На небольшом асфальтовом плацу возле его подъезда, где я оставляю машину, стоит еще одна "Волга" - голубая и совсем новая или ухоженная настолько, что ее можно принять за новую. Спрашиваю у старичка в подъезде: чья? "Ягодкина, - говорит. - Кому же еще такие машины покупать - деньжищ тьма. А вы к кому?" - "Да к нему же", - говорю. "Зубки, значит, сменить хотите, - ухмыляется старичок, видно, до сплетен охочий. - Третий атаж. Квартира с медной дощечкой".
Подымаюсь без лифта - невысоко. Звоню. Колокольчик за дверью откликается музыкально и весело.
Дверь открывает сам Ягодкин. Он в пижаме и теплых туфлях. Глаза блестят - или поспорил жарко, или выпил. Последнее подтверждает легкий винно-водочный ветерок, дохнувший из комнаты.
Блеск в глазах сменяется недоумением, даже растерянностью, впрочем, тотчас же скрытой.
- Господи боже мой, - уже умиляется он. - Сам полковник Соболев удостаивает меня вниманием. Проходите, полковник, у меня несколько не прибрано: только что поужинал в теплой компании. Да вы не беспокойтесь, мы одни. А пиджак снимите: у меня жарко.
Делаю первый вывод: уже постарался узнать мою фамилию, должность и звание. Зачем? Естественное любопытство при воспоминании о человеке в штатском, так строго говорившем с ним в кабинете майора? Может быть. Но от кого он мог это узнать?
Остатки ужина убраны. На столе никакой еды. Только шампанское, коньяк, лимонные дольки в сахаре да еще джин и пепси-кола вместо тоника. Гостей, видимо, было много, судя по количеству бутылок и рюмок. Широко живет протезист с новенькой "Волгой" и таким интерьером: старинная мебель, дубовые стулья с медной лампой, заказные стенды с книгами и вольтеровское кресло у телевизора.
- Может быть, коньячку выпьем? - предлагает Ягодкин, убирая посуду. Я сейчас рюмки переменю.
- Не беспокойтесь, Михаил Федорович, - останавливаю я его. - У меня не тот возраст, и сердце надо беречь. А о звании моем забудьте: вы не у меня на службе. И, как и у вас, у меня есть тоже имя и отчество. Николай Петрович, к вашим услугам.
- Тогда чем обязан? - спрашивает он. В голосе уже сухость, которую следует размочить. Учту.
- Хочу поблагодарить вас, Михаил Федорович, - говорю я. - За ваше письмо и бдительность. Кажется, вашего посетителя мы нашли. Вот он, поглядите. - И я кладу на стол фотокарточку Дроссельмайера.
- Он! - обрадованно узнает Ягодкин.
- Вы уверены? - вновь спрашиваю я, положив фотографию обратно в бумажник.
- Несомненно, - уточняет Ягодкин. - Именно он.
- И говорил с вами по-русски... - без акцента?
- Без малейшего.
- Больше он вас беспокоить не будет. Кстати, от кого вы узнали о моей должности и фамилии?
Ягодкин не смущается.
- У одного из ваших работников. Проходил по коридору, искал кабинет майора и обратил на себя внимание кого-то из проходящих мимо. "Вы к полковнику Соболеву?" - спросил тот. Я взглянул на повестку и сказал, что к майору Жирмундскому. Ну а когда вы зашли в кабинет и заговорили при майоре таким начальническим тоном, я уже понял, с кем имею дело.
Признаю, что Ягодкину нельзя отказать в сметливости, а мне в недостаточной осторожности. Подвели меня не вопросы, а тон, каким они были заданы. Не рассчитал чутья и догадливости собеседника.
И все-таки он меня вроде бы побаивается, чувствую. Почему?
- А ведь уютно у вас, - говорю я будто бы невзначай. - Уходить не хочется. Плесните-ка мне коньячку чуток, как говорится, посошок на дорогу. А я пока на ваши книги взгляну.
Подхожу к стендам. Подписные издания, классики, переплетенные тома дореволюционных журналов, вроде "Исторического вестника", полный Дюма в издании Сойкина и другие, явно букинистические приобретения. А Ягодкин тем временем уже поставил на стол два чешских широких бокала.
