Алли лежал на постели. Пестрые и легкие одежды его сливались с пышно затканным покрывалом, выделялись только высоколобое матовое лицо и длинные кисти рук - одна перебирала застежку на груди, из полуразжатых пальцев другой сыпались в курильницу благовония.
- Вы хотели меня видеть, господин Алли? - сухо спросил Этери, забыв поклониться.
- Хотел... Прошу, приблизьтесь и располагайтесь, - раздалось неожиданное повеление. Этери, опешив, сделал несколько шагов вперед и с изумлением заметил, что лицо у Алли пепельно-серое.
- Не удивляйтесь, что я так с вами говорю, Этери, - продолжал звучать негромкий голос. - Речь пойдет о деле чрезвычайной важности. Сядьте как можно ближе, нас могут подслушивать, хоть я и в любимцах у королевы.
Чувствуя, что начинает волноваться, Этери опустился на низкое новомодное седалище с разлапистыми подлокотниками и резными изогнутыми ножками. Тон Алли его заинтриговал. Что-то властное было в синих глазах маренца, глядевших в лицо Этери открыто и твердо.
- Зная вас, Этери, я понял, что вы смелый воин. Я не зря спрашивал вас о легендах - мне хотелось убедиться, что вы равны древним воителям. Не возражайте. - Пальцы Алли дотянулись и сжали взметнувшуюся было руку юноши. - Я не ошибся. Вы смелы и способны принимать решения. Вы любите свой народ, своих братьев. Так вот, Эманд и Этарет в опасности. Помолчите же еще немного, покуда я договорю. Вы, наверное, заметили, Этери, что наш мир в последнее время очень изменился.
- Но... - мальчик был поражен, - но... вы же человек... разве люди способны это замечать?
- Конечно... Где-то лучше, чем вы порой, потому что мы ближе к земле... Не важно, сейчас это ясно всем. Сейчас видно всем, что прежнее зло - драконы, пигмеи, ящеры, все, о чем вы мне рассказывали, - все это куда-то исчезло. Частью его извели воины, частью оно само по себе сгинуло. Но грядет новое зло, неосязаемое и незримое, оно входит в людей и предметы, оно гложет этот мир, как дурная болезнь, как заклятие, которое не снять.
Этери замер, чувствуя, как между лопаток змейками струится горячий пот и в висках начинает стучать кровь. Алли говорил почти что его словами, его словами!
- ...Это зло не имеет облика. Ему нужны люди, в души которых оно могло бы войти, руками которых действовать. Воротами ему служат опрометчивость, неразборчивость, безверие, когда человек, переступив через себя, перестает понимать, что творит. Тогда он становится беззащитным для зла. Так вот, Беатрикс, наша королева, впустила в себя это зло. Только с ней еще хуже - она сама его позвала. Я знаю ее с отрочества. Она всегда имела склонность ко злу, правда, к тому, легендарному. Однажды случилось так, что молодые дворяне, юноши и девушки, поспорили от скуки, сможет ли кто-нибудь из них поцеловать голову мертвеца, достанет ли на это смелости. Шутки ради послали слуг к палачу, а у того как раз оказалась голова казненного накануне отравителя. Мы были слишком знатны, чтобы нам могли в чем-либо отказывать. И вот принесли голову, она была, надо сказать, отвратительная, кожа на лице серая, мутные глаза и синие губы, хотя при жизни этого человека считали красавцем. И вот когда настало время эту голову целовать, никто, конечно, не решился это сделать. Все етали отнекиваться. Все, кроме Беатрикс.
Алли замолк. Глаза его, устремленные в одну точку, были тусклыми. Когда он продолжил, голос его звучал глухо, и слова он произносил с видимым усилием.
- ...Она поцеловала голову. "Я делаю это, - сказала она, - при условии, что вы поклянетесь исполнить любой мой каприз". Мы поклялись в шутку. Назвали это "Клятвой поцелуя".
