В девять поставили еще одну капельницу, а около полудня врач, перевязывая ее, восхитился:
- Ну, девушка, ты и даешь. Прости, некрасиво звучит - но заживает, как на собаке.
- Ничего, - сказала Саня. - Собак я люблю.
- Все равно от бешенства придется колоться. Вакцину привезли, так что - готовь животик.
- Не есть, что ли?
- Наоборот. Набивай поплотнее - хоть кашей, что ли... После перевязки пришел старичок-психиатр. Он разговаривал с Саней долго и довольно добродушно, но после этого разговора - кончившегося как бы ничем - ей вдруг захотелось вымыться.
- Какая чистюля, - сказала санитарка, к которой Саня обратилась. - А чего ж вчера - ломтями грязь соскребали? Перебьешься.
Саня вдруг заплакала:
- Будто я виновата... два месяца жизни украли, память украли... где дом, где что... никто не верит... Денег надо - так я дам. Оскорблять-то зачем?
Плакать ей было так непривычно, что она от стыда забилась в какую-то каморку, заставленную бумажными мешками, грязными зелеными кастрюлями и какими-то палками. Санитарка неловко похлопала ее по плечу:
- Да не обижайся ты. Тут народ-то, знаешь... всякий. Отвыкаешь от нормальных-то. А что, правда, говорят, тебя эти... на тарелке... умыкнули?
- Кто?
- Ну... с другой планета которые... на летучих тарелках...
- Я не помню, - беспомощно сказала Саня.
Санитарка помогла ей ополоснуться под душем, замотав колено рыжей клеенкой. Предложенные деньги - пятерку - правда, охотно взяла. Хотя и спросила:
не последние? Нет-нет, легко сказала Саня, не последние...
Должно было остаться еще две пятерки. Осталось почему-то четыре.
За обедом, как и велено было, она набила живот безвкусной кашей. В буфете продавали бутерброды, и она докупила три бутерброда и съела. Сытости не наступило, просто потянуло в сон.
Укол в живот был болезнен - однако ничего такого особенного. Ну, больно. Бывало и побольнее.
Колено почти прошло. Она ходила прихрамывая, но и только. Даже спустилась на пятый этаж, где торговал книжный киоск. Хотела выбрать что-нибудь почитать. И почему-то купила дешевенькую, с полуоторванной бумажной обложкой, книжку: "Мертвые не спят".
Она сама удивилась своему выбору.
Почему-то был очень долгий вечер. К давно лежащим теткам приходили гости, что-то приносили в основном еду. Саня уже поняла, что кормят в больнице чересчур диетически. Ее пытались угостить, но она почему-то отказалась. Лежала и читала.
- Вы читать не разучились?
- Нет.
- Странно, правда? Сложные вещи вы помните, а такую простую, как день вчерашний, - нет. Как вы это объясняете?
- Никак. Я помню многое, что не касается меня. А саму себя и... рядом - не помню.
- Да-да. Обычно такие феномены вызываются органическими изменениями, скажем, возрастными. Вот мне, допустим, можно не помнить вчерашний день, зато детство я помню замечательно...
Книга казалась идиотской. Люди так себя не ведут. И так не говорят. Но почему-то при чтении ее у Сани возникало тревожно-приподнятое состояние, и казалось, что пахнет снегом. Свежим снегом....
Уже все гости разошлись, когда в палату стремительно ворвалась невысокая девушка.
- Санька! - закричала девушка, бросаясь к кровати. Саня отложила книгу... - Не узнаешь? - Девушка с некоторым испугом остановилась. - А я тебе... это... плюшек купила...
- Я... почти помню, - сказала Саня мучительно. Мне бы разрезать вот тут... - Она потерла левую бровь.
- Валя, - сказала девушка. - Чижик. Ну? Вспомнила?
- Валя... Чижик... - Саня поднялась с кровати. Мы с тобой... подожди... учились...
- И?!. - вопросительно-торжествующе пригласила к воспоминаниям Валя. - Что еще?
- Жили вместе... - Саня не то догадалась, не то и на самом деле вспомнила.
- Точно! А мне говорят - память, мол, потеряла! Имя, говорит, долго не могла вспомнить - а помнит только, что общага сгорела.