- Присаживайтесь, - приглашает он. - Армянский коньяк десятилетней выдержки. Лучше "Мартеля". Редкость по нынешним временам.
- И на книжных полках у вас немало редкостей, - замечаю я не без зависти, но и не без умысла: пусть знает, что я тоже библиофил, скорее разговоримся.
Проходя к столу мимо открытой двери в соседнюю комнату, мельком вижу журнальный столик с кляссером большого формата.
- Хорошую библиотеку собрали, - говорю я. - И давно это у вас?
- Подбираю мало-помалу. Всю жизнь, в общем, с тех пор, как начал работать. Спросите, на какие денежки? Догадываетесь небось, сколько все эти редкости стоят? Охотно отвечу. Выгодная у меня специальность, Николай Петрович. Много заработать можно и без хищения государственных средств.
Во-от что его волнует!.. Ну, милый Михаил Федорович, это уж не моя компетенция. Тут вами другое ведомство заинтересуется, если надо будет...
- А как насчет государственного времени?
- Время проверить трудно. Оно растяжимо. И служебное время можно объединить со своим. Никакой фининспектор не учтет приватных заказов.
- А я не фининспектор. Мне интересны ваши книги, а не их стоимость. Кстати, вы и марки собираете? Я мельком заметил ваш кляссер в соседней комнате.
- Старое хобби, - улыбается Ягодкин, - еще мальчишеское увлеченье, потом надолго забросил, а за последние годы вдруг начался рецидив. Собрал довольно крупную коллекцию марок. Тематика - полярная почта. Все связанное с Арктикой и Антарктидой, все экспедиции и открытия.
- Гашеные или негашеные? - спрашиваю я, не проявляя большого интереса к ответу: в филателии я нешибко разбираюсь.
- И те и другие. Мои коллеги-филателисты часто предпочитают только гашеные, но я не фанатик. У меня, как у Ноя, каждой твари по паре. Хотите взглянуть?
- Нет, спасибо. Я не филателист.
Коньяк выпит, засиживаться неудобно. Узнал я немного, но какие-то черты личности проявились: приобретатель. Современная разновидность мещанства... Извиняюсь, что отнял время у любезного хозяина, встаю и еще раз благодарю его за проявленную бдительность.
- Может быть, еще встретимся, - говорю я.
- Упаси бог! - с картинным испугом откликается он. - Беда, когда вы балуете вниманием нас, грешных. Вот тогда и чувствуешь, что выглядишь грешником. Скажете: негостеприимно? Согласен. Но с госбезопасностью лучше не сталкиваться. Я за нейтралитет.
Вечером я у Саши Жирмундского. Теперь он хозяин. Уже не шахматы, а телевизор. Футбольный матч между киевским и московским "Динамо". Болеем, конечно, за москвичей.
О Ягодкине молчу, сказать-то ведь, в сущности, нечего. Но Жирмундского не обманешь. В перерыве между таймами он спрашивает с ухмылкой:
- Ну, посмотрел все-таки, как он живет?
- Хороший ты чекист, Саша, - говорю я. - Догадливый.
- А я и не догадывался. Просто спросил у твоего водителя, куда ты ездил после работы.
- Богато живет, - говорю. - Голубая "Волга", антикварная мебель, бар с армянским коньяком десятилетней давности и прочими десертными винами, а библиотека - позавидуешь! Даже "Молодость Генриха Четвертого" Понсон дю Террайля на полках стоит. Все три тома.
- Да-а, - тянет Саша. - Я в Доме книги на Калининском один видел. Семьдесят пять рублей цена! Вот тебе и зубной технарь.
- Только интересного для нас, Сашенька, в нем ничего нет. А приватная деятельность на ниве зубных коронок и пластмассовых челюстей - это для фининспектора забота. Да он и сам это знает и, видимо, не очень нас боится. Попивает коньячок редкой крепости в соответствующей компании и смакует свой кляссер с коллекцией марок.
6
После моего доклада генералу дело о сигнале Ягодкина откладывается в резерв, вплоть до возможного вторичного приезда Дроссельмайера в Москву. Пока сведений о его деятельности на поприще иностранных разведок к нам не поступало. Просто трудился в своей часовой фирме, той самой, от которой приезжал в Москву ее представителем.