Он отступил пятясь, как полагалось по этикету, унося в кулаке легкую и нежную, словно струйка воды, цепочку, а в сердце жалость, жалость в этому мальчику в стариковской тоге, жалость к его горящим сапфировым очам и воздушным локонам - терпкую и черную, как земля, жалость простого человека.
Этери развязал шнурки и вынул из кисетика роговой флакон с маленькой головкой из маслянисто-тусклого кристалла. Он прочитал записку. Вот он, яд. Создание незримого Зла. Да, времена не те. Стало жутко. Каждую минуту рядом может оказаться незримая тень - Зло. Каждую минуту, на восходе или на закате, под луной или под солнцем, может оно войти в его тело и поглотить душу. Мысль об этом доводила его до головокружения.
Надо посоветоваться с кем-то, и лучше всего с Аргаредом, высшим из Посвященных, пусть укажет... Но тут внутри себя Этери услышал новый голос. Он был звонкий и жесткий. Мальчик взглянул на свои тяжелые от перстней руки, зеленое свое одеяние и как-то по-новому произнес свое имя, явственно узрев его нанесенным на все скрижали золотыми буквами после стародавних, покрытых пылью имен. Он сжал флакон в ладони. Нет, он будет один. И он не станет глядеть из-за угла, как она умирает в течение года. Он всыплет полфлакона или даже весь флакон. Одним ударом он опрокинет ее в небытие. А потом объявит всем, что он сделал, призвав в свидетели Алли и прочих ее рабов. Да, так и будет.
Тепловатую кислятину, вязкую, как коровья слюна, едва возможно было пить. Весь рот был ею изнутри облеплен, язык двигался с трудом, и Беатрикс делала судорожные глотки, помогая себе движениями обнаженных плеч и резкими вздохами. Она была уже одета, чтобы ехать на празднество в Дом Крон, где предстояло объявить о бракосочетании с Эккегардом. Корчась от отвращения, королева заглатывала настоенное на сливках противоядие, превратившееся за два дня в тягучую отвратную бурду. Вокруг, рискуя, что его каждую минуту может застать Эккегард, вертелся возбужденный Алли. Лицо его было набелено и нарумянено, чтобы не выдала внезапная краснота или бледность.
Его тело облегал куцый внизу и очень пышный сверху, обильно унизанный золотой мишурой наряд из нежно-оранжевого бархата с фестончатыми рукавами до земли. Один чулок темно-огненный, с золотой плетеной подвязкой под коленом, другой черно-желтый с золотыми нитями. Завитые и симметрично взбитые надо лбом кудри походили на медное облако. Кроме того, от красавца донельзя приторно пахло амброй.
- Ничего, красотка, Бог терпел и нам велел, - игриво зашептал он, когда Беатрикс поперхнулась.
- А шел бы ты отсюда, - прошипела королева, отрывая губы от сосуда, тебе ведь давно пора быть на празднестве.
- Уже исчезаю, высокая владычица. - Алли подлетел к потайной дверце, открыл ее, остановился на миг и, полу обернувшись, сказал:
- Высокая владычица, я таки выяснил, как будет уменьшительное от Беатрикс. Бэйтш! - выкрикнул он в ее сердитое лицо.
- Проваливай! - Словечко "бэйтш" на языке простых людей означало также и "шлюха".
Едва закрылась потайная дверца, как в королевские покои вступил Эккегард Варгран.
- Ах, ты уже готова ехать, Беатрикс? - спросил он ласково. Кажется, это был первый вечер, когда печаль покинула его. Глядя на него исподлобья, Беатрикс продолжала глотать противоядие.
Он остановился в нескольких шагах от нее. Отсветы огня змеились по шитью, покрывавшему его плечи. Одеяние на нем было короткое, но не куцее, и оно ему очень шло.
- Что ты такое пьешь.
- Укрепительное лекарство.
- Дай мне немножко. Она вздрогнула.
- Оно ужасно противное, Эккегард. Не отплюешься потом.
- Ах, опять у тебя эти словечки. Ладно, оставь мне, пожалуйста, на донышке, у меня пересохло в горле и очень хочется пить. - Он осторожно, но властно обнял ее сзади и попытался отвести бокал от ее губ.
- Эккегард, ну дай же мне допить. Говорю тебе, оно не утоляет жажду, оно противное!
