«Слава богу, теперь все наладится», – подумал он, сам толком не зная, что именно наладится, но твердо веря, что теперь все будет хорошо.
Все и правда было хорошо первые три дня. Ребенок спал, ел, громко причмокивая, и опять спал. Митя гладил бесконечные пеленки, соседи по общаге заглядывали раз в полчаса, чтобы поздравить молодых родителей и сообщить Мите, что его дочка – вылитая мать. Как будто он сам не знал!
А на четвертый день Вероника заболела. Температурила, смотрела воспаленными глазами, тряслась в ознобе и стонала во сне, дотрагиваясь до груди. Вызванный врач покачал головой и сообщил:
– Мастит у вас, мамочка, и очень запущенный. Будем в больницу отправлять. Куда ж вы раньше-то смотрели? Собирайтесь, спускайтесь к машине.
После отъезда жены в больницу для Мити Егорова началась сумасшедшая круговерть. Он договорился на работе и нянчил ребенка, но перед глазами вставало лицо Вероники – исхудавшее, со впалыми скулами. Пару раз он договаривался с женами друзей и оставлял Иришку на них, а сам мчался в больницу, вылавливал врачей, жадно выслушивал прогнозы и потом сидел у кровати жены, чуть не плача оттого, что нужно ехать обратно. Если бы Митя мог разорваться, он бы разорвался, потому что оставлять Веронику на казенный больничный присмотр было не в его силах. Он занял денег, таскал нянечкам и медсестрам конфетные коробки, но деньги быстро закончились, а на свою зарплату инженера он не мог купить жене достойный уход. И тогда Митя в отчаянии вспомнил про Юлию Михайловну…
Выгнав нахала зятя из квартиры, Юлия Ледянина затянулась сигаретой и выпустила дым в свое отражение в зеркале на шифоньере. Значит, хвост Веронике прижало… Ничего, ничего, девочке только полезно повзрослеть, да и ее супругу тоже. Ничего смертельного в их ситуации нет – подумаешь, в больнице за ней не ухаживают как следует, а мужику с ребенком тяжело. Значит, не нужно было рожать. Каждый человек должен сам отвечать за свои поступки – Юлия Михайловна знала об этом с юности. А то как замуж выскакивать на пятом курсе, Вероника сама справится, а как сложности начались – так Юленька помогай.
Нет уж, дудки! Вот припрет их по-настоящему – тогда поможет, а сейчас пусть сами выкручиваются. Заодно проверят, такой уж ли крепкий у них брак. Уж если оставаться одной, так не в сорок и не в тридцать, а в двадцать пять – тогда еще есть шанс приличного мужика найти, даже если сама с дитем. А Вероника наверняка останется одна – не выдержит этот хлюпик испытаний, нет, не выдержит. Нормальный парень деньги бы зарабатывал, вагоны разгружал, а этот к матери жены пришлепал. Ну надо же, выбрала Вероника слизняка!
Юлия Михайловна потушила сигарету в пепельнице и открыла шкаф. Предстояло выбрать одежду для свидания, а к такому делу в ее возрасте нужно подходить ответственно.
Тяжелое время Вероникиной болезни закалило обоих – и Митю, и Веронику. Когда жена вернулась домой из больницы, Митя на радостях устроил торжественный ужин – с макаронами, посыпанными сыром, и банкой кильки в томатном соусе. Хорошо еще, что на кильку денег хватило: после того, как он раздал долги, они с Вероникой остались почти ни с чем. Кильки Митя художественно разложил на плоском блюде, взятом у соседей, и когда Вероника увидела цветок из рыбешек, то начала смеяться так заразительно, что за ней засмеялся и он, хотя за занавеской только что заснула Иришка, а будить ее не стоило – раскапризничается, захнычет. Но они смеялись, смеялись от души, будучи в полной уверенности, что тяжелое время закончилось.
Про мать Вероника старалась не вспоминать. Митя рассказал ей о том, как теща высмеяла его и выставила вон, только спустя полгода. Жена выслушала его рассказ, покивала, помолчала. Потом сказала:
– Знаешь, Митенька, это даже хорошо. Не будет у нас с тобой лишних иллюзий.
В общаге они жили долго – до тех пор, пока Мите не дали крохотную квартирку, в прихожей которой было не раздеться, а в кухне – не приготовить толком еды, настолько они были малы.
В общаге они жили долго – до тех пор, пока Мите не дали крохотную квартирку, в прихожей которой было не раздеться, а в кухне – не приготовить толком еды, настолько они были малы. Но Вероника и Митя были счастливы. На радостях Вероника позвонила матери, с которой не созванивалась уже несколько лет. Но Юлия Михайловна разделить радость дочери не пожелала: сообщила, что куда-то опаздывает, и потребовала больше из-за всякой ерунды ее не беспокоить.
– Квартиру получили, три на два метра… – фыркнула она в трубку. – Десять лет ждали и дождались наконец. Неудачник твой муж, так и передай ему.
Вероника зареклась разговаривать с матерью, но ничего поделать с собой не могла: на каждый Новый год и день рождения Юлии Михайловны стала звонить и поздравлять. Когда мать была в хорошем настроении, она могла мило поболтать с Вероникой, и тогда дочь узнавала от матери о новых событиях в ее жизни. Юлия Михайловна успела выйти замуж и развестись, устроиться на новую работу, бросить ее и вернуться к старой. Если была в плохом, она отрезала: «И тебе всего хорошего» – и бросала трубку. Однажды Юлия Михайловна ни с того ни с сего набросилась на Веронику и наговорила такого, что Вероника после разговора чуть не расплакалась и долго сидела на табуретке, прижимая ладони к горящим щекам. «Курицей меня назвала… Кургузой идиоткой… За что? Что я ей плохого сделала?»
– Веруня, зачем ты ей звонишь? – спросил тогда Митя. Сам он никогда первым не вспоминал про Юлию Ледянину. – Она ведь даже не мать тебе, а биологический производитель. Так зачем? Не понимаю.
Вероника задумалась.
– Знаешь, Митя, наверное, из-за чувства долга, – призналась она в конце концов. – Меня бабушка так приучила. Постороннему человеку стыдно рассказать: живем с матерью в одном городе и созваниваемся два раза в год!
– Ты бы, Вероника, поменьше о посторонних думала и побольше о себе, – посоветовал Митя.
Она не совсем поняла, что имел в виду муж, но переспрашивать не стала, поскольку знала: после случая с больницей Митя возненавидел тещу. Они никогда не говорили об этом, но она все чувствовала, и такая ненависть в спокойном, мягком муже ее немного пугала.
Годы шли. Вероника родила Димочку, Митя сменил работу, уйдя наконец с опостылевшего завода, и принялся «крутиться». Несмотря на все его усилия, больших денег в семье не появлялось, но на жизнь хватало, и Вероника гордилась мужем. Да, не Рокфеллер – но Рокфеллер ей и не нужен был. А уж когда Митя сообщил о своих планах купить в кредит трехкомнатную квартиру, в которой наконец-то хватило бы места для всех, и показал Веронике расчеты, она окончательно убедилась в том, что ее муж не неудачник, как злобствовала Юля, а Мужчина с большой буквы. Только настоящий Мужчина может столько сделать для своей семьи, сколько ее Митенька. Конечно, пугал кредит, взятый на такое огромное количество лет, что даже заглядывать в это будущее становилось страшно, а не то что думать о собственном материальном достатке. Но в конце концов аргументы мужа перевесили, и семья Егоровых переехала в новую квартиру.
С того времени об отпусках и вожделенных поездках на море пришлось забыть. Денег еле-еле хватало на выплату ежемесячных взносов. Зато у них имелась прекрасная дача в Игошине, и уж кому-кому, а Веронике было грех жаловаться: живут в своей квартире, при машине, да и дети все лето в деревне, на свежем воздухе. Что еще надо? Иногда подкрадывалось предательское желание: «Поехать бы в Италию! Хоть одним глазком на Венецию взглянуть!», но Вероника такие мысли отгоняла. Может быть, потом, когда ребятишки подрастут, когда они с мужем кредит выплатят… А сейчас нужно работать, а не пустыми несбыточными мечтами голову забивать.
Ей стукнуло сорок, Мите – сорок пять. Оба были вполне довольны жизнью, и если б не постоянная напряженная работа, считали бы себя счастливыми людьми.