Иногда он морщился, видимо, из-за раны...
- Давайте сначала выпьем. Матильда!.. Матильда!..
Матильда, черт побери!
И, обращаясь к девушке, которая наконец явилась и стояла в дверях, вытирая с рук мыльную пену, распорядился:
- Принесите белого. Да хорошего.
Огромное тело Дюкро заполняло все кресло, и оттого, что его ноги покоились на вышитой подушечке, они казались короче, чем на самом деле.
- Ну и что же вам успели порассказать?
У него была привычка во время разговора поглядывать в окно, в сторону шлюза. Внезапно он буркнул:
- Полюбуйтесь только! Дают себя обогнать "Полье и Шоссону"!
В шлюзовую камеру потихоньку входила груженая баржа с желтыми бортами. Позади нее другая баржа, с синим треугольником на борту, стояла, развернувшись поперек канала, и трое речников громко переругивались, размахивая руками.
- Все суда с синим треугольником - мои, - пояснил Дюкро и, указав вошедшей служанке на стол, сказал:
- Бутылки и стаканы поставьте сюда. У нас тут, знаете ли, запросто, без церемоний, комиссар. Так я говорил... Ах да, мне, знаете, любопытно: что же болтают об этом деле?
За деланным добродушием все больше ощущалась снедавшая его злость, и чем больше он присматривался к Мегрэ, тем она становилась очевидней. Возможно, его злило, что гость не уступал ему ни ростом, ни силой, а еще больше то, что невозмутимое спокойствие уподобляло комиссара бесчувственной каменной глыбе, которую невозможно сдвинуть с места.
- Сегодня утром я видел досье, - объявил он.
- Вы его прочитали?
Но тут хлопнула входная дверь, в прихожей послышались шаги, и в комнату вошла женщина лет пятидесяти, худая, с невзрачным унылым лицом; в руках она держала сетку с провизией.
При виде Мегрэ она принялась извиняться:
- Простите, пожалуйста, я не знала....
Но Мегрэ уже был на ногах:
- Госпожа Дюкро, насколько я понимаю? Счастлив познакомиться.
Она неловко поклонилась и, пятясь, вышла из комнаты. Было слышно, как она разговаривает со служанкой.
- Моя жена никак не может расстаться с привычкой самой заниматься хозяйством, - проворчал Дюкро. - Она могла бы нанять десять служанок, а вот, поди же, сама ходит за покупками!
- Насколько мне известно, вы начинали капитаном буксира?
- Я начинал, как все, кочегаром на паровом буксире.
Назывался он "Орел". Потом женился на дочке хозяина, вы ее только что видели. Сейчас этих "Орлов" уже две дюжины. В одном только нашем бассейне два поднимаются до Дизи, а вниз ходят целых пять. Все лоцманы из тех вон бистро работают только на меня. Я уже выкупил восемнадцать барж, несколько грузовозов, две землечерпалки...
Глаза у него сузились и больше не видели ничего, кроме глаз Мегрэ.
- Вы именно это желали узнать?
Он повернулся к двери и крикнул двум женщинам, разговор которых еле доносился из прихожей:
- Эй, вы там, помолчите! - Ваше здоровье, - продолжал он, обращаясь уже к Мегрэ. - Должен вам сказать, за поимку того, кто на меня напал, я обещал полиции двадцать тысяч франков и полагаю, что именно потому они прислали мне человека порядочного. На что это вы уставились?
- Так, ни на что.
На что это вы уставились?
- Так, ни на что... На канал, шлюз, суда...
Сияющий пейзаж, оправленный в рамки окон, мог на самом деле привести в восторг кого угодно. С высоты второго этажа баржи казались неуклюжими и неповоротливыми, словно увязшими в густой, тягучей воде.
Возле одной из них речник, стоя во весь рост в ялике, смолил ее серый корпус. По палубе разгуливали собаки, в проволочной клетке сидели куры, молоденькая светловолосая девушка на палубе "надраивала медяшку".
По верху шлюзовых ворот ходили люди, а суда, движущиеся вниз по течению, казалось, в нерешительности замирали на месте, словно побаиваясь соскользнуть на серебряную ленту Сены.
- Короче говоря, все это принадлежит вам?
- Ну, может, и не все. Но то, что вы видите вокруг, от меня зависит. Особенно с тех пор, как я купил в Шампани меловые карьеры.
Обстановка комнаты больше всего напоминала мебельные развалы в аукционном зале перед субботней распродажей, когда люди с более чем скромным достатком приходят подыскать себе по случаю кто стол, кто корыто. Из кухни тянуло поджаренным луком, слышалось шкворчанье масла на сковороде.
- Позвольте один вопрос. В протоколе сказано, что вы не помните, что произошло до того, как вас вытащили из воды.
Не поднимая тяжелого взгляда, Дюкро неторопливо обрезал конец сигары.
- В какой именно момент вы утратили память? Можете вы, например, рассказать, что вы делали третьего дня вечером?
- У нас обедали дочь с зятем. Он пехотный капитан в Версале. Приезжают каждую среду.
- У вас ведь есть еще и сын?
- Да, он учится в Архивном институте, но редко у нас показывается: я дал ему отдельную комнату в мансарде.
- Стало быть, в тот вечер вы его не видели?
Дюкро не спешил с ответом. Он больше не сводил с Мегрэ глаз и, медленно выпуская кольца дыма, похоже, обдумывал то, что собирался сказать.
- Послушайте, комиссар, - начал он, наконец, - я сейчас скажу вам кое-что весьма важное и советую это запомнить, если вы, конечно, хотите, чтобы мы нашли общий язык. Мимиля еще никому не удавалось обвести.
А Мимиль - это я! Меня так называли, когда я обзавелся еще только первым буксиром, а в Верхней Марне и по сию пору есть смотрители шлюзов, которые знают меня только под этим именем. Вы меня поняли? Я не глупее вас. И во всей этой истории плачу я. Пырнули-то меня!
И вы сами здесь оказались по моей просьбе.
Мегрэ и бровью не повел, но впервые за долгое время порадовался, что имеет дело с человеком, который действительно стоит того, чтобы получше его узнать.
- Выпейте-ка стаканчик. Возьмите сигару. Да положите несколько штук в карман. Ну и, разумеется, занимайтесь своим делом. Только, пожалуйста, без всяких там штучек! Тут вчера был один мудрец из прокуратуры, судебный следователь. Сидел здесь в кремовых перчатках, словно испачкаться боялся. Так вот, я ему велел снять шляпу и перестать курить, а сам дымил ему прямо в рожу. Понимаете? А теперь я вас слушаю?
- Прежде всего, я хотел бы знать: вы не отзываете свою жалобу? Нет? И вы действительно хотите, чтобы я нашел преступника?
На губах Дюкро мелькнула тень усмешки. Но вместо ответа он буркнул только:
- И что дальше?
- Ничего. Время еще есть.
- И вам нечего больше мне сказать?
- Нечего.