– Нельзя отрицать, что космос – глубоко затрагивающее место, – поддержал Том, -но я не вижу, чтобы это делало нас отличными от людей. Я чувствую себя человеком.
– Откуда кроманьонцу было знать, что он отличается от неандертальца?
– спросил Рауль. – Пока он не мог оценить расхождения, как он мог узнать?
– Лебедь считал себя гадким утенком, – сказала Норри.
– Но его гены были лебедиными, – настаивал Том.
– Кроманьонские гены преобразовались из неандертальских, – сказал я.
– Вы когда-нибудь исследовали свои? Заметили бы вы незначительную мутацию, если бы ее увидели?
– Ты что, хочешь сказать, что купился на эту ерунду, Чарли? – раздраженно спросил Том. – Ты чувствуешь себя нечеловеком?
Я чувствовал себя отстраненно, слушая с интересом слова, которые выговаривали мои губы.
– Я чувствую себя иным, чем человек. Я чувствую себя заново рожденным, даже больше. Я – нечто новое. Прежде, чем я последовал за Шерой в космос, моя жизнь была дурацкой и жестокой шуткой. Теперь я по– настоящему живой. Я люблю и любим. Нельзя сказать, что я оставил Землю позади. Я просто поместил космос впереди. – Да ну, брось, – сказал Том. – Половина этого – твоя нога, и я знаю, что составляет другую половину, потому что то же самое случилось со мной в семейном доме Линды. Это эффект городской мыши на природе. Ты находишь новую, с меньшим количеством стрессов среду, этакую гору, понимаешь кое-что новое и начинаешь принимать лучшие, более удовлетворяющие тебя решения. Твоя жизнь распрямляется. Следовательно, ты думаешь, что в этом месте, которое на тебя так повлияло, заложена магия. Чепуха.
– Гора действительно обладает магией, – мягко сказала Линда. – Почему «магия» для тебя грязное слово?
На той стадии их отношений Тома и Линду устраивало несогласие в области духовных проблем. Иногда до них доходило то, что было очевидно остальным: что они всегда спорили друг с другом фактически только о терминах.
– Том, – сказал я настойчиво, – это совсем другое. Я люблю природу.
Но я вовсе не улучшенная версия того человека, которым я был когда-то. Я теперь нечто совершенно иное. Я сейчас такой человек, которым никогда бы не статна Земле, которым я уже было потерял всякую надежду стать. Я верю сейчас в такие вещи, в которые не верил с тех пор, как был ребенком.
Конечно, меня осенило несколько новых идей, и, конечно, то, что я распахнул душу перед Норри, превратило мою жизнь в нечто такое, о чем я и мечтать не смел. Но ведь во мне переменилось буквально все, и никакое количество новых идей не способно вызвать такой переворот. Проклятие, я ведь уже был алкоголиком.
– Алкоголики возвращаются к жизни сплошь и рядом, – сказал Том.
– Несомненно – если они находят в себе силы поддерживать абсолютную трезвость всю оставшуюся жизнь. Теперь я могу чуть-чуть выпить, когда мне хочется. Мне только практически никогда не хочется. Точно также я прекратил испытывать потребность в наркотиках. Что это – обычное яв– ление? Я сейчас и курю гораздо меньше, а если курю, то отношусь к этому не так легкомысленно.
– Значит, космос заставил тебя повзрослеть вопреки тебе самому?
– Сначала. Позднее мне пришлось включиться и работать как черт – но началось это без моего ведома и согласия.
– Когда это началось? – спросили одновременно Норри и Линда. Мне пришлось подумать.
– Когда я начал учиться видеть сферически. Когда я наконец сумел освободиться от ограничений «верха» и «низа».
Линда заговорила:
– Достаточно мудрый человек сказал однажды, что все, что тебя дезориентирует, – хорошо.. Это тебя обучает.
– Знаю я этого мудрого человека, – насмешливо фыркнул Том. – Подозрительный тип. Мозги у него набекрень, только и всего.