А вы тогда как пропали теперь только про то и разговоры. Ну, мне Марь Семенна и говорит: махни, посмотри, что за Алексеева Александра такая... Так ты что, не помнишь совсемсовсем ничего? И меня, значит...
- Почти ничего. Все... как будто не в фокусе... или как будто в книжке страницы выдернуты...
Саня взглянула вниз, будто там могла быть какаято иллюстрация состояния ее памяти, и вдруг увидела, что гостья ее каким-то чудом балансирует на самом краю перекладины. Одна нога ее уже соскользнула, вторая - готова была соскользнуть...
- Осторожно, - сказала Саня тихо, чтобы не напугать. - Дай руку. Теперь встань сюда. Сюдасюда... Вот. Ну, все.
Чижик вдруг руку отдернула.
- Ты что?
Саня пожала плечами:
- Плохое место.
Она вдруг поняла, что на них смотрят. Лежащие женщины приподнялись и смотрели очень настороженно.
- Слушай, - сказала одна, - а ты почем знаешь?
- Что?
- Ну... что плохое.
- Вижу... чувствую... А оно действительно?..
- Там третьего дня Дарья Теплакова померла. На поправку уже шла, а тут - хлоп на пол, и все - не дышит... А ты к нам только вчера попала, знать не можешь...
- Да я и правда не знала. Валя, а...
- Пойдем в коридор. - Чижик как-то подобралась и напряглась.
Это было разумно. Но все же и в коридоре Саня дважды обводила Валю вокруг незримо зияющих дыр.
- Понимаешь, я вроде бы в уме. Но вычеркнуты все имена и почти все события, которые со мной происходили. Вот тебя в лицо узнала... и вообще просачивается что-то... Но все равно это - ничего. Вот помню: ездили в деревню... в какую, зачем?.. потом возвращались поездом, потом на машине... пожар не помню, но откуда-то знаю, что все, что у меня было, сгорело. Потом... какой-то ужас, помню чувство ужаса, но не знаю, из-за чего. И все: очнулась на скамейке в сквере, вся грязная, оборванная... и узнала, что прошло два с лишним месяца. И что теперь делать? Даже из больницы выпишут - куда пойти?
- Ой, за это не переживай, мы тебя устроим! И в училище восстановят - ну, на второй год оставят, подумаешь, компот. Паспорт мы. твой вытащили, успели, и вещи какие-то... ну, это у Сороки, она все в гнездо, все в гнездо. Слушай, а с кем ты ездила - не помнишь?
- Нет. Помню, что кто-то был...
- С братом ты ездила, он у нас военруком работал. Алексеем его звали. Ты, может, поэтому так и назвалась, а?
- Не знаю. Я вдруг чего-то испугалась... надо было сказать имя, и я сказала - первое попавшееся. Постой, Валя. А кто тебе позвонил?
- Не мне. Мне куда звонить, без пейджера прозябаю... мы же сейчас, кто бесхозные, в классах и спим, и занимаемся... А в училище позвонил врач из травмпункта, сказал, что вот, мол, вроде бы ваша погорелица... в больницу отправили. Сразу про вас с Алексеем и вспомнили. Шуму-то - ой, много было-после того, как вы пропали. А главное - в общаге же на чердаке сгорел кто-то, кости там нашли... В общем, весело мы без тебя жили, хохотунчики хоть по пальмам развешивай. Ну, ты вообще-то... что-нибудь вспоминаешь, когда я говорю?
- Да... Только это не складывается пока. Не стыкуется.
- Ой-ма... Ну, ладно. Я тебе сейчас все методически выкладывать буду, а ты слушай и наматывай...
Вторжение началось утром девятого апреля, а уже к вечеру двенадцатого можно было сказать, что высадка десанта прошла успешно. И севернее, и южнее порта Ирин возникли плацдармы, с которых началось продвижение легкой пехоты в глубь территории и навстречу друг другу; порт оказался взят в клещи. Если он падет - а это представлялось весьма вероятным, - то уже ничто не помешает прямо у глубоководных причалов разгружаться тяжелым баргам и левиатонам, доставляющим передвижные башни и метательные машины - средства боя, без которых конкордийцы воевать не любили.