– В отставке! – повысив голос, закончил напарник. – Теперь он взялся за ум обеими руками и трудится торговым представителем в приличной буржуйской конторе. Случай сложный, но подтвержденный фактами и документальными свидетельствами. Зачитать фабулу?
– Давай уж целиком, – разрешил я.
– Излагаю! – торжественно заявил Красавчик и раскрыл документ на первой странице…
«Странности. Сплошные странности и недоразумения. Избыток жизненных сил и идей, при полном отсутствии возможностей для их реализации. Разве не странно? Кто или что не дает воплотить их в жизнь? Да сама эта жизнь и не дает! Дорога открыта для выродков и каких‑то форменных негодяев. Интеллигентным и тонким натурам приходится влачить, да, буквально влачить, нищенское существование. Если ты не нахрапист и пока еще имеешь остатки совести – ты никто! Ничего тебе не добиться и не урвать. Никто не оценит твоего ума и высокой эрудиции. Кому они нужны в обществе, ослепленном жаждой наживы и сомнительных Удовольствий? Даже, казалось бы, заведомо приличные люди из солидных покрыты омерзительным слоем Криминальной ржавчины. Они готовы принять и понять ход мыслей умного человека, но исключительно в деловом плане. Их чистосердечное стремление помочь на бумаге выглядит как „чисто сердечная“ эксплуатация, с последующим втаптыванием незаурядной личности в самую жирную грязь…
Именно так, раздельно и с протяжным ударением на гласных: «чисто сердечная»…
Василий Андреевич Сюртуков потянулся и, возмущенно зевнув, перевернулся на другой бок. Диван скрипнул довольно мерзко. Василий в сотый раз за ночь тяжело вздохнул и лег на спину. Единственный друг скрипнул снова. Сюртукова предательство дивана уже не расстроило. В последнее время вокруг скрипели все, кого он знал. Жена, друзья, кредиторы. Все чего‑то от него хотели, все выгоняли его на работу, но никто не предлагал ничего прибыльного или по крайней мере нетрудоемкого. Ему, умнейшему организатору! Прирожденному руководителю среднего звена! Василий всегда был скромен и знал себе истинную цену. Ни о каких нефтяных холдингах или транснациональных корпорациях он не мечтал, но трудиться инженером, как того требовал покрытый пылью диплом, или мелким предпринимателем было просто не достойно его способностей.
В темноте и тишине ночи были ясно различимы сонные шорохи наверху. Там никак не могли угомониться соседи. Сюртукову казалось, будто они что‑то обсуждают, сидя в постели. Он прислушался и вдруг понял, что соседи упомянули его фамилию. «Вот ведь сволочи! – Василий открыл глаза и подтянул одеяло к подбородку. – Поговорить больше не о ком?!» Василий знаком с соседями не был, но это только придавало их пересудам еще более отвратительный характер.
«Что мне нужно от жизни? – размышлял Василий, продолжая барахтаться в пучине обычных круглосуточных переживаний. – Тысяч двадцать заокеанских денежных единиц да машину… Нет, лучше пятьдесят, а машину можно будет купить потом, позже… Ага, куплю, и придется заполнять декларацию… А как я обосную, где взял деньги? Нашел? Да, точно… Весна, знаете ли, снег тает. Вот угол того дома, вот тот сугроб. Иду спокойно, вдруг… Вы не поверите! Из‑под снега фантики всякие, мусор и среди этого безобразия пакет! Серая бумага, перемотан скотчем, но я же вижу – не бомба. Точно – не бомба! Ну, уголок у пакета надорван, и видно, что в нем деньги. Плотно так упакованы, тщательно! Повезло! Что тут скажешь? Поднимаю и иду домой. Там пересчитываю – бог ты мой! Двадцать тысяч! Нет, тогда уж тридцать! А машина? Лотерея? Точно! Покупаю билет, проверяю в воскресенье и не верю глазам – „джекпот“! А в нем к тому времени столько накопилось, что не придумать и даже во сне не увидеть! Ну, я куда? В фирменный центр, конечно! Бордовый, новенький, в улучшенной комплектации! „Паджеро“, нет, лучше „Лендкрузер“! Точно! „Сухопутный крейсер“! Как звучит, как звучит! Музыка странствий! А откуда деньги? А вот – налогом выигрыш не облагается! Утритесь все! Оформляю и по прямой в казино! Нет, обдерут… Мне что, деньги не нужны? Нет, покупаю хорошего вина, водчонки, цепляю пару, нет, тройку девиц и в сауну.
