– Я Иенсен, комиссар шестнадцатого участка. Я веду следствие по делу, касающемуся вашей прежней должности и прежнего места работы, – бесцветным голосом отрапортовал Иенсен и предъявил свой значок.
За это время он, глядя через плечо женщины, успел изучить убранство комнаты.
Она была большая, просторная и богато обставленная. На фоне вьющихся растений и драпировок – преимущественно пастельных тонов – стояла низкая мебель какого‑то светлого дерева. Все в целом сильно смахивало на будуар дочери американского миллионера, прямиком доставленный сюда с промышленной ярмарки и до безобразия увеличенный.
На диване в углу сидела еще одна женщина – брюнетка, заметно моложе первой. На одном из столиков Иенсен увидел бутылку хереса, рюмку и кошку какой‑то заморской породы.
Обладательница розово‑голубого пеньюара впорхнула в комнату.
– Ах, как интересно! К нам пришел сыщик.
Иенсен последовал за ней.
– Да, душечка, можешь себе представить – это самый взаправдашний сыщик из какой‑то специальной полицейской конторы или участка, как это у них называется… ни дать ни взять наш собственный рассказ в картинках.
Она повернулась к Иенсену и защебетала.
– Садитесь, мой дорогой, садитесь. И вообще будьте в моем маленьком гнездышке как у себя дома. Рюмочку хереса не желаете?
Иенсен покачал головой и сел.
– Ах, я совсем забыла представить вам свою гостью, это одна из моих любимых сотрудниц, одна из тех, кто встал к штурвалу, когда я сошла на берег.
Брюнетка взглянула на Иенсена беглым равнодушным взглядом, после чего послала хозяйке вежливую подобострастную улыбку. Та опустилась на диван, склонила голову набок и заморгала, как маленькая девочка. Потом вдруг спросила деловито и сухо.
– Итак, чем могу служить?
Иенсен достал блокнот и ручку.
– Когда вы ушли с работы?
– Под Новый год. Только, умоляю, не говорите “работа”. Журналистика это призвание, не меньше чем профессия врача и священника. Ни на одну минуту ты не должен упускать из виду, что все читатели – твои собратья, почти твои духовные пациенты. Ты вживаешься в ритм своего журнала, ты думаешь только о своих читателях, ты отдаешь им себя без остатка, целиком.
Гостья внимательно разглядывала свои туфли, закусив губу. Углы рта у нее подергивались, словно она удерживала крик или смех.
– А почему вы ушли?
– Я ушла из издательства, поскольку считала, что моя карьера уже достигла своего апогея. Я осуществила все, к чему стремилась, – двадцать лет я вела свой журнал от победы к победе. Не будет преувеличением сказать, что я создала этот журнал своими руками. Когда я пришла туда, он не имел никакого веса, ну решительно никакого. В самый короткий срок он – под моим руководством – стал одним из крупнейших женских журналов у нас в стране, а еще через незначительное время вообще крупнейшим. И является таким до настоящей минуты.
Она бросила на брюнетку торопливый взгляд и ехидно продолжала:
– Вы спросите, как я этого достигла? Отвечу: труд, труд и полнейшее самоотречение. Надо жить во имя стоящей перед тобой задачи, надо мыслить иллюстрациями и полосами, надо чутко прислушиваться к голосу читателей для того… – она задумалась, – для того, чтобы удовлетворить их законное стремление позолотить будни красивыми грезами, идеалами, поэзией.
Она пригубила рюмку хереса и ледяным тоном продолжала:
– Чтобы совершить все это, надо обладать тем, что мы называем чутьем. И в отношениях к своим сотрудникам надо проявлять то же самое чутье. Увы! Лишь немногие наделены этим даром. Порой приходится не щадить себя, чтобы как можно больше дать другим.
Она закрыла глаза, и голос ее зажурчал:
– И все это ради одной цели: журнал и его читатели.
Она закрыла глаза, и голос ее зажурчал:
– И все это ради одной цели: журнал и его читатели.
– Ради двух, – поправил Иенсен.
Брюнетка глянула на него – быстро, испуганно. Хозяйка не реагировала.
– А вы знаете, как я сделалась главным редактором?
– Нет.
Очередная смена интонаций, теперь ее голос стал мечтательным.
– Это похоже на сказку, я вижу это перед собой как новеллу в иллюстрациях – из действительности. Слушайте, как все вышло…
Лицо и голос снова меняются:
– Я родилась в простой семье и не стыжусь этого. – Теперь голос агрессивный, уголки рта опущены, а нос, напротив, задран.
– Слушаю вас.
Быстрый, испытующий взгляд на посетителя, и – деловитым голосом:
– Шеф концерна – гений. Ничуть не меньше. Великий человек, куда выше, чем Демократ.
– Демократ?
Она, хихикая, покачала головой:
– Ах, я вечно путаю имена. Разумеется, я имела в виду кого‑то другого. Всех не упомнишь.
Иенсен кивнул.
– Шеф принял меня сразу, хотя я занимала до того очень скромный пост, и передал мне журнал. Это была неслыханная смелость. Вообразите: молоденькая, неопытная девочка – и вдруг редактор большого журнала. Но во мне оказались именно те свежие соки, которые и нужно было туда влить. За три месяца я сумела изменить лицо редакции, я разогнала бездельников. За полгода он стал любимым чтением всех женщин. И остается таковым до сих пор.
Еще раз переменив голос, она обратилась к брюнетке:
– Не забывайте, что и восемь полос гороскопов, и киноновеллы в иллюстрациях, и рассказы из жизни матерей великих людей – все это ввела я. И что именно благодаря этим нововведениям вы процветаете. Да, еще изображения домашних животных в четыре краски.
Она слабо взмахнула рукой, ослепляя посетителя блеском своих колец, и продолжала скромно:
– Я говорю это не для того, чтобы напроситься на комплимент или похвалу. Достаточной наградой мне были письма, согревающие сердце письма от благодарных читательниц, сотни тысяч писем. – Она смолкла ненадолго, все так же простирая руку вперед и склонив голову к плечу, словно засмотрелась в туманную даль.
– Не спрашивайте меня, как мне удалось этого достичь, – заговорила она, стыдливо потупясь. – Такое просто чувствуешь, но чувствуешь с уверенностью, как знаешь, к примеру, что любая женщина мечтает хоть раз в жизни поймать чей‑нибудь взгляд, полный страстного желания…
У брюнетки вырвался какой‑то придушенный, булькающий звук.
Хозяйка вся подобралась и взглянула на нее с откровенной ненавистью.
– Конечно, так было только в наше время, – сказала она отрывисто и презрительно, – когда у нас, женщин, был еще огонек под бельем.
Лицо у нее вдруг обмякло, и целая сеть морщин наметилась вокруг глаз и рта. Со злости она даже начала грызть ноготь, длинный острый ноготь, покрытый перламутром.
– Когда вы ушли, вам вручили диплом?
– Да, конечно. Удивительной красоты. – Опять вернулась на лицо усмешка шаловливого подростка и заиграли глаза. – Хотите посмотреть?
– Да.
Она грациозно встала и покачивая бедрами, вышла из комнаты. Брюнетка в совершенном ужасе поглядела на Иенсена. Хозяйка вернулась, прижимая документ к груди.
– Вы только подумайте: все сколько‑нибудь значительные личности поставили здесь свои подписи. Даже одна принцесса.
Она развернула диплом. Пустая левая сторона была вся испещрена подписями.
– Мне думается, это был самый дорогой подарок из сотен полученных мной подарков. Со всех концов страны, хотите посмотреть?
– Спасибо, это не требуется, – сказал Иенсен.