И все равно к тому моменту, когда надвинулся лес, скорость была чересчур высока. Вдавливая тормоз до самого пола и со страшной скоростью выкручивая руль, он сумел все же избежать столкновения с деревьями и даже найти что-то вроде утоптанной тропы...
В лесу большими серыми шапками все еще лежал местами снег. Под колесами хлюпало.
Когда заработал мотор, хлюпанья не стало слышно.
Дорога, ведущая сквозь лес, была мощена серозелеными не слишком ровными тесаными каменными плитами. В широких промежутках между плитами росла трава - свежая между пучками сухой. Видно было, что здесь давно никто не ездил.
Саня держала в руках ключи и карты, врученные ей Алексеем. Несколько раз она судорожно вздохнула. Алексей знал, что ей сейчас очень нелегко, но через это когда-то все равно следовало пройти.
Он ехал медленно, вглядываясь вперед и в стороны, в промежутки между деревьями. Деревья были вроде как самые обычные, но притом и незнакомые: с ровной и гладкой, как сероватая бумага, корой. Листья еще не проклюнулись, но на верхних ветвях в изобилии висели сережки, издали похожие на шишечки хмеля. Буквально на каждом дереве мостилась "ведьмина метла", и были такие, на которых этих растительных паразитов насчитывалось штук шесть-восемь.
На полянках, прободая траву, тянулись вверх высокие, выше колена человека, срамного вида грибы.
- Алеша, - позвала Саня. - Смотри-ка - там... По лесу вдали шел человек - в ту же сторону, что они ехали. Его плохо было видно из-за стволов, сероватая одежда сливалась с их сероватым фоном, и все же удалось рассмотреть сгорбленный силуэт и темный мешок за плечами.
Несколько секунд Алексей колебался. Сам не зная почему. Потом, сбросив скорость, но не останавливаясь совсем, нажал грушу клаксона. Труба запела: "Моя любовь, прекрасная, как утренний сон..." Человек мгновенно повернулся и пошел к дороге.
Когда он приблизился, стало ясно, что он еще не стар, но уже сед и согбен.
- Добрые господа направляются в Лиль? спросил он дребезжащим голоском.
- Садитесь, почтенный, - откликнулась Саня. Сзади вещи - подвиньте их.
- Сейчас редко кто решается подбирать бедных путников, - сказал бедный путник, робко сдвигая саквояж Алексея и занимая ровно четверть узкого, как скамеечка, заднего сиденья; голос его был ненормально ровный, невыразительный, вялый и серый, как его же одежда. - Боятся блох. Но на мне блох нет. Я травник. Мое имя Авда. Меня многие знают. Я практикую черную колючку.
- То-то я слышу, чем-то знакомым пахнет, сказал Алексей, трогаясь. - Но от нее же... - Он помахал рукой у виска.
- Да, если ее курить или жевать, - сказал Авда все тем же серым голосом. - Я же делаю из нее мазь для тела и присыпку для белья. Блохи никогда не кусают того, кто использует эту мазь.
- По-моему, нам нужна такая мазь, - сказала Саня и посмотрела на Алексея.
- Нужна, - согласился Алексей. - Всегда ненавидел блох, а теперь в особенности.
- Вы очень обяжете меня, добрые господа, если в благодарность за оказанную мне услугу примете от меня баночку этой прекрасной ароматной мази и баночку присыпки... Позвольте полюбопытствовать, откуда вы едете? Если я не ошибаюсь, по этой дороге позади нас давно никто не живет.
- Там дом, который мы хотим когда-нибудь восстановить, - сказал Алексей. - Не навсегда же вот это... Такое, - он обвел рукой вокруг себя.
Авда медленно покачал головой:
- Я тоже когда-то так думал. Но, боюсь, наши надежды не всегда совпадают с божественными планами.
Алексей покосился на него. Машина въехала колесом в рытвину и подпрыгнула.
- Скажите, добрые господа, - продолжал Авда, видимо соскучившийся по собеседникам за время блужданий по лесам, - судя по этим упакованным вещам в экипаже, вы еще нигде не остановились? Или, может быть, вы не собираетесь останавливаться?