- Тем более, тебе хуже не будет, если не допьешь. Ну, дай мне немножко, не упрямься!
- Не дам! - Королева выскользнула из его рук, отбежала и одним махом допила настойку.
- Напьешься на пиру. Или возьмешь себе за правило досасывать подонки моих тинктур.
Варгран засмеялся. Глаза его сияли. Беатрикс подошла и пропустила руку ему под локоть.
- Ну, идем? А знаешь, как, оказывается, звучит уменьшительное от Беатрикс? Бэйтш. Кажется, в Новом Городе это означает "шлюха". Так что мне с таким именем на роду написано...
- У тебя странная склонность ко всяческой мерзости. Это не может быть оправдано никаким именем. - Варгран увлек ее за собой, не объясняя, что "бэйтш" у псарей означает еще и гончую суку.
- Что вы творите, Этери! - с ужасом прошептал Алли, едва успев перехватить занесенную над кубком руку Крона с раскрытым флаконом...
- Я хотел покончить с ней сразу.
- И сразу покончили бы с фамильным кубком. Такое количество яда тут же его и разъест.
Два драгоценных кубка из раковины наутилуса немо переливались на высоком круглом столике. Вино играло в них бледным золотом.
- Не горячитесь, только одну иголку. Отцепите вашу фибулу, думаю, что она подойдет.
- Две иголки.
- Одну! Боже мой, Этери, мы же не на торгу! Это очень сильная отрава. Я бы даже посоветовал вам насыпать в вино пряностей, потому что вкус меняется.
- Да, да.
Дрожащими потными руками Этери отцепил от ворота фибулу, иголкой зачерпнул порошку. Его волосы свесились на лоб, мокрое лицо заострилось. На юного героя он не походил, и Энвикко помимо воли зло усмехнулся, сощурив выпуклые кобальтовые глаза.
- Готово. - Последние крупицы порошка распустились в золотом вине.
- Насыпьте пряностей... Вот так. Успокойтесь, время есть, лучше заколите вашу фибулу перед зеркалом, а то может быть криво. - Алли представил, как будет рассказывать эти подробности Беатрикс... Да только если она будет изображать отравленную, этот ее благороднейший князь Эккегард от постели не отойдет. А потом она возьмет его в мужья. В консорты. Ревность обдала душным жаром. Стало вдруг до содрогания ясно: через все унижения и насмешки Варгран таки добьется ее привязанности, потому что он обо всем смолчит, все обиды сожжет в своей безумной благородной любви, и она прикипит к нему, с нее сойдет южная блескучая шкура, она обрастет добродетелью, она, наконец, обретет покой - прорва их всех сожри! - обретет его рядом с этаретским темнокудрым князем, который уймет ее душеньку! А ему, Алли, зачахнуть пустоцветом... Ох, этот мир в самом деле ужасен!
Он посмотрел на столешницу с двумя кубками, стоящими так, чтобы Этери взял их, не спутав... Через миг вернулся от зеркала Этери с все равно косо пришпиленной у яремной впадины фибулой. Поверхность вина была неподвижна в ожидании, когда ее коснутся уста королевы и Эккегарда.
Беатрикс весь вечер ни на шаг не отходила от Эккегарда, прельстительно поводя обнаженными плечами в ореоле черного меха. На ней было белое платье, голову она укрыла намотанным на тесный чепец черным шапероном, длинный скользкий хвост которого, унизанный хрустальными бусинами, струился по груди, словно орденская лента. Вокруг чинно раскланивались друг с другом, собирались по двое, по трое, вели тихие беседы. В потайных комнатах под вяло звенящий наигрыш музыкантов готовились к выступлению певцы. Магнаты со снисходительной усмешкой провожали взглядами королеву. Ну что за дура! Хуже детей эти люди. Проигралась в пух, но мнит, что обвела всех вокруг пальца. Большинство же было занято разговорами о балладах, охотах и толкованиях легенд.
- Все собрались, - услышала Беатрикс Варграна.
- И что? - не поняла она, занятая своими мыслями.
- Пора. Объявим же радостную весть. Чего медлить?
- Хорошо. Идем.
Сквозь толпу разряженных гостей они проложили путь на возвышение.
- Ты научишь меня Этарону? - спросила вдруг Беатрикс; в самые острые минуты волнения ее всегда тянуло съязвить.