Общественное обвинение докажет вам, что обвиняемая преднамеренно убила своего мужа, так как он угрожал ей разводом, обнаружив, что у нее любовная связь с шофером, работающим на их семью. Мы докажем, что у обвиняемой были мотивы, возможность и средство хладнокровно привести в исполнение задуманное. Благодарю за внимание. — Он повернулся на место.
Главный судья повернулся к Чотасу:
— Защита готова выступить с заявлением?
Наполеон Чотас не торопясь поднялся на ноги:
— Да, Ваша честь. — С трудом, шаркая ногами, он сделал несколько шагов в сторону жюри. Немного постоял, мигая, а когда заговорил, то показалось, что он говорит сам с собой.
— Я прожил долгую жизнь, и она меня научила, что ни один мужчина и ни одна женщина не способны скрыть то зло, что живет в них. Как сказал поэт, глаза — это зеркало души. Думаю, он был прав. Я хочу, чтобы вы, дамы и господа, заглянули в глаза обвиняемой. И вы увидите, что она не может убить. — Наполеон Чотас немного постоял, как будто собираясь что-то добавить, потом, шаркая ногами, вернулся на свое место.
Питер Демонидес торжествовал. «Бог ты мой! Да это самое беспомощное заявление, какое мне когда-либо приходилось слышать. Старик уже ни на что не способен».
— Обвинитель может пригласить первого свидетеля?
— Да, Ваша честь. Я хотел бы пригласить Розу Ликоургос.
Плотная женщина средних лет поднялась со скамейки, где сидели зрители, и решительно двинулась к месту для свидетелей. Она была приведена к присяге.
— Миссис Ликоургос, чем вы занимаетесь?
— Я работаю экономкой… — Голос ее прервался. — Я работала экономкой у мистера Саваласа.
— Мистера Джорджа Саваласа?
— Да, сэр.
— Скажите нам, как долго вы там работали?
— Двадцать пять лет.
— О, это очень долго. И какого вы мнения о вашем хозяине?
— Он был ангелом.
— Вы работали у мистера Саваласа при его первой жене?
— Да, сэр. Я стояла рядом с ним у могилы, когда хоронили его жену.
— Правильно ли будет сказать, что между ними были хорошие отношения? — Они безумно любили друг друга.
Питер Демонидес взглянул на Наполеона Чотаса, ожидая возражений по поводу своих вопросов. Но Чотас сидел, по-видимому, погруженный в свои мысли.
— Работали ли вы у мистера Саваласа, — продолжил обвинитель, — во время его второй женитьбы, на Анастасии Савалас?
— Да, сэр, разумеется. — Она не просто говорила, она выплевывала слова.
— Можно ли назвать их брак счастливым? — Он снова взглянул на Чотаса, но тот никак не прореагировал.
— Счастливым? Нет, сэр. Они жили хуже кошки с собакой.
— Вы присутствовали при ссорах?
— Тут уж ничего не поделаешь. Во всем доме слышно было, хоть это и большой дом.
— Как я понимаю, ссоры были словесные, не физические? Я хочу сказать, были ли случаи, чтобы мистер Савалас ударил свою жену?
— О, вполне физические. Но все было наоборот. Мадам дралась. Мистеру Саваласу было уже порядком лет, и бедняга стал таким хрупким.
— Вы видели, как миссис Савалас била своего мужа?
— И не один раз. — Свидетельница взглянула на Анастасию Савалас с угрюмым удовлетворением.
— Миссис Ликоургос, в ночь смерти мистера Саваласа кто из прислуги был в доме?
— Никого.
Питер Демонидес позволил себе не скрыть своего удивления:
— Вы хотите сказать, что в таком большом доме не осталось никого из прислуги? Разве у мистера Саваласа не было кухарки, горничной или, наконец, дворецкого?
— Конечно, были, сэр.
Но в этот вечер мадам всех отпустила. Сказала, что хочет сама приготовить мужу ужин. Собиралась устроить ему второй медовый месяц. — Последнее замечание сопровождалось презрительным фырканьем.
— Значит, миссис Савалас ото всех избавилась?
На этот раз уже главный судья взглянул на Наполеона Чотаса, ожидая возражений. Но адвокат все еще был занят своими мыслями.
Тогда главный судья обратился к обвинителю сам:
— Прекратите задавать наводящие вопросы!
— Прошу прощения, Ваша честь. Я задам вопрос иначе.
Демонидес подошел к миссис Ликоургос поближе:
— Вы говорите, что в ту ночь, когда вся прислуга должна была находиться в доме, миссис Савалас всех отпустила, чтобы остаться наедине с мужем?
— Да, сэр. А бедняга был так сильно простужен.
— Часто ли миссис Савалас сама готовила ужин для своего мужа?
Миссис презрительно фыркнула:
— Она? Нет, сэр. Только не она. Она вообще ничего не делала по дому. А Наполеон Чотас все сидел и слушал, как будто он был одним из присутствующих в зале.
— Благодарю вас, миссис Ликоургос. Вы нам очень помогли.
Питер Демонидес повернулся к Чотасу, тщетно стараясь скрыть торжество. Показания миссис Ликоургос явно произвели впечатление на членов жюри. Время от времени они бросали на обвиняемую недовольные взгляды. «Поглядим, что будет делать старик».
— Свидетельница в вашем распоряжении.
Наполеон Чотас поднял глаза:
— Что вы сказали? А, нет вопросов. Главный судья взирал на него с изумлением:
— Мистер Чотас, вы отказываетесь от перекрестного допроса?
Наполеон Чотас встал:
— Да, сэр. Свидетельница кажется мне абсолютно честной женщиной.
Питер Демонидес просто не мог поверить, что ему та повезло. «Господи, — подумал он, — да он и не пытается сопротивляться. Старик кончился». Демонидес уже праздновал победу.
Главный судья повернулся к обвинителю:
— Можете вызвать следующего свидетеля.
— Обвинение вызывает Джозефа Паппаса.
Высокий, симпатичный, темноволосый молодой мужчина поднялся из зала и направился к месту для свидетелей. Его привели к присяге.
— Мистер Паппас, — начал Питер Демонидес, — не скажете ли суду, чем вы занимаетесь?
— Я шофер.
— Вы сейчас работаете?
— Нет.
— Но до последнего времени вы работали? То есть до смерти Джорджа Саваласа вы работали у него?
— Верно.
— Как долго вы работали на семью Савалас?
— Немногим больше года.
— Вам нравилась ваша работа?
Джозеф Паппас искоса взглянул на Чотаса, ожидая, что тот придет ему на помощь. Но адвокат молчал.
— Так вам нравилась ваша работа, мистер Паппас?
— Нормально, я считаю.
— Вы получали хорошее жалование?
— Да.
— Может быть, тогда следует сказать, что работа была не просто нормальной? Я имею в виду, может, были какие-нибудь другие преимущества? Вы регулярно делили постель с миссис Савалас?
Джозеф Паппас снова умоляюще взглянул на Чотаса. Но помощи не дождался.
— Я… Да, сэр. В общем, да, можно так сказать.
Теперь Питер Демонидес исходил презрением.
— Вы считаете, что можно так сказать. Вы находитесь под присягой. Или у вас была с ней любовная связь — или не было. Так как же? Паппас сидел как на раскаленных углях.
— Мы были любовниками.
— Несмотря на то, что вы работали на ее мужа, который вам щедро платил, и жили под его крышей.
— Да, сэр.
— И вам не было совестно неделя за неделей брать деньги у мистера Саваласа и в то же время состоять в любовной связи с его женой?
— Это была не просто связь.