В этом мирке жили люди и на открытом воздухе вели себя как дома. Крановщики перекусывали, сидя на куче песка: на палубе соседней с "Золотым руном" баржи женщина накрывала на стол, другая стирала белье.
Комиссар не спеша спустился по каменной лестнице и вдруг почувствовал, как мысль заработала в неспешном уверенном ритме, памятном ему по расследованию одного преступления в Верхней Марне. Даже специфический запах канала вызывал у него образы барж, что движутся по воде, не оставляя за собой следа.
Наконец он оказался возле "Золотого руна", деревянные борта которого были промазаны красно-рыжей смолой. Только что вымытая палуба местами уже просохла.
Мегрэ сделал два шага по доске, служившей сходнями, обернулся и увидел, что старик Гассен стоит на набережной, облокотившись на парапет. Ступив на борт, Мегрэ окликнул:
- Есть тут кто-нибудь?
С соседней баржи на него во все глаза таращилась тетка, стиравшая белье.
Мегрэ подошел к открытому люку, спустился по трапу и очутился в большой, чистой каюте с накрытым скатертью столом посредине. В углу стояла кровать, застеленная стеганым одеялом, над кроватью - распятие черного дерева; в другом углу - грубый, крашенный масляной краской буфет с вязкой лука на боковой стенке. Рядом с буфетом - круглая угольная плита на две конфорки; железная труба уходила в потолок. Свет в каюту проникал через два маленьких иллюминатора в правой стене. По левой стене располагались две двери со старинными массивными ручками.
Внезапно ближняя к Мегрэ дверь отворилась, и в комнату шагнула та самая юная блондинка, на которую любовался Мегрэ из окна гостиной Дюкро. Увидев Мегрэ, она вздрогнула всем телом и, подавшись назад, замерла.
Ее левая грудь с набухшим влажным соском была обнажена; на руках спал ребенок.
Комиссар снял шляпу, сунул еще дымящуюся трубку в карман и в замешательстве пробормотал:
- Прошу прощения.
Звук его голоса вывел Алину из оцепенения. Она повернулась, уложила ребенка в колыбельку, стоявшую в глубине маленькой светлой каюты, и, застегивая кофточку, вышла в столовую.
- Прошу прощения, - вновь пробормотал Мегрэ, - мне поручено расследование, и я взял на себя смелость зайти к вам и кое-что спросить. Я не предполагал...
Глядя на юную мать, Мегрэ ощутил, как у него появляется смутное предчувствие, но чего - он пока не мог понять.
Алина молча и с недоумением смотрела на него, и по этому взгляду невозможно было понять, дошли ли до нее слова комиссара.
- Вы ведь дочка Гассена? - спросил Мегрэ лишь для того, чтобы как-то прервать паузу.
- Да.
Вновь повисла пауза. Алина смотрела на комиссара, терпеливо ожидая следующего вопроса.
- Я из уголовной полиции, комиссар Мегрэ, расследую дело о покушении на господина Дюкро. Мне нужно с вами поговорить.
- Садитесь, пожалуйста.
Мегрэ поблагодарил и опустился на старый рассохшийся табурет, что стоял под иллюминатором. Табурет заскрипел под ним, громко жалуясь на свою судьбу. Алина осталась стоять.
- Мне очень неловко беспокоить вас в такую минуту, - продолжал комиссар, но все же, поскольку вы были здесь во время позавчерашних событий, я хотел бы спросить, не приходил ли кто-нибудь тогда к вам на баржу? Вечером? Например, Эмиль Дюкро?
- Да.
Такого ответа Мегрэ никак не ожидал и даже усомнился, поняла ли она вопрос.
Такого ответа Мегрэ никак не ожидал и даже усомнился, поняла ли она вопрос.
Вообще, многое в этом юном создании было неожиданно. Во-первых, Алина оказалась совсем не такой худенькой и хрупкой, какой почудилась Мегрэ из окна Дюкро. Перед ним стояла плотно сбитая женщина с правильными чертами лица, казавшегося особенно ярким в обрамлении светлых льняных волос. Но ее голос совсем не вязался с внешностью - совершенно детский, чуть надломленный голосок. Да и держалась Алина как послушный ребенок, когда с ним разговаривает взрослый.
- Вы уверены, что Дюкро приходил сюда именно в тот вечер?
- Я ему не открыла.
- А на палубу он поднимался?
- Да. Он покричал. Но я уже собиралась ложиться спать.
- В котором часу это было?
- Не знаю.
- Перед тем, как ваш отец упал в воду? Или много раньше?
- Не знаю.
В голосе Алины слышалось нараставшее волнение.
Женщина временами поглядывала на ступеньки трапа, точно ждала, что по ним спустится отец и защитит ее от вопросов комиссара.
- Вы хорошо знаете Дюкро?
- Да.
Она наконец сдвинулась с места, подошла к буфету, открыла дверку, посмотрела на ряды жестяных банок и снова закрыла; взяла кастрюлю с начищенной картошкой, поставила ее на конфорку и замерла в задумчивости. Потом, так и не разведя огонь в печке, вернулась на прежнее место и стала терпеливо ждать, что комиссар спросит еще.
Мегрэ, следившего за каждым ее движением, вдруг осенило, что эта женщина не совсем обычна. Ненормальности он в ней не находил, но понял, что она в некотором роде отгорожена от внешнего мира и воспринимает его не совсем так, как должна была бы в этом возрасте и положении. Неожиданно у него возникло чувство сродни желанию защитить, уберечь. До него дошло, что он разговаривает с маленькой девочкой, физически развившейся во взрослую женщину, но умом оставшейся на уровне ребенка. Все - интонации голоса, мимика, жесты, робкий, то доверчивый, то испуганный взгляд - выдавало это.
Напряжение Алины передалось комиссару. Ему все труднее было задавать вопросы. Помедлив, он все же сделал над собой усилие и продолжил:
- Вы не знаете, зачем приходил Дюкро?
Она слегка пожала плечом:
- Как всегда, за одним и тем же.
Мегрэ неотрывно следил за ее лицом.
- Вы говорите о сыне Дюкро?
- Жан не приходил.
У комиссара вспотели ладони. Он хотел достать платок, но почему-то не решался шевельнуться. Мегрэ тянул с вопросом, который непременно должен был задать и боялся реакции. Все же решился:
- Дюкро ухаживает за вами?
Алина вскинула глаза, взгляд ее на мгновение застыл на лице комиссара. Но Мегрэ не сумел ничего прочитать в нем. Алина тут же отвернулась.
И все-таки Мегрэ хотел довести дело до конца. Ведь разгадка, возможно, близко.
- Он приходит сюда для этого? Да? Он вас преследует? Пытается...
Внезапно он замолчал: Алина плакала. Комиссар не нашелся что сказать. В растерянности он встал и, подойдя, нежно коснулся ее плеча.
Однако от этого все стало еще хуже. Алина отскочила, бросилась в маленькую каюту и заперлась. Из-за переборки донеслись рыдания. Заплакал и малыш.
Теперь комиссару ничего не оставалось, как уйти.