Но мы, как обычно, не говорили об этом, и каждый продолжал идти своей дорогой, послав все к черту.
Первый спор у нас произошел в тот день, когда я сказал, что пытаюсь получить работу в департаменте полиции Чикаго. Впервые отец закричал на меня (и последний; вскоре он сделался насмешливым, а потом презирающим). И это меня шокировало, а его, я думаю, шокировало, что я ему перечу. Он не заметил, что я уже вырос, - мне тогда было двадцать четыре года. Перестав кричать, он рассмеялся. "Никогда ты не получишь у копов работу, - сказал он мне. - У тебя нет прикрытия, нет денег, у тебя нет "руки!" На этом спор прекратился.
Я не смог признаться отцу, хотя это было и так ясно, что попасть в полицию мне посодействовал дядя Льюис, который к этому времени сделался вице-президентов банка Дэйвса. Когда я пришел к нему за советом, он сказал:
- Ты никогда ни о чем не просил меня, Нейт. И сейчас не просишь. Но я собирался сделать тебе подарок. Больше от меня ничего не жди, никогда. А этот подарок я тебе устрою.
Я спросил у него, каким образом. Он сказал:
- Я поговорю с Э. Джеем.
Э. Джей - это Сермэк, тогда еще не мэр, но в городе он был важным человеком.
Так я попал в полицию. И связь между мной и папой прервалась, хотя я продолжал жить в его доме. Сыграв свою роль в деле Лингла, я устроил себе перевод в детективы (после двух лет работы постовым). Вскоре после этого отец приставил мой пистолет к голове и выстрелил...
И из этой же пушки я убил какого-то парня в конторе Фрэнка Нитти.
ГЛАВА 3
- Я покончил со всем, - сообщил я Барни. Барни - Барни Росс; он был, если помните, одним из известных профессиональных боксеров того времени и первым среди легковесов страны, оспаривающим титул чемпиона у Тони Канцонери. К тому же он был вест-сайдским парнем, еще одним экс-жителем Максвел-стрит. В сущности, Барни все еще оставался ребенком: двадцати трех или двадцати четырех лет, этакий породистый бульдог с улыбкой, рассекавшей его лицо, как шрам, когда бы он ни улыбался, а делал это мой приятель частенько.
Я знал Барни еще когда он был малышом Барни Расофским. Семья его была строго правоверной, так что после захода солнца в пятницу нельзя было ничего делать до субботы. Папа Барни так строго соблюдал шаббат8, что они даже туалетную бумагу рвали на куски заранее. Примерно в течение года, когда мне было семь или восемь лет, как раз перед тем, как мы уехали с Максвел-стрит, я включал газ и выполнял для Расофских различные поручения, будучи для них гоем, потому что, как и мой папа, не был правоверным. Позднее, уже подростком, живя в Дуглас-парке, я приходил по воскресеньям на Максвел-стрит, чтобы работать с Барни в качестве "толкача" (это зазывала, работающий перед дверью магазина, выкрикивающий сведения о товарах и зачастую буквально принуждающий прохожих зайти в магазин). Мы работали командой - Барни и я. Барни тогда был обычным еврейским подростком - он затаскивал покупателей, а я имел дело с оптовыми заказами. После того, как его папу пристрелили в крошечной молочной Расофских грабители, Барни превратился в уличного драчуна, ну, а необходимость содержать семью после смерти отца заставила его стать Барни Россом, призовым боксером.
Барни был поумней большинства боксеров, но любил пустить пыль в глаза точно так же, как самые неосмотрительные из них. Весь этот год он получал большие деньги; по счастливой случайности, его менеджеры, - Уинч и Пайэн, были настойчивы и заставили его сделать пару солидных капиталовложений. Одно из них - ювелирный магазин на Кларк-стрит, а другое - здание на углу Ван-Барен и Плимут, с подпольным баром на первом этаже. С улицы бар выглядел как бы закрытым. Но только с улицы... Надо сказать, в Чикаго многое выглядит снаружи иначе, чем изнутри.
