Все запасы магазинов были в ее распоряжении, а авторитетное мнение продавцов совсем не было голосом свыше, поднятая бровь декоратора не означала гром Юпитера.
А когда возбужденный толстяк в одном из самых великолепных модных салонов презрительно фыркнул при ее описании платья, она ответила на превосходном французском, потом позвонила Тони и протянула трубку мсье.
- Если не возражаете, - твердым голосом, хотя пальцы ее слегка дрожали, сказала она, - я хочу, чтобы вы поговорили с моим... гм... секретарем.
Толстяк пошел к телефону, заложив руки за спину. Он двумя пальцами поднял трубку и изысканно сказала:
- Да - После недолгой паузы снова: - Да. - Потом длительная пауза, попытка возразить, которая тут же прекратилась, еще одна пауза, покорное: - Да.
Трубку положили на место.
- Если мадам пройдет со мной, - обиженно сказал он, - я постараюсь удовлетворить ее запросы.
- Минутку. - Клер снова набрала свой номер и сказала:
- Привет, Тони. Не знаю, что ты ему сказал, но сработало. Спасибо. Ты... - она пыталась подобрать подходящее слово, сдалась и пропищала: милый!
Когда она отвернулась от телефона, на нее смотрела Гледис Глафферн. Слегка удивленно Гледис Глафферн разглядывала ее, склонив лицо набок.
- Миссис Бельмон?
Все ушло от Клер. Она стояла, глупо, как марионетка.
Гледис улыбнулась высокомерно и нагло, но так, что ее нельзя было упрекнуть.
- Не знала, что вы покупаете здесь. - Как будто в ее глазах это место сразу потеряло свою ценность.
- Обычно я сюда не хожу, - покорно сказала Клер.
- А что вы сделали со своими волосами? Очень... замысловато... Надеюсь, вы меня извините, но разве вашего мужа зовут не Лоренс? Мне казалось, что Лоренс.
Клер сжала зубы. Но как-то нужно объяснить.
- Тони друг моего мужа. Он помогает мне подбирать вещи.
- Понимаю. И он очень мил, конечно. - Оно прошла с улыбкой, унеся с собой всю теплоту и свет мира.
Клер не оспаривала того факта, что именно к Тони она обратилась за утешением. Десять дней развеяли ее нежелание. И она могла перед ним плакать, плакать и гневаться.
- Я оказалась совершенной д... дурой, - бушевала она, сжимая вымокший носовой платок. - Она это со мной сделала. Не знаю почему. Она просто делает. Я должна была бы... пнуть ее. Сбить ее с ног и наступить на нее.
- Неужели можно так ненавидеть человека? - удивленно и мягко спросил Тони. - Эта часть человеческого мозга закрыта для меня.
- О, это не она, - простонала Клер. - Это я, вероятно. Она представляет все, чем я хотела бы быть... по крайней мере снаружи... А я не могу.
Прозвучал сильный, но негромкий голос Тони.
- Можете, миссис Бельмон. Можете. У нас еще десять дней, за эти дни дом преобразится. Разве вы не планировали это?
- Но как это мне поможет... с ней?
- Пригласите ее сюда. Пригласите ее подруг. Назначьте это на вечер накануне... моего ухода. Это будет новоселье... своего рода.
- Она не придет.
- Придет. Придет посмеяться... И не сможет.
- Ты на самом деле так считаешь? О, Тони, ты считаешь, мы это можем? - Она держала обе его руки в своих... Потом, отвернув лицо, сказала: - Но что это даст? Ведь это не я, это ты все делаешь. Я сижу на твоей шее.
- Никто не живет в великолепном одиночестве, - прошептал Тони. - В меня вложили знания. То, что вы и все остальные, видите в Гледис Глафферн, не вполне Гледис Глафферн. Она сидит на шее своих денег и общественного положения. Она это не подвергает сомнению. А почему вы должны?.. И взгляните на это с такой точки зрения, миссис Бельмон. Я создан повиноваться, но пределы своего повиновения определяю я сам. Я могу следовать приказам охотно, с желанием, или скупо, без желания. Ваши желания я выполняю охотно, потому что вы как раз тот человек, для службы которому я создан. Вы добры, дружелюбны, скромны. Миссис Глафферн, как вы ее описываете, не имеет таких качеств, и я не стал бы повиноваться ей, как вам.
