Назовите имя мужчины, который имел смелость надеть вам на палец золотое кольцо!
– Мсье де Шаньи, – сказала она холодно, – вы никогда не узнаете его имя.
Видя враждебность, с которой Кристина говорит с Раулем, мадам Валериус неожиданно приняла ее сторону.
– Если Кристина любит этого мужчину, виконт, – сказала она резко, – то вас это не касается.
– К сожалению, мадам, – ответил он покорно, не в силах сдержать слезы, – я думаю, она любит его. Кажется, все подтверждает это. Но это не единственная причина моего отчаяния. Я не уверен, что мужчина, которого она любит, достоин ее любви.
– Об этом судить мне одной, – резко сказала Кристина, глядя ему прямо в глаза.
– Когда мужчина, – продолжал молодой человек, чувствуя, что силы покидают его, – использует такие романтические средства, чтобы соблазнить девушку…
– Тогда или мужчина негодяй, или девушка дура? Вы это имеете в виду?
– Кристина!
– Почему вы осуждаете человека, которого никогда не видели, человека, которого никто не знает, о котором вы ничего не знаете?
– Это не совсем так, Кристина. По крайней мере, я знаю имя, которое вы думали скрыть от меня навсегда. Вашего Ангела музыки зовут Эрик.
Кристина выдала себя немедленно. Она стала белой как полотно и заикаясь спросила:
– Кто… кто сказал вам?
– Вы!
– Каким образом?
– Вы жалели его. Когда вы вошли в артистическую комнату, вы произнесли: «Бедный Эрик!» Хорошо, Кристина, что там был бедный Рауль, который все слышал.
– Уже второй раз вы подслушиваете за дверью! – Не за дверью. Я находился в вашей артистической, в будуаре, если быть более точным.
– О нет! – закричала Кристина, не скрывая своего страха. – Вы хотели, чтобы вас убили?
– Может быть.
Рауль произнес эти слова с такой любовью и отчаянием, что она не смогла сдержать рыдания. Взяв его за руки, Кристина посмотрела на него с такой нежностью, на которую только была способна, и под ее взглядом виконт почувствовал, что его печаль испаряется.
– Рауль, – сказала она, – вы должны забыть «мужской голос» и не вспоминать имя, которое узнали. И никогда не должны пытаться проникнуть в тайну этого голоса. Обещаете?
– Это действительно такая ужасная тайна?
– Более ужасной нет на земле! Молчание разделило двух молодых людей. Рауль был переполнен чувствами.
– Поклянитесь, что не предпримете попытки узнать, – настаивала она. – И поклянитесь, что никогда больше не придете в мою артистическую комнату, если только я не позову вас.
– А вы обещаете, что позовете меня когда-нибудь?
– Обещаю.
– Когда же.
– Завтра.
– Тогда я клянусь вам сделать так, как вы хотите. – Он поцеловал ее руки и ушел, проклиная Эрика и говоря себе, что должен быть терпеливым.
– Как можете вы так легко говорить о таких серьезных вещах? – воскликнул он.
– А если мы никогда не увидим друг друга? Я ведь могу погибнуть во время этой экспедиции!
– Я тоже, – сказала тихо Кристина.
Она больше не улыбалась, не шутила. Казалось, она думала о чем-то таком, что случилось с ней впервые, о том, что заставило ее глаза запылать.
– О чем вы думаете, Кристина?
– Я думаю, что мы никогда больше не увидим друг друга.
– И это делает ваше лицо таким сияющим?
– И что через месяц мы должны будем сказать друг другу «прощай».
– Если до этого не будем помолвлены и не будем ждать друг друга…
Она закрыла ему рукой рот.
– Тише, Рауль! Вы же знаете, об этом не может быть речи. Мы никогда не поженимся. Это понятно!
Неожиданно она почувствовала радость, которую едва могла сдерживать. Она захлопала в ладоши с детским восторгом. Рауль обеспокоенно и недоуменно посмотрел на нее. Она протянула к нему руки или, скорее, дала их ему, как будто решив сделать ему подарок.
– Но хотя мы не можем пожениться, – продолжала она, – мы можем быть помолвлены! Никто, кроме нас, не будет знать об этом, Рауль! Бывали секретные браки, может быть и секретная помолвка. Мы помолвлены на месяц, мой дорогой. Вы через месяц уедете, и я буду вспоминать этот месяц до конца моей жизни.
Радость Кристины была безмерной. Затем она опять стала серьезной.
– Это счастье, – сказала она, – которое не причинит никому вреда.
Рауль понял. Он пришел в восторг от этой идеи и хотел сделать ее реальностью немедленно. Он поклонился любимой и произнес:
– Мадемуазель, я имею честь просить вашей руки.
– Но у вас уже обе мои руки, мой дорогой жених! О Рауль, мы будем так счастливы! Мы будем играть в будущего мужа и будущую жену!
Рауль подумал: «Через месяц я смогу заставить Кристину забыть „мужской голос“, прояснить эту тайну и покончить с ней. Через месяц она согласится стать моей женой. Пока же мы будем играть!» Это была самая прелестная игра в мире, и они наслаждались ею как малые дети, какими они, в сущности, и были. Влюбленные говорили друг другу изумительные вещи, обменивались вечными клятвами. Мысль, что в конце этого срока, возможно, в живых не будет никого, кто сдержал бы эти клятвы, приводила их в волнение. Они «играли в сердца», как другие играют в мяч; но поскольку это были их сердца, которые они перебрасывали туда-сюда, требовалось большое искусство, чтобы ловить их, не причиняя друг другу боли.
Однажды – это был восьмой день их помолвки – сердцу Рауля все же причинили сильную боль, и он прекратил игру такими глупыми словами: «Я не хочу на Северный полюс!» По своей простоте Кристина не подумала о такой возможности и, только сейчас вдруг осознав опасность игры, горько упрекала себя за это. Она ничего не ответила, и Рауль отправился домой.
Это произошло после полудня в артистической комнате Кристины, где всегда проходили их встречи и где они развлекались, устраивая себе «обеды» с букетом фиалок на столе, состоявшие из нескольких пирожных и двух бокалов портвейна.
В тот вечер Кристина не пела. И Рауль не получил от нее обычного письма, хотя они разрешили друг другу писать каждый день в течение месяца. На следующее утро он поспешил к мадам Валериус, которая сообщила ему, что Кристины нет дома. Она уехала накануне в пять часов вечера, сказав, что вернется через два дня. Рауль был словно громом поражен. Он ненавидел мадам Валериус за то, что та сообщала ему такие новости со столь удивительным хладнокровием. Рауль пытался получить от нее больше информации, но на все его возбужденные вопросы старая дама только отвечала: «Это секрет Кристины» – и поднимала палец, намереваясь, очевидно, воззвать к его благоразумию и успокоить в одно и то же время.