Барни планировал когда-нибудь после отмены сухого закона назвать это место "Коктейли Барни Росса" и, возможно, уйти с ринга. Его менеджеров хватил удар, когда он решил оставить заведение в работе, потому что в Чикаго Барни был известной личностью и достойным членом общества - невзирая на его прошлое, когда он был курьером Капоне и крутым заводилой жестоких игрищ.
- Так ты распрощался, - повторил Барни. Неожиданно было слышать тихий и тонкий голос от этого красивого немного потрепанного крепыша. В его карие щенячьи глаза можно было глядеть целыми днями и не заметить инстинкта убийцы, но только до тех пор, пока его не заденешь.
- Да... Я ушел.
- Ты имеешь в виду, от копов?
- Из оперной труппы. Конечно, от копов. Он тянул пиво, позволяя себе лишь порцию в день, не больше. Мы сидели в угловой кабинке. Была середина вечера, ночь обещала быть холодноватой, валил сильный снег, вынуждая сидеть дома всех, находящихся в здравом рассудке. Я жил поблизости, в нескольких кварталах, так что, придя сюда, не особо себя скомпрометировал. Все остальные кабинки были пусты, немногие посетители поместились на табуретках перед стойкой бара.
Войдя в дверь, вы тут же оказывались в темной, вытянутой, накуренной комнате и упирались в стойку. Только на маленьком пятачке в дальнем конце стояли столы; стулья были составлены на небольшую открытую эстраду рядом Шаббат - субботний отдых, праздник, предписываемый иудаизмом, пока не отменят сухой закон, поддерживалась иллюзия ночного клуба. Всюду висели фотографии Барни и других боксеров, как на ринге, так и вне его, с упором на ребят из Вест-Сайда, вроде Кинга Левински - тяжеловеса, и Джекки Филдса - второй полусредний, которого Барни приглашал для тренировок; и, конечно, великого Бенни Леонарда (легкий вес), потерпевшего в прошлом году сокрушительное поражение при попытке вернуть звание чемпиона - Джимми Мак Ларнин завалил его после шести раундов, устроив кровавое побоище (а на стене у Барни висели фотографии Леонарда в момент победы на чемпионате семнадцатого года над Фредди Уэлшем).
- Твоему папе это понравилось бы, - сказал Барни.
- Знаю.
- А вот Джейни нет.
- Это мне тоже известно, - отрезал я. Джейни - это Джейн Дугерти; мы были помолвлены. Пока...
- Хочешь еще пива?
- А ты как думаешь?
- Бадди! - закричал он, обращаясь к Бадди Голду, отставному тяжеловесу, постоянно крутившемуся в баре.
Потом поглядел на меня с легкой усмешкой и добавил: - Знаешь, а ведь ты выбросил деньги на ветер.
- Быть копом на Петле9 - неплохие деньги в тяжелые времена, согласился я, кивнув.
Бадди принес пиво.
- Да и в хорошие времена тоже, - заметил Барни.
- В самом деле! Согласен.
- Это из-за дела Нитти? Все произошло вчера после обеда?
- Да. Видел газеты, как я понимаю?
- Газеты. К тому же слышал, что говорят в городе.
- Ну, хватит! А пиво у тебя паршивое.
- Чего же ты хочешь от пива "Манхеттен"? - "Манхеттен" была марка завода Капоне; его фирменные ликеры "Форт Диборн" тоже были не очень. - А все-таки, когда ты решил на все плюнуть?
- Сегодня утром.
- А когда вернул свой значок?
- Сегодня утром.
- Что ж, тогда все просто.
- Да нет, это у меня заняло весь день... Барни коротко хохотнул.
- Не удивляюсь, - сказал он.
Газеты сделали из меня героя. Из меня, Миллера и Лэнга. Но я удостоился особых почестей из-за того, что был в городе самым молодым детективом. Вот что значит иметь дядю, лично знакомого с Э. Д. Сермэком... Да еще моя причастность к разматыванию дела Лингла...
Мэр был мастак по части рекламы. У него прошла дневная пресс-конференция; еженедельно выходила радиопрограмма под названием "Разговор по душам", приглашавшая слушателей писать и комментировать его управление; у него был день "открытых дверей" в Сити-Холл, где он, должно быть, сидел в рубахе с короткими рукавами, возможно, ел сэндвич, запивая его молоком, как простой смертный...