скорее кот собаку полюбит… Несчастный я человек», — решил Коля и направился в кабинет Трепанова.
Тот листал папку со сводками происшествий.
— А-а… мученик, — улыбнулся он Коле. — Жалею тебя, парень, но твой черед идти, ничего не поделаешь. Афиноген ругается на чем свет стоит. Никогда, говорит, больше к ней не пойду… А ты?
— Прикажете — пойду, — угрюмо сказал Коля.
— А без приказа? — прищурился Трепанов.
— Все одно — пойду.
Трепанов рассмеялся:
— Хвалю за откровенность… — Помолчал и добавил: — Она очень красивая.
— Не в этом дело, — Коля произнес эти слова очень решительно, но про себя подумал: «Именно в этом дело, товарищ Коля, именно в этом…» — Просто интересно это, — решительно сказал он и, встретив взгляд Трепанова, отвел глаза.
— Что это? — не понял Трепанов.
— Как бы сказать… — Коля задумался… — Ну вот она, к примеру, образованная, она нас ненавидит, а я возьму да и поверну ее на нашу сторону! Я — глупый, ее — умную!
— Ну ты, положим, неглупый, — улыбнулся Трепанов. — А она, положим, тоже не бог знает что. Но нам, Коля, очень нужно отыскать этого проклятого Кутькова и его банду! Очень нужно, браток, и ты уж старайся, сделай милость…
Вечерело. Подняв воротник пальто, Коля торопливо шагал по заснеженному тротуару. Он шел в сторону дома Жичигиных, где в это время дежурил Воробьев — молодой, недавно принятый в МУР сотрудник. Неожиданно для себя Коля встретил Воробьева около дома.
— Ты почему меня не дождался? — удивился Коля.
— А меня Трепанов вызвал. Говорит: смена уже идет, а ты срочно нужен, — смущенно сказал Воробьев.
— Случилось что? — встревожился Коля.
— Да не знаю.
Они разошлись… Коля подошел почти к самому подъезду Жичигиных, как вдруг увидел двух человек у дверей. Он замедлил шаг и прижался к стене дома.