Вильса неотрывно глазела в самое сердце смертоносного грозового фронта. И пока она это делала, другой голос непрошенно зазвучал из тайных глубин ее разума. Его настойчивость отвергала все остальные мысли. Широкая, поистине королевская тема, которую он выдвигал, неодолимо росла из басового ми-минора, изгибаясь вверх, чтобы завладеть мозгом Вильсы.
Мелодия самого Юпитера. Пилотирование погружаемого аппарата превратилось в бессознательный процесс, пока Вильса позволяла теме разрастаться, и «Леда» скользила влево под основание облака. Вильса возликовала, когда мотив воспарил выше, вздымаясь так же величественно, как спиралевидное облако перед ней. Подобно начальной точке всех ее композиций, прибытие мотива стало полным сюрпризом. Двумя минутами раньше Вильса не смогла бы предложить ни намека на форму, темп или тональность — или даже предсказать, что нечто творческое назревает. Все остальное в композиции могло доделываться мыслью и тяжелой работой, но мелодия оставалась поодаль, вне контроля сознания. И мелодия эта, уже знала Вильса, была прекрасна.
— Достаточно! — Голос Тристана Моргана пришел снаружи, откуда-то с миллионов миль, прикасаясь к сокровенному, но не разрушая творческие чары. — Я знаю, ты уже решила, что можешь лететь с завязанными глазами. Но теперь выходи оттуда.
— Ладно.
Вихрящееся облако исчезло позади, когда Вильса сменила курс; его заменили полоски, что бежали через все поле зрения. «Восток-запад». Вильса вспомнила раннее предостережение Тристана Моргана: «Не забывай, что вся эта мелкомасштабная стрижка идет только с востока на запад. И еще не забывай, что любая из тех тоненьких карандашных линий содержит в себе достаточно энергии, чтобы порвать судно пополам».
Но черные неровные полоски на горизонте несли в себе и другое сообщение. Они инициировали настойчивый зубчик мотива, пробегающий как остинато контрапунктом к предыдущей теме. Вильса сплела их вместе, удовлетворенно ощущая гармонию. Затем, в порядке эксперимента, она перевела все это в тональность соль-мажор. Нет, так хуже. С самого начала она была права. В ми-минор было гораздо лучше.
— Один-три-два-два, — внезапно произнес монитор глубины.
— Вильса, твой мозг опять на автопилоте. — Голос Тристана был достаточно резким. — Заканчивай вираж и посмотри на пол-оборота налево. Ты увидишь трех «фон Нейманнов» — нет, пусть будут два. У одного уже полный груз, и он начинает подниматься. Если не поспешишь, то все пропустишь.
— Я не сплю. Я работаю! — Однако, рявкнув ответ и надежно отодвинув зарождающуюся композицию на задворки своего разума — не было ни малейшего опасения, что она ее забудет, — Вильса принялась внимательно осматривать атмосферу впереди, предвкушая свое первое юпитерианское созерцание «фон Нейманнов».
Вот один. И не так далеко от него второй. Но третий, о котором упоминал Тристан, был уже высоко наверху, поднимаясь сквозь атмосферу на дымном столбе своего «мобиля». Через двадцать минут он пройдет бесцветные слои гидросульфата аммония и достигнет основания бело-голубых аммиачных облаков. Еще пятнадцать минут — и «фон Нейманн» начнет на полном ходу вырываться вверх, силясь порвать гравитационные оковы громадной планеты.
Два других тихо собирали урожай. Чудовищные заборные трубки Вентури, сотни метров в поперечнике, всасывали атмосферу Юпитера в обширные недра «фон Нейманнов», похожих на гигантских жуков. Водород вентилировался первым, если не считать мизерного количества, что оставлялось в качестве горючего для термоядерного мотора типа «мобиль». Следовые количества серы, азота, фосфора и металлов отделялись и накапливались в ожидании того момента, когда этого сырья будет собрано достаточно.