– Разве он поэтому не способен на мудрые мысли?
– Послушайте, – сказал я. – Мы все уникальны. Мы все прошли через весьма трудный процесс отбора.
И я не думаю, что первый кроманьонец чув– ствовал себя ото всех отличающимся. Но есть веские доказательства того, что наши способности не присущи человеку как норма.
– Нормальные люди способны жить в космосе, – возразила Норри. – Экипаж Космической Команды. Строительные бригады.
– Если у них есть искусственная локальная вертикаль, – сказал Гарри. – Выведите их наружу, и вам придется обеспечить им прямые линии и прямые углы, иначе у них будет мутиться в голове. У большинства. Именно поэтому нам и досталась такая высокооплачиваемая работа.
– Это правда, -признал Том. – На Скайфэке человек, который хорошо умеет работать в космосе, стоил столько же, сколько груз меди его веса, даже если работником он был посредственным. Я этого никогда не понимал.
– Потому что ты один из таких людей, -сказала Линда.
– Каких таких? – раздраженно спросил Том
– Человек Космоса, – сказал я с расстановкой, чтобы заглавные буквы были очевидными. – Человек, который приходит на смену Homo habilis и Homo sapiens. Человек, устремленный в космос. Ты один из таких. Не думаю, чтобы у римлян была такая концепция, так что Homo novus – вероятно, лучшее из того, что можно придумать на латыни. Новый Человек. Нечто следующее.
Том фыркнул.
– Homo excastra больше подходит.
– Нет, Том, – настойчиво сказал я,-ты не прав. Мы не изгнанники. Мы можем быть в буквальном смысле «за пределами лагеря», «за пределами крепости», но смысла «изгнание» в этом нет. Или ты жалеешь о своем выборе?
Он долго не отвечал.
– Нет. Нет, космос -это то место, где я хочу жить. Все верно. Я не чувствую себя изгнанником – я думаю о целой солнечной системе как о человеческой территории. Но я чувствую себя так, как будто бросил своих соотечественников в момент самой большой национальной неудачи.
– Том, – сказал я торжественно, – уверяю тебя, что это вряд ли для тебя большая потеря; скорее ее диаметральная противоположность.
– Да, мир выглядит довольно гнилым в эти дни, не стану спорить. Я мало о чем буду скучать.
– Ты не улавливаешь сути.
– Так объясни.
– Я говорил относительно этого с доком Пэнзеллой до нашего отбытия.
Какова нормальная продолжительность жизни для Человека Космоса?
Он дважды пытался заговорить и оставил попытки.
– Правильно. Не существует способа сформировать предположение. Это полностью новая игра в мяч. Мы первые. Я спросил Пэнзеллу, и он сказал, чтобы мы возвращались, если двое или трое из нас умрут. Мы все можем умереть в пределах месяца из-за того, что накапливающиеся шлаки откажутся собираться у нас в ногах, или потому что наши мозоли мигрируют в мозги, или от чего-нибудь еще. Но Пэнзелла предполагает, что невесомость собирается добавить по крайней мере сорок лет к нашему жизненному сроку.
Я спросил его, насколько он уверен, и он предложил заключить пари на большие деньги.
Все заговорили одновременно. По радио из этого ничего не получается.
Если обобщить, к чему сводились их реплики, то получилось бы:
– Что-что он сказал?
Том сердито договаривал последний:
– …возможно, вообще знать что-то об этом? – услышали мы конец его фразы.
– Вот именно, – сказал я. – Мы не будем знать до тех пор, пока не станет слишком поздно. Но звучит это разумно. В невесомости сердцу при– ходится работать с меньшей нагрузкой, артериальные отложения уменьшаются…
– Значит, нас достанут не сердечные болезни, – высказался Том, – если предположить, что уменьшение работы подействует на сердце хорошо, а не наоборот. Но это лишь один орган из многих.
– Поразмысли над этим. Том. Космос – стерильная среда. При соблюдении разумной осторожности она всегда будет такой. Иммунная система становится практически атавизмом.