Хотя зачем? Это же будет летом. На природу. Романтика! Луна, костер, в его отблесках сверкает бордовый капот, из распахнутых дверок гремит музыка, танцы… В смысле – раздевание под музыку, ночные купания неглиже… Ну, и все прочее…»
Мечты окончательно прогнали сон и подстегнули вялую сердечную мышцу. Василий почувствовал, как кровь разгоняется до скорости заветного внедорожни‑ка и приливает к лицу. Перед глазами промелькнули аппетитные формы незнакомых женщин, кожаное сиденье машины, светящаяся разноцветными огоньками приборная панель и небрежно валяющийся на заднем сиденье пистолет системы то ли Макарова, то ли фирмы «Карл Вальтер».
«Без ствола в наше время никак. Неинтеллигентно, Конечно, но кому это объяснишь, когда вокруг одни скоты? С ними же только так и можно разговаривать! Что им ум и талант? Пока не сунешь в нос пушку – ничего не поймут! „Что, очкарик, приехали?“ – скажет такой гад, а я ему: „Отвали!“ Он за пазуху, а ему – раз и в лоб. Не стреляю, конечно, нет. Просто приставлю между бровей и переспрошу: „Есть вопросы?“ Он, конечно: „Нет, я, чисто, ошибся“, а я ему пинка под зад! Хотя… Нет, зачем из машины выходить? Я ему, я ему…»
Придумать окончание истории Василий не успел. Предатель‑диван заскрипел в совершенно непозволительном ритме. Сюртуков удивленно приподнял голову и осмотрелся. Шевелиться он даже не собирался, но диван продолжал скрипеть как заведенный. Жалобные постанывания ржавых пружин постепенно превратились в пронзительный визг, и Василий почувствовал, как покрывается холодным потом. Стены комнаты плыли против часовой стрелки, словно их кто‑то размешивал чайной ложкой. Сюртуков хотел вскочить на ноги, но страх парализовал его тело и, главное, волю. Его закаленную неудачами и спрессованную грузом несправедливости, железную, несгибаемую волю! Василий мужественно приподнял крестец, потом напружинил левую ногу, а правую спустил на пол. Как ни странно, ступня до пола не дотянулась. Сюртуков боязливо поджал конечность и сосредоточился на попытках сесть. Стены продолжали свой круговорот, и потому садиться было так же тяжело, как и двигать ногой. Даже тяжелее. Василий еще несколько минут упорно боролся со странной каруселью, но в конце концов расслабился и затих. «Надо подождать, – решил он, испуганно тараща глаза в темноту. – Пройдет. Ничего, пройдет…»
Проходило медленно. Стены комнаты постепенно замедлили свой бег по кругу и начали истончаться, превращаясь в грязно‑зеленую ткань. Диван внезапно заткнулся, и Василий с удовлетворением вздохнул. Темнота отступала вяло, но неуклонно. В комнате серыми тенями играли сумерки, а бормотание соседей сверху слилось в далекий рокот какой‑то машины. Сюртуков собрал волю в кулак и вновь попытался сесть. На этот раз все вышло как нельзя лучше. Он резко уселся на постели и протер глаза. В комнате было холодно, пахло мужским потом, какой‑то краской и… порохом. Василий знал этот запах. Он не однажды ездил на охоту, да и много лет назад его не миновали институтские военные сборы. Правда, он никак не мог сообразить, откуда этот запах появился в его комнате. Василий пошарил рукой по прикроватной тумбочке, и вдруг в его палец впилась огромная заноза. Сюртуков вскрикнул и отдернул руку. Это казалось невероятным, но он готов был поклясться, что вместо тумбы от польского гостиного гарнитура в изголовье дивана стоит простой деревянный ящик! Василий снова протянул руку и медленно нащупал лампу. Ее форма была прежней, в виде старинной «керосинки», но на ножке не оказалось кнопки. Вместо электрического выключателя Сюртуков нащупал только торчащий из корпуса лампы винт. Заинтересовавшись метаморфозами осветительного прибора, Василий принялся ощупывать его более тщательно и не заметил, что в помещении стало почти светло. Рассвет позволил ему окончательно разобраться с загадочным светильником, и открытие его просто поразило.