Затем фон Нейманн создаст точную копию самого себя и выпустит ее на волю.
Гелий, составлявший четверть массы всей юпитерианской атмосферы, еще предстояло обработать. Большая его часть, как отбросы рудничных операций, интереса не представляла. Драгоценной крупицей был изотоп гелий-3, в десять тысяч раз более редкий по сравнению с гелием-4. «Фон Нейманны» кропотливо разделяли два этих компонента, спускали обычный изотоп и хранили более легкие молекулы в жидкой форме. Когда накапливалась сотня тонн, резервуары становились полны, и «фон Нейманны» оказывались готовы к тому, чтобы начать свое длинное восхождение к отрыву от планеты.
Но не этот триумфальный выход прибыла засвидетельствовать Вильса. Аномальные сигналы прибыли на станцию «Геба», кружа по орбите Юпитера в полумиллионе километров над самыми высокими облачными слоями. Тристан Морган засек эти сигналы и распознал их как исходящие от одного из двух «фон Нейманнов», которые висели теперь перед «Ледой». Пока погружаемый аппарат сближался с жукообразными машинами, Вильса разглядела источник проблемы. Интенсивное тепло — предположительно удар молнии — расплавило и деформировало один комплекс заборных трубок Вентури и резервуаров. «Фон Нейманн» шел как-то кособоко, бледный водородный выхлоп шипел из его основания.
Вильса довела «Леду» до дистанции в сотню метров от фон Нейманна и соотнесла их курсы. «Фон Нейманн» опускался со скоростью примерно километр в минуту. Затем она сфокусировала синтетические системы изображения на искалеченном борту.
— Чертовски скверно! — Тристан Морган изучал повреждения. — Честно говоря, гораздо хуже, чем я думал. С такой потерей водорода мы могли бы долететь до верхнего края атмосферы, заменяясь на ходу. Но он никогда не наберет вторую космическую скорость.
— Что мы тогда можем сделать?
— Ничего. Пока он не достигнет орбиты, никакой возможности для ремонта нет. Этот мы можем списать.
Вильса уставилась на обреченную машину. Внезапно она показалась ей живой и страдающей, несмотря на заверения Тристана, что разум и функции «фон Нейманнов» весьма ограниченны.
— Ты хочешь сказать, что мы просто бросим его здесь искалеченным и он будет плавать вечно?
— Он не будет плавать вечно. Он будет продолжать тонуть до уровня больших давлений и температур. Посмотри на индикатор глубины. Ты теперь на один-три-два-семь. К тому времени, как «фон Нейманн» достигнет шести-семь тысяч километров, температура поднимется до двух тысяч градусов Цельсия. Он расплавится и распадется, а содержащиеся в нем элементы вернутся обратно в планетарный бассейн.
Голос Тристана звучал непринужденно, однако Вильса сумела представить себе более личную версию. Откуда он знал, что температура будет продолжать подниматься, и откуда он знал, что у «фон Нейманна» нет своих чувств? Что, если он обладает самосознанием? И что, если он обречен функционировать и вечно падать сквозь все эти плотные слои?
Тут Вильса сказала себе, что вечно это продолжаться не может. На уровне в семнадцать тысяч километров, согласно Тристану Моргану, Юпитер развивает давление в три миллиона земных атмосфер, и водород из газообразной переходит в металлическую форму. Что бы ни случилось на более высоких уровнях, такого перехода «фон Нейманн» не переживет.
В голове у Вильсы снова зазвучала музыка — серьезная и размеренная. Панихида в тональности до-минор. Павана для мертвого «фон Нейманна». Она продолжалась минут десять, пока ее не прервал далекий и тонкий голос Тристана Моргана.
— Если только ты не собралась в поездку до самого низа вместе с «фон Нейманном», я предлагаю немного поуправлять «Ледой». Ты сейчас на один-три-три-семь.