- Не дойдут сюда ваши, - проговорил он, не отрывая глаз от своих порыжевших сапог.
Теперь уже Корнев усмехнулся.
- Непременно дойдут. Вот тогда и рассчитаемся, Сергей свет Тимофеевич.
В ответ не последовало ни пинка, ни удара. Молча встал Гадоха и, не оборачиваясь, пошел по каменному карнизу каменоломни. Он чуял опасность: советские войска тогда освобождали Польшу. С этой минуты он еще более ожесточился, страх уже прорастал в нем. По ночам стал напиваться замертво в лагерном кабаке для охранников, а возвращаясь, избивал всех спящих на нижних койках, мимо которых он проходил в свою отгороженную от общих "спальню". Больше всего доставалось Мише Ягодкину. Корнева он почему-то не трогал.
И конец наступил, пожалуй, даже раньше, чем он рассчитывал. Заговор задумал Миша Ягодкин, сговорившись с соседями по койкам. Однажды поздним вечером, когда Гадоха еще не вернулся с очередной пьянки, он сказал Корневу:
- Сегодня ночью накроем Гадоху.
- Как это? - не понял тот.
- Ночью, когда пьяный войдет, мы на него и прыгнем. Всей восьмеркой. Командует Арсеньев. Он старше нас и по годам и по званию. Свяжем, кляп в рот, а потом и повесим здесь же, на потолочной балке.
- Так ведь расстреляют наверняка.
- Всех не расстреляют. Ну а мне все равно. Я и так уже кровью харкаю.
- Допустим, нас восьмерых. А если и других с нами? Им тоже все равно?
- А ты, у других спрашивал? Я интересовался. Возражений нет. За этим гадом давно кровавый след тянется. А говорят еще, что он весь барак в ближайшие дни на уничтожение отправит. Только самых сильных оставит. А есть у нас такие?
Корнев внимательно оглядел барак, насколько позволял свет двух тусклых лампочек, подвешенных на железных балках под крышей. Никто не спал. Все ждали.
Гадоха пришел около часа ночи - так показалось, потому что в двенадцать гасили фонари снаружи за окнами. Он не успел даже крикнуть, как на него спрыгнули со всех восьми коек. Тут же связали, сунули грязную тряпку в рот и поволокли к первой же балке, на которую кто-то забросил веревочную петлю. Все делали молча, без суеты, но поспешно. А через две-три минуты связанный Гадоха уже болтался в петле.
Он провисел всего несколько секунд и не успел задохнуться: в первую из этих секунд в бараке появился помощник Пфердмана, власовец Амосов. Сопровождали его - должно быть, для ночной проверки - двое охранников.
- Что здесь делается? - закричал он. - Снять немедленно! - И сказал что-то по-немецки одному из охранников.
В ту же секунду автоматная очередь срезала веревку под балкой. Гадоха грузно шлепнулся на бетонный пол и застыл.
- Развязать! - приказал Амосов.
Нашлись такие, что повиновались и развязали. Гадоха был еще жив. Он дышал прерывисто, странно булькая. Но не двигался.
- Транспортирен зи герр Гадоха нах доктор Крангель, - сказал Амосов охранникам. Сказал, с трудом подбирая слова: немецкий он знал плохо. А когда унесли Гадоху, обернулся к пленным: - Стоять! - скомандовал он. Построиться в две шеренги и ждать моего возвращения.
И вышел.
- Будут расстреливать. Вероятно, каждого пятого, - сказал Арсеньев, бывший майор Советской Армии. - Вот спички. Я отсчитываю двадцать восемь...
- Почему двадцать восемь? Нас тридцать, - перебил кто-то.
- Корнев и Ягодкин исключаются. Гадоха их предал. Из-за него они и попали в плен. Так не погибать же им за Иуду.
Никто не возражал, кроме них двоих. Но Арсеньев тотчас же оборвал протест.
- Слушать мою команду! Мы хотя и пленная, но часть Советской Армии, а я старший по званию. Так вот: я отбираю из двадцати восьми спичек шесть и отламываю половину у каждой. Это будут пятое, десятое, пятнадцатое, двадцатое, двадцать пятое и тридцатое место в очереди. Корнев и Ягодкин будут вторым и третьим. Начинаем!
Все разобрали спички.
Уже не помню, кому достались поломанные, но кому-то достались. Арсеньев стал первым.