И вот она берет ее в руки, целует, и я вижу, Этери, совершенно отчетливо вижу, как эта голова ей отвечает! Мертвая голова отвечает на поцелуй! Отрубленная голова! Они целовались взасос! Эти синие губы, эти волосы дыбом... Мы разошлись, потрясенные ее поступком, и до сих пор не в силах напомнить друг другу про это. Говорю "друг другу", потому что мы все здесь. Легко догадаться, что желанием Беатрикс, когда пришло время выполнять "Клятву поцелуя", было видеть нас всех тут. Только с тех пор это уже "Клятва отрубленной головы". Мы стали после этого ее рабами. Когда наша служба ей не понадобится, она нас убьет. Надо еще сказать, что все южане при дворе в нее влюблены, и не только южане. Это один из даров отрубленной головы. Я понял со временем, что ей может противостоять только самое цельное, самое твердое и верное сердце, а в ком есть какой-либо изъян, тот рано или поздно падет к ее ногам, станет рабом и погибнет. У вас такое сердце, Этери, потому я позвал вас. А ведь я помню ее легкомысленной девочкой, она и голову-то поцеловала просто из легкомыслия. Теперь, Этери, самое главное. Ей нельзя жить. Она всего лишь одно из многих орудий Зла, но так мы выявим его признаки, чтобы не давать ему развиваться, угадывая и устраняя новую жертву. Вот. Я сказал все. Теперь я жду, что скажете вы.
Как звенит в ушах. Как трудно дышать. Разум мутится от тысячи мыслей и воспоминаний, подтверждающих правоту Алли. Заклятия не действуют на сущность Зла, словно в ней ничего нет, одна пустота...
- Что я должен делать? - Этери не узнал собственного голоса, внезапно охрипшего.
- Прежде всего молчать. Молчать всем. Вы поверили мне сразу, поверили сердцем, но ваши родственники рассудительнее вас, они не поверят мне, ведь я человек. Но вы сможете со всем справиться сами, Этери, если послушаетесь меня. Мне кажется, я знаю верный путь. После того поцелуя она взялась за яды, как-то научилась делать их из минералов, эти снадобья. Опоенный может умереть через миг или через год в зависимости от того, в каком напитке растворен яд и сколько его дано. А умирает жертва вроде как не от отравы, а от удара или разрыва сердца, так что анатомы ничего не найдут в ее кишках после смерти, особенно если она долго хворала. И мне кажется, что Беатрикс тоже надо убить ядом, то есть ее же орудием. Мне думается, тогда замкнется хотя бы один из бессчетных кругов Зла. Я могу достать яд. Я возьму его у королевы. Она думает, что я ей раб. Но я сумел излечиться от любви к ней, хотя и потерял при этом сердце, оно как бы истлело. Я слишком устал, чтобы нанести удар, и слишком многим я еще с нею связан, поэтому уповаю на вашу помощь. Вы молоды и крепки как алмаз, Этери. Я верю, что вам это удастся...
Он замолк, отвернулся к стене, его лицо скрыла тень. Пламя плясало на стеклянных лепестках чужеземных светилен. Потолок затянуло голубоватой пеленой благовонного дыма.
- Я... Я говорю вам "да", Алли. Я готов.
- Хорошо, Этери. Вы меня утешили и обнадежили. На днях вам будет доставлено снадобье. Благодарю. Камергер устало прикрыл глаза. Этери понял, что беседа подошла к концу, и вышел, не чуя ног. В груди его бушевала буря.
Алли переждал несколько минут, приподнялся на локте, потом неслышно соскочил с ложа и крадучись устремился по коридору в королевские покои.
У Беатрикс тоже было полутемно, но пахло лишь разогретым воском - она палила два трехсвечника. Эккегарда не было, он зачем-то был зван с пира к отцу в дом. Склонив голову, Беатрикс подставляла Xeне недлинные светлые волосы. Посекшиеся концы поблескивали, как колючая звездная пыль, редкозубый черепаший гребень потрескивал, отдельные тончайшие волосинки слабо мерцали в темном воздухе. Наконец Беатрикс распрямилась и откинула волосы назад. Она раскраснелась от прилившей к лицу крови, глаза блестели. На ней была тяжелая бархатная сорочка на случай приема в постели.