Кесаревна Отрада между славой и смертью - Лазарчук Андрей 3 стр.


– Для таких дел нужна не только мудрость, нужна и выносливость... Даже будь он жив – я бы не решился взваливать такой груз на него одного.

– А кто еще сможет?..

Кесарь чуть опустил голову, улыбнулся:

– Домнин Истукарий. Что скажешь, отважник? Алексей откинулся в изумлении. Нет, кесарь не шутил...

– После... всего?

– Да. Именно после всего.

– Удивляюсь тебе, государь... Но если Домнин согласится... это будет хорошо. Да, это будет хорошо...

– А уговаривать его поедешь ты, Пактовий. Утром. Да смотри езжай по дорогам, а не по оврагам... а то и костей не найдем...

– Ты велишь, государь, – кивнул Алексей.

– Иди спи. Аурика тебя разбудит.

* * *

В дверь громко стукнули, и тут же, не дожидаясь ответа, вошли двое: мальчик в коротеньком, как поварская куртка, белом халате придерживал за плечо огромного мужчину в разодранной кожаной куртке. Пол‑лица мужчины было замотано марлей, будто бы залитой арбузным соком.

– Семен Семенович, огнестрельное, – сказал мальчик женским голосом и при ближайшем рассмотрении действительно оказался женщиной. – Из «Айсберга», мелкой дробью...

– Ф‑ф... – через уголок рта выдохнул окулист. Ну, солнышко, где ж ты их находишь‑то все время?

– А я виновата? Счастье мне такое: как ни вызов, так глаз. Я бы и рада аппендициты в первую городскую возить: милое дело... – Приговаривая, докторша‑мальчик быстро разоблачала мужика. – Диспетчера с меня и то смеются...

– Да уж, – окулист повернулся к медсестре: Клава, труби рентген... – Он отогнул край повязки, заглянул. – И операционную тоже труби.

– Я поехала? – Докторша уже приплясывала у двери.

– И не возвращайся! Да, солнышко, вот девочку захвати с собой. – Окулист кивнул на Саню. – Если по дороге, конечно.

– До центра довезу, – сказала пляшущая докторша.

– Ой, конечно. Спасибо вам. – Саня кивнула окулисту.

– Шампанского не пить, – напомнил он вслед.

* * *

В переходе навстречу Алексею прошли двое: стратиг Рогдай Анемподист, маленький лысый толстячок, всегда шагающий пузом вперед и с мечами врастопырку; на тех, кто его не знал, он производил комическое впечатление, но был опытен, умен, смел и беспощаден, – и потаинник Юно Януар, с которым Алексей беседовал только однажды, и та беседа до сих пор горчила в памяти. Кажется, Януар хотел что‑то сказать Алексею, на миг приостановился, но передумал.

* * *

– Ну как? – спросил Кузьма Васильевич, вставая навстречу. – Отпустили?

– Отпустили, – улыбнулась Саня. – Да вот – от этих капель все прошло... только свет теперь такой яркий...

– Светобоязнь еще день‑другой продержится, сказала, оборачиваясь, докторша со «скорой». Пойдемте‑пойдемте скорее, у нас сегодня только шесть машин, а вызовов...

– Девушка, а какого‑нибудь валидола у вас не найдется? – с неловкостью в голосе попросил Кузьма Васильевич. – Что‑то я переволновался, наверное...

– Найдется! – радостно отозвалась докторша. Разве что валидол и найдется! Нич‑чего больше не осталось. Святая вода да валидол. Так и лечим. А?

Не слишком прислушиваясь к разговору, Саня прикрыла глаза. Да, было уже почти хорошо. Огненная запятая поблекла, и было ясно, что скоро она исчезнет совсем.

Но там, где заканчивался ее длинный хвостик, тусклым золотом светилось крошечное пятнышко: будто бы монетка, увиденная метров с пяти. Саня, чуть усмехаясь над собой, попыталась посмотреть на пятнышко, и пятнышко, разумеется, тут же отпрыгнуло в сторону. После всего, что произошло, ей было весело. А вот военрук...

– Кузьма Васильевич, вам очень плохо?

– Нет... обыкновенное дело. Пройдет. Который раз уже. Пройдет. Само пройдет. Дебекку не позову, нет... Кто такая Дебекка, Саня не знала.

Эта машина была совсем новенькая, «Газель», и пахло в ней еще как в новенькой машине: обивкой. Но в углу салона свалены были комом окровавленные простыни, и пятна на полу еще не подсохли.

– Работенка у врачей, – сказал Кузьма Васильевич, усаживаясь на откидной стульчик и расстегивая воротник. – Что твой фронт...

– Вы разве на фронте были? – удивилась Саня.

– В Венгрии я был, – сказал Кузьма Васильевич. – А там, которые фронтовики, говорили: пострашнее... Да ладно: было и быльем поросло. Не стоит это...

– Может, теперь в другую больницу? – предложила Саня. – Если болит...

– После праздников в госпиталь схожу, – сказал Кузьма Васильевич, – у меня там племянница работает. Да уже все, отпустило... – Он глубоко вздохнул. – Да, отпустило. Легко мы с тобой сегодня отделываемся. Тьфу‑тьфу, не сглазить...

* * *

В казарме стражи было тепло, но не жарко. Кастелян провел Алексея в келью, показал койку, сказал: твоя. Алексей сел, нагнулся, чтобы стянуть сапоги, – и понял, что распрямиться не успеет... Он почувствовал, что кто‑то помогает ему, поворачивает, укрывает – но сам он уже спал. Какие‑то гнусные морды предстали перед его сонным взором, он отвернулся и ушел.

* * *

«Скорая» высадила их на автобусной остановке и умчалась дальше по своим делам. Мороз был под тридцать. Минут через пять подкатило маршрутное такси: маленький «ПАЗ».

– Поехали, – сказал Кузьма Васильевич.

– Может, подождем?.. – замялась Саня.

– Лезь, лезь. Жизнь дороже.

В маршрутке нужно было всем платить за проезд; простой же городской автобус студентов возил по дешевым проездным, а пенсионеров и вообще бесплатно.

Многие сиденья были свободны: видимо, в такой мороз мало кто отправлялся путешествовать. Саня сидела, склонившись головой к заиндевевшему стеклу. Кто‑то нацарапал на инее: «Скоро лето!» Цветные пятна из глаза пропали совсем, а золотая точка вела себя тихо и скромно.

Было около девяти часов вечера двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

В море всегда холодней, чем на суше. Эту истину Алексей знал с детства, но так и не смог научиться не удивляться той пронзительной сырости, той мокрой всепроницающей студености, которая всегда сопровождает зимние морские путешествия: будь то на рыбацкой ли лодке, на кесарской ли яхте... Сейчас, когда он спрыгнул со сходней на обледенелую гальку пляжа, когда ноги коснулись пусть промороженной, но земли, что‑то внутри него облегченно вздохнуло. Сейчас согреемся...

Хотя он и греб вместе со всеми те восемнадцать верст, что отделяют пристань селения Мариан от острова Еликонида, ноги насквозь пропитались гиблой морской соленой стужей, и выгнать ее можно было только ходьбой, только быстрой пешей ходьбой.

– Ждите здесь, – сказал он отважникам, приданным ему, Железану и Апостолу. – Если надо будет позвать, позову дудочкой.

Назад Дальше