.. Виктор увидел меня и закричал: "Добрый день!"
Они вошли в "Пеликан", сели за столик возле витрины, заказали английского пива. И тут же Жан заметил человека, сидевшего прямо напротив них.
- Не оборачивайся... Смотри в зеркало... Этой ночью он был в... Ты знаешь, что я хочу сказать...
- Вот этот здоровяк? Да, я узнаю его...
Это был клиент, вошедший последним в "Веселую мельницу", тот объемистый и могучий человек, который пил только пиво.
- Он, вероятно, не из Льежа.
- Курит французский табак. Осторожно! Он наблюдает за нами.
- Гарсон! - позвал Дельфос. - Сколько с нас? Кажется, мы были вам должны сорок два франка?
Он протянул ассигнацию в сто франков, так, чтобы официант мог заметить у него несколько таких же.
- Получите!
Они нигде не находили себе места. Посидев немного, вышли, и Шабо с беспокойством обернулся.
- Этот человек следит за нами... Во всяком случае, он идет сзади.
- Замолчи! Ты в конце концов меня напугаешь. Зачем ему следить за нами?
- Но турка-то, наверное, нашли... Или же он не был мертв...
- Ну, замолчи же! - проворчал Дельфос еще более резко.
Они молча прошли метров триста.
- Ты считаешь, что мы должны пойти туда сегодня вечером?
- Конечно! Это покажется подозрительным, если мы...
- Послушай! Может, Адель что-нибудь знает?
У Жана нервы были напряжены до предела. Он не знал, куда смотреть, что говорить, и не смел обернуться, чувствуя за собой присутствие широкоплечего мужчины.
- Если он перейдет Мезу вслед за нами, значит, он за нами следит!
- Ты идешь домой?
- Придется... Мать обозлилась...
Жан был способен внезапно разрыдаться здесь, посреди улицы.
- Он идет по мосту... Видишь, он следит за нами!
- Замолчи!.. До вечера... Ну, вот я уже пришел...
- Рене!
- Что?
- Я не хочу держать при себе эти деньги... Послушай...
Но Дельфос, пожав плечами, закрыл за собой дверь.
Жан пошел дальше, поглядывая на отражение в стеклах витрины, чтобы проверить, продолжают ли за ним следить.
На пустынных улицах за Мезой у него уже не осталось сомнений. И тут ноги под ним подкосились. Закружилась голова. Он чуть не остановился, но вместо этого пошел еще быстрее, как будто страх тащил его вперед.
Когда он пришел домой, мать спросила его:
- Что с тобой?
- Ничего...
- Ты страшно бледный... Просто зеленый...
И в бешенстве продолжала:
- Красиво, правда?.. В твоем возрасте доводить себя до такого состояния!.. Где ты опять болтался эту ночь?..
И в какой компании? Не понимаю, почему твой отец допускает это... Ну, давай, ешь...
- Я не хочу есть.
- Это еще почему?
- Послушай, оставь меня, мать... Мне нехорошо... Не знаю, что со мной...
Но острый взгляд мадам Шабо не смягчался.
..
Но острый взгляд мадам Шабо не смягчался. Это была маленькая женщина, сухая, нервная, которая сновала по дому с утра до вечера.
- Если ты болен, я позову врача.
- Нет! Ради Бога...
Шаги на лестнице. Сквозь застекленную дверь кухни показалась голова студента. Он постучал; выражение лица у него было встревоженное и недоверчивое.
- Вы знаете этого человека, который прогуливается по улице, мадам Шабо?
Он говорил с сильным славянским акцентом. Глаза его пылали. Малейший пустяк приводил его в ярость.
Он уже перешел обычный возраст студента. Но официально числился в университете, хотя никогда не ходил на лекции.
Знали, что он грузин, что у себя на родине он занимался политикой. Претендовал на дворянское происхождение.
- Какого человека, месье Богдановский?
- Подойдите сюда...
Он подозвал ее в столовую, окно которой выходило на улицу.
Жан не решался последовать за ними. Но в конце концов тоже пошел туда.
- Вот уже четверть часа, как он здесь расхаживает...
Я знаю таких людей!.. Это определенно кто-нибудь из полиции.
- Да нет же, - с оптимизмом возразила мадам Шабо. - Вам всюду чудится полиция! У него просто здесь назначено свидание.
Грузин все-таки бросил на нее взгляд, выражавший сомнение, пробормотал что-то на своем языке и поднялся к себе в комнату. Жан узнал широкоплечего мужчину.
- Иди есть, сейчас же! И не кривляйся, слышишь?
Не то ляжешь в постель, и я сейчас же вызову врача.
Месье Шабо не приходил домой в полдень. Мать и сын обедали в кухне, причем мадам Шабо никогда не присаживалась, а все время ходила взад и вперед от стола к плите.
Пока Жан, опустив голову, пытался проглотить хоть что-нибудь, она наблюдала за ним и заметила какую-то новую деталь в его одежде.
- Откуда еще этот галстук?
- Это Рене дал мне его...
- Рене, всегда этот Рене, а у тебя нет никакого самолюбия! Мне за тебя стыдно! У этих людей, может быть, и есть деньги, но из-за одного этого они еще не заслуживают уважения! Его родители не женаты...
- Мама!
Обычно он называл ее "мать". Но сейчас он хотел говорить умоляюще. Он дошел до предела. Он не требовал ничего, кроме покоя в течение тех нескольких часов, которые обязан был проводить дома. Он представлял себе незнакомца, расхаживающего напротив, как раз возле стены школы, где прошли его детские годы.
- Нет, сын мой! Ты пошел по плохой дороге, говорю тебе! Пора прекратить это, если ты не хочешь кончить плохо, как твой дядя Анри.
Кошмар! Опять эти упоминания о дяде, которого встречали иногда мертвецки пьяным или видели на стремянке, когда он красил фасад какого-нибудь дома.
- А ведь он получил образование! Мог занять любое положение...
Жан встал с полным ртом, буквально сорвал свою шляпу с вешалки и выбежал из дому.
В Льеже некоторые газеты выходят и по утрам, но главный выпуск появляется в два часа. Шабо пошел к центру города, словно в полусне, окутанный каким-то пронизанным солнцем облаком, мешавшим ему четко видеть, и, перейдя Мезу, очнулся от криков:
- Покупайте "Льежскую газету"! Только что вышедшую "Льежскую газету".