Значит, вы, миссис Бельмон, а не я, проделываете все это.
Он отобрал свои руки, и миссис Бельмон взглянула на его лишенное выражения лицо. Она вдруг испугалась совершенно по-новому.
Нервно глотнув, она смотрела на свои руки, которые все еще чувствовали давление его пальцев. Ей не показалось: он легко пожал ей руку, мягко, нежно, как раз перед тем, как убрать свои.
Нет!
Его пальцы... Его пальцы...
Она убежала в ванную и принялась мыть руки - яростно, бесполезно.
На следующий день она его сторонилась; пристально поглядывала на него; ждала, что может последовать, но ничего не происходило.
Тони работал. Если он и испытывал какие-нибудь трудности при оклейке обоями или в использовании мгновенно высыхающей краски, это никак не проявлялось. Движения его были точны, он работал искусно и уверенно.
Работал он всю ночь. Она ничего не слышала, но каждое утро начинались новые приключения. Она не могла увидеть все новое сразу, до самого вечера открывала все новое и новое, и наступала следующая ночь.
Она однажды попыталась помочь, но человеческая неуклюжесть помешала ей. Он был в соседней комнате, а она вешала картину на намеченное математическим взглядом Тони место. Метка на месте, картина здесь, отвращение к безделью тоже с нею.
Но она нервничала, а может, лестница оказалась ненадежной. Почувствовала, что лестница падает, и закричала. Лестница упала, но Тони, с его невероятной скоростью, подхватил Клер.
В его спокойных темных глазах ничего не отразилось, а сказал он только:
- Вам не больно, миссис Бельмон?
Она сразу заметила, что, падая, рукой задела его волосы; впервые она видела, что они действительно состоят из отдельных черных волосков.
И тут же ощутила его руки у себя на спине и под коленями, он держал ее крепко, но осторожно.
Она толкнула его, и собственный крик громко прозвучал в ее ушах. Остальную часть дня она провела в своей комнате, а потом спала, заложив стулом дверь спальни.
Она разослала приглашения, и, как и предсказывал Тони, они были приняты. Оставалось только ждать последнего вечера.
Он наступил, после нескольких вечеров, наступил в свое время. Она не узнавала свой дом. В последний раз прошлась по нему: все комнаты изменились.
- Они скоро придут, Тони. Тебе лучше уйти в подвал. Нельзя, чтобы они...
Она смотрела какое-то время, потом слабо сказала: "Тони". Громче: "Тони". Почти закричала: "Тони!"
Она была в его руках, он приблизил свое лицо, сжал ее. Сквозь эмоциональную суматоху она слышала его голос.
- Клер, - говорил этот голос, - Я многого не понимаю, и, должно быть, это одна из таких вещей. Завтра я ухожу, но мне не хочется. Во мне больше, чем простое желание угодить вам. Разве это не странно?
Лицо его еще ближе, губы теплы, но в них нет дыхания: машины не дышат. Губы совсем рядом...
...Прозвенел звонок.
На мгновение она беспомощно пошевелилась, и он тут же исчез, его нигде не было видно, а звонок снова звенел. Звенел настойчиво.
Занавес переднего окна откинут. А пятнадцать минут назад он был закрыт. Она это знала.
Они видели. Они все видели!
Входили они вежливо, всей компанией - свора пришла повыть, - бросая острые взгляды по сторонам, все рассматривая. Они видели. Иначе почему Гледис в своей высокомерной манере начала расспрашивать о Ларри? И Клер была вынуждена отчаянно защищаться.
Но они не смеялись.
Она видела ярость в глазах Гледис Глафферн, в фальшиво восторженных словах, в ее желании рано уйти. Расставаясь с ними, она слышала отрывки:
...никогда ничего подобного не видела... такой красивый...
И она поняла, что особенно вывело их из себя.