помассировав виски подушечками пальцев, набрал номер Главпочтамта. Трубку сняли не сразу.
– С вами говорит Иенсен.
– Слушаю, комиссар.
– Что вы сейчас делаете?
– Опрашиваю сортировщиков. На это уйдет много времени.
– А если более точно?
– Еще дня два. Или три.
– Вы думаете, это что‑нибудь даст?
– Едва ли. Попадается немало писем, на которых адреса наклеены из газетных букв. Через мои руки их уже прошло около сотни. И большинство даже не анонимки. Просто люди так делают.
– Почему?
– Я думаю, шутки ради. Единственный, кто припоминает письмо, нарочный, доставлявший его.
– Копия письма у вас есть?
– Нет, комиссар. Зато у меня есть копия конверта и адреса.
– Знаю. Не сообщайте ненужных подробностей.
– Слушаюсь.
– Прекратите опрос, поезжайте в криминалистическую лабораторию, закажите себе фотокопию текста и уточните, из какой или из каких газет вырезаны буквы. Ясно?
– Ясно.
Иенсен положил трубку. Под окном шумели санитары с ведрами и лопатами.
Иенсен хрустнул суставами и приготовился ждать.
Когда он прождал три часа двадцать минут, зазвонил телефон.
– Мы определили сортность бумаги, – сказал лаборант. – Это бумага для документов, идет под обозначением ЦБ‑3. Изготовляется бумажной фабрикой, принадлежащей непосредственно концерну. – Молчание. Потом лаборант добавил: – Ну, в этом ничего удивительного нет. Практически они прибрали к рукам всю бумажную промышленность.
– Ближе к делу, – напомнил Иенсен.
– Фабрика лежит к северу от города, километрах в сорока. Мы откомандировали туда человека. Пять минут назад я с ним разговаривал.
– Ну и?..
– Они выпускали этот сорт примерно в течение года. Главным образом на экспорт, но небольшие партии поступали в так называемую внутреннюю типографию, которая тоже принадлежит концерну. Изготовлялся этот сорт в двух форматах. Но насколько я могу судить, в данном случае мы имеем дело с большим форматом. К этому я ничего не могу добавить, остальное в ваших руках. Я отправил к вам через рассыльного все имена и адреса. Не позже чем через десять минут они будут у вас.
Иенсен молчал.
– Вот как будто и все. – Лаборант замялся и после короткой паузы спросил нерешительно: – Комиссар, скажите, пожалуйста…
– Что?
– Вот вчера… Рапорт за служебное упущение… Он не отменен?
– С чего вдруг? – сказал комиссар.
Ровно через десять минут ему доставили письменное донесение.
Дочитав его до конца, Иенсен встал, подошел к стене, посмотрел на большую карту, потом надел плащ и спустился к машине.
13
В конторе были стеклянные стены, и, ожидая, пока вернется заведующий типографией, Иенсен мог видеть, что творится за пределами конторы, по ту сторону, где люди в белых и серых халатах сновали вдоль длинных столов. Откуда‑то издали доносился стук печатных машин.
На стальных крючках вдоль одной стены висели еще влажные гранки. В них крупным жирным шрифтом рекламировались журналы, выпускаемые издательством. Сообщалось, в частности, что на этой неделе один из журналов выйдет с панорамной вкладкой, где будет изображена шестнадцатилетняя артистка телевидения в натуральную величину. Причем вкладка многокрасочная и отличается редкостной красотой. Реклама советовала населению не прозевать этот номер.
– Мы делаем для издательства часть рекламы, – сказал заведующий. – Вот это анонсы для газет. Красиво, но дорого. На одну такую рекламу они тратят в пять раз больше, чем мы с вами получаем за год.
На одну такую рекламу они тратят в пять раз больше, чем мы с вами получаем за год.
На это Иенсен ничего не сказал.
– Впрочем, для тех, кому принадлежит все – и журналы, и газеты, и типографии, и бумага, – издержки, разумеется, особой роли не играют. Но красиво, красиво, ничего не скажешь, – добавил он и, отвернувшись, сунул в рот мятную лепешку. – Вы совершенно правы. На такой бумаге мы печатали два текста. Примерно год назад. И с богатейшим оформлением. Очень небольшим тиражом, примерно по нескольку тысяч экземпляров того и другого. Во‑первых, почтовую бумагу лично для шефа, во‑вторых, какой‑то диплом.
– Для нужд издательства?
– А как же! У меня даже остались пробные оттиски. – Он начал копаться в бумагах. – Вот, пожалуйста.
Почтовая бумага для шефа была очень небольшого формата и очень элегантного вида. Серая монограмма в верхнем правом углу была явно призвана свидетельствовать о непритязательном и строгом вкусе владельца. Комиссар с первого же взгляда понял, что бумага по формату значительно меньше, чем анонимное письмо. Однако на всякий случай он измерил ее и сравнил с данными криминалистической лаборатории. Цифры не совпадали.
Второй экземпляр представлял собой почти квадратный кусок бумаги, сложенный вдвое. Первый лист был чистый, на втором – золотом отпечатан текст. Большие готические буквы.
Текст гласил:
“За многолетнее плодотворное сотрудничество на службе культуры и взаимопонимания выражаем глубочайшую признательность”.
– Красиво, правда?
– А для какой цели это печаталось?
– Понятия не имею. Для какого‑то диплома. Наверно, кто‑нибудь под этим расписывается. А потом его кому‑нибудь вручают. Да, наверное, так.
Комиссар Иенсен достал линейку и измерил первый лист. Потом достал из кармана рапортичку и сверил цифры. Они совпали.
– У вас на складе осталась такая бумага?
– Нет, это особый сорт. Очень дорогой. А если что и осталось, когда мы печатали, все уже давно списано.
– Я возьму с собой этот экземпляр.
– Но он у нас единственный, для архива.
– Понятно. – сказал комиссар.
Заведующему было что‑то около шестидесяти. Морщинистое лицо и унылый взгляд. Пахло от него спиртом, типографской краской и леденцами от кашля. Он ничего больше не сказал, даже не попрощался.
Иенсен свернул диплом и ушел.
14
Кабинет директора по кадрам помещался на девятнадцатом этаже. За письменным столом сидел грузный, коренастый мужчина с жабьим лицом. Улыбка у него была не такая отработанная, как у директора издательства. Какая‑то она была кривая и производила, скорее, отталкивающее впечатление. Кадровик сказал:
– Смертные случаи? Прыжочки, конечно, бывали.
– Прыжочки?
– Ну да, самоубийства. А где их нет?
Спорить было трудно: за последний год два пешехода были убиты в центре города падающими телами. Еще несколько получили серьезные увечья. Так выглядела теневая сторона высотного строительства.
– А кроме самоубийств?
– Несколько человек умерло за последние годы, одни – своей смертью, другие – от несчастных случаев. Я затребую выписку из секретариата.
– Благодарю.
Директор по кадрам старался как мог, и ему удалось наконец усовершенствовать свою улыбку. Тогда он спросил:
– Я могу служить еще чем‑нибудь?
– Да, – ответил Иенсен и развернул диплом. – Что это такое?
Директор слегка оторопел.
– Поздравительный адрес, или, точнее, благодарность, ее выдавали тем, кто завершил свою деятельность в нашем издательстве.