- Может, с первого и начнут, - шепнул он.
- Тогда весь порядок изменится, - сказал Корнев.
- Значит, не судьба.
Расстреляли каждого пятого.
3
Гадоха не умер. От кого-то из заключенных Корнев узнал, что он лежал в немецком госпитале где-то под Братиславой с повреждением шейных позвонков и горловых связок.
- Говорить уже может, - предположил Арсеньев, - и в первую очередь выдаст вас. Больше он никого не запомнил: в стельку был пьян. А вы у него как занозы в памяти.
- Может, уже выдал, - вздохнул Ягодкин.
Разговор был после лагерного ужина.
- Бежать вам надо, - сказал Арсеньев.
- Отсюда не убежишь. Проволока под током, пулеметы на вышках.
- А из каменоломни?
- Там же охранники с автоматами.
- Есть шанс, - улыбнулся Арсеньев. - Один-единственный. Если до завтра вас не возьмут, я утречком покажу вам кое-что в каменоломне. Надо только найти возможность остаться там на ночь. А такой способ есть.
Под утро, слезая с койки, Арсеньев сказал:
- Пристраивайтесь на работе со мной рядышком. Новый капо мест не знает, мешать не будет. Он даже лиц наших не помнит.
Они так и сделали. Арсеньев подвел их к выступу скалы, повисшему над каменной тропкой на высоте человеческого роста. Даже пройти под ним было страшно: вот-вот обрушится.
- Мы подрубили его снизу и сверху, думали - упадет. Тогда и разбивать его будет легче. Ан нет: он все висит. Теперь мы с Афоней и Хлыновым полезем наверх и добьем его кувалдой и ломом. Он и рухнет.
- А нам что делать? - не понял Мишка.
- Стать под ним и прижаться к стене. Конечно, когда капо отойдет подальше. А охранники на карнизе не увидят.
Они еще раз оглядели нависшую глыбу.
- Нас же в лепешку раздавит. Костей не соберем.
- Может быть, и раздавит, - согласился Арсеньев. - Но по элементарным техническим расчетам глыба упадет не плотно к стене, а с просветом не менее полуметра. Это я вам как бывший инженер говорю. А просвет, где вы стоите, завалит осыпь. Конечно, риск есть, но в лагере вы и двух дней не выживете. Ну а камешки, которыми вас засыплет, не крупные, обычная осыпь выдержите. И дышать сможете - осыпь неплотно ляжет. А им доложим, что вас скалой раздавило - все и сойдет: здесь не спасают.
Капо шел мимо. Они заработали молча, застучав ломом по соседней стене. Капо равнодушно прошел, не оглядываясь.
- Важно продержаться до ночи, - продолжал Арсеньев, - а ночью, когда стемнеет, вы пробьетесь сквозь осыпь, завалите дырку - и ау!
- А куда - ау? - спросил Ягодкин.
- В горы. Словацкие Татры, слышали? Здесь, говорят, партизаны орудуют.
- Может, и ты с нами, майор? - сказал Корнев.
- Скала троих не прикроет. А я и в лагере продержусь - силен еще, не выдохся. Может быть, и наших дождусь.
Капо вот-вот должен был повернуть обратно.
- Начинаем, ребятки, - шепнул Арсеньев.
Они втроем полезли на верх уступа, а Корнев и Михаил присели под ним, плотно прижавшись к стенке. Наверху застучали кувалдой и ломом. Трудно сказать, сколько минут прошло, как вдруг треск и удар каменной массы о камень оглушили Корнева. Сразу навалилась и осыпь. Он прикрыл голову руками, но острые камни били по ним, сдирая кожу. Досталось и плечам и коленям, но между ними и рухнувшей каменной глыбой действительно оставалось еще добрых полметра. Бывший инженер не ошибся.
- Жив, Мишка? - спросил Корнев почему-то шепотом, хотя даже крик сквозь настил каменной осыпи был бы не слышен.
- Ушибло здорово, - отозвался Мишка, - и лоб порезало.
- Сильно?
- Заживет. Крови, видать, немного. Только давит крепко. Тяжко будет стоять.
Действительно на плечи и голову сильно давил не очень толстый, но плотный слой щебенки, осыпавшейся сверху. Мелкие острые камешки сыпались на них при каждой попытке подвинуться или встать.