- У нас не было определенных намерений, сказал Алексей.
- Почему я спрашиваю? Завтра утром отправляется охраняемый конвой на юг. Вы же знаете, разбойники доброго Грамена собирают деньги на выкуп своего атамана...
- Да, я слышал, - сказал Алексей неохотно. - Но, мое мнение, мужики с граблями и грабители - это отнюдь не одно и то же. Хотя сами они разницы могут и не замечать.
Авда тоненько засмеялся:
- Вы знаете толк в шутке, добрый господин! И все же скажу так: эти мужики с граблями, когда бросаются толпой, - весьма опасны. Кроме того, они просто не верят, что найдется кто-то, готовый убить их всегонавсего за несколько монет, которые они хотят у него изъять.
- Значит, речь идет лишь о нескольких монетах... Зачем же тогда вооруженный конвой?
- Так распорядился бургомистр. Во всем должен быть порядок.
- Ясно. Ладно, добрый Авда, мы подумаем - и, может быть, подождем до завтра. Скажи, пожалуйста, у кого можно будет купить газолин?
- У аптекаря, разумеется. Это прямо на площади, только к аптекарю нужно будет заехать во двор.
- Понятно. А если мы захотим переночевать, то есть ли что-то кроме того грустного постоялого двора?
- О да. Постоялый двор действительно грустный. Лучше всего остановиться было бы в трактире славного Акакия. Это почти там же, где аптекарь, по переулочку от площади направо. У него, конечно, шумно, тесновато, пахнет кухней - но зато... Только поймите меня правильно... Никогда ничего не случается.
- Никогда ничего... - повторил Алексей раздумчиво. - Это хорошо. Это нам подойдет, сестренка...
Лес гладких светло-серых деревьев (название им было "папирозы", поскольку кору их действительно использовали когда-то вместо бумаги; Алексей то ли ненароком вытащил полузнакомое имя из какой-то сверхглубокой и не вполне своей памяти внушенной, может быть, всеми этими местными условиями, - то ли придумал сам, и теперь так оно и будет здесь называться; впрочем, разницы между тем и другим он не видел, - Велесова кузня...) закончился и перешел в густой низкорослый сосняк, и тут же показались окраинные строения бывшего города Лиль: каменная караульная будка и красный шлагбаум...
Саня с трудом сдвинула окошко со своей стороны:
обильная пыль набилась в пазы, по которым стекло скользило. На заставе сказали: бояться в городе нечего... Впрочем, она и так ничего не боялась.
Она чувствовала, что в ней сейчас - как, впрочем, и всегда - существовало несколько Сань, но если прежде они пребывали в состоянии смешанном, коктейльном, то теперь, как никогда, расслоились. Хорошенькая разумная девочка в белых носочках и с бантиком тихо плакала; отважный чумазый сорванец, способный пойти ночью на кладбище или перебраться в загон к колхозному быку, ликовал, вздымая к небу исцарапанный кулачок; скептического сложения леди продолжала время от времени щипать себя за мочку уха, уверенная, что рано или поздно проснется в родном постылом общежитии; романтическая барышня тихо млела, приоткрыв ротик и ничего не замечая вокруг... Все они как-то умещались на одном маленьком сиденье, обитом синим потертым плюшем. И рядом с ними сидела сама Саня, наблюдая за ними с отстраненным и несколько высокомерным интересом - как рано повзрослевшая девушка наблюдает за возней малышни... Она же, эта Саня, успевала следить за тем, что проплывает за окошком, и отмечать в памяти какие-то интересные моменты: скажем, что дома, разъеденные в свое время зеленогнойкой, побелены плохо: то ли не хватило извести, то ли уж очень боялись люди... И что прошлогоднюю вепру, которой заросли брошенные дома и переулки, никто не выжигал и не опрыскивал купоросным маслом, а значит, в городе должны водиться огневки, и хорошо, что еще не сезон их лета.