Конечно, на первый взгляд мистер Фэрнсуорт ну просто вылитый шериф Дилон, только пятиконечной звезды и не хватает, но вот если бы он в жизни занялся хоть чем-нибудь стоящим привел бы в порядок местную команду регби, что ли... А то шериф - лягушек режет! Тьфу.
Фрэнк, увлекшись, плюнул по-настоящему, и шарик жвачки с готовностью соскочил с его языка и покатился по мостовой. Эта черная корова Флоп, нюшка-побирушка, которому полагалось бы тереться у бензоколонки, почему-то оказался на другой стороне улицы и ринулся напрямик, полагая, что тут появилось чем поживиться. Взвизгнули тормоза, и двухцветный, как шоколадно-кремовая пастилка, "бьюик", вывернувший неизвестно из-за какого угла, чуть не вылетел на левую обочину.
- Но-но, - проворчал Фрэнк, усвоивший у себя на АЗС презрительную манеру обращения с машинами дешевле двух с половиной тысяч долларов, понес копыта на сторону, "спешиал" вонючий...
- И вовсе но "спешиал", а "элек-тла", - произнес кто-то за его спиной, с видимым трудом выговаривая марку медленно уползающей машины. - Самая плостая "электла", и фалы косенькие, видал?
- "Фалы", - передразнил Фрэнк, и не по злобе, а от досады на себя конечно, это была самая неподдельная "Электра" с двумя парами фар, посаженными вразлет, словно глаза у миссис Ногуки. - Ты бы разговаривать подучился, чем лезть со своими замечаниями к человеку, который еще в пеленках пил молоко пополам с бензином!
Фраза получилась столь великолепной, что Фрэнк даже головой покрутил не услышал ли еще кто-нибудь. Но улица была пуста, за заборов тоже притихли.
- Ладно, - примирительно проговорил Фрэнк, - лезь через забор, и если ты не будешь воображать, что знаешь машины лучше меня, то мы с тобой, так и быть, поладим, особенно если бы ты прихватил с собой пару "гумми".
За забором было тихо - никто не делал попыток последовать его любезному приглашению.
- Ну, чего ты там чешешься? - Когда челюсти Фрэнка хоть на минуту оказывались в состоянии вынужденного простоя, он испытывал постоянно растущее раздражение. - Боишься, что твой предок тебя застукает? Или не привык ходить пешком, прикажешь подать тебе голубой "саттелэйт", как у последнего кандидата в губернаторы?
- Дешевка, - убежденно донеслось из-за забора.
- Ах ты, господи, - умилился Фрэнк, - я и запамятовал, что твои старики держат у себя на конюшне пару "эмпериалов" различных мастей - на хорошую и плохую погоду!
- Зачем? Здесь холош и наш "хино".
До чего рассудительный малый! Сразу видно, учителев сынок.
- Японская развалина, - бросил Фрэнк, хотя это и противоречило его собственному мнению Но нельзя же было допустить, чтобы последнее слово осталось не за ним!
- А до этого у нас был "спол... сполт-фьюли". Я на снимках видел. Только не здесь.
- Врешь! - вырвалось у Фрэнка. На своем веку он вымыл уже не одну сотню машин, но такой - ни разу.
К машинам, которых ему еще не довелось обхаживать, у него сложилось какое-то странное, почтительно-ожидательное отношение, как к причастию, прикосновение которого к губам так мимолетно, так неуловимо, что и не знаешь, было оно иди не было - руками-то не дотронешься! При всей набожности, которую Кучирчук-старший старался привить своим чадам, Фрэнк все-таки полагал, что если уж бог так добр, как говорит плешивый падре, то уж можно было бы причащать жевательными резинками Но все его сомнения кончались именно этой низменно-материальной стороной. Зато как хорошо было ему известно состояние божественного благоговения! Как просто было для него подыскать синоним слову "святыня" - ведь это было не что иное, как ветровое стекло блистательного "эльдорадо". Слова "меркюри", "кадиллак", "свеча", "бампер" звучали для него сладостной молитвой, и однажды ему даже приснился чудной сон, настолько чудной, что он постеснялся даже кому-нибудь рассказать о нем.
Ему пригрезилось, что в маленький холл их мотеля, где остановившиеся на ночь шоферы покуривают, глядя мимо телевизора, как-то бесшумно, словно по воздуху, вплывает отец Марви в полном облачении, словно это День благодарения или рождество, и в руках у него большой поднос, накрытый белым, и он протягивает это Фрэнку и торжественно возвещает: "Сим обручи сестру свою!" - и Фрэнк берет у него поднос, а тот ничего не весит, ну, совсем ничегошеньки, и оттого нести его просто страшно, и он видит, что на подносе на сложенном вчетверо вафельном полотенце не обручальное кольцо, а такой же величины золотая шина, и даже узор на ней виден; и он выходит из мотеля, и возле колонки с высокооктановым горючим видит Патти в белом мини и с веткой флердоранжа, а рядом с ней темно-синий новенький "мерлин", спортивный "эмбесседор" последнего выпуска, и у Фрэнка сердце заходится от умиления и счастья подумать только, и с этой изумительной машиной он сейчас обручит свою сестру...
В своей коротенькой десятилетней жизни он никогда не испытывал такого возвышенного восторга, и только временами, когда в минуты затяжного безделья он представлял себе, что к отцовской станции сворачивает наконец сверкающий никелем "флитвуд" или "де Вилль", он вдруг непрошенно припоминал свой сон, и даже не весь сон, а именно ощущение священнодействия, которое охватило его, когда он нес обручальное кольцо в виде золотой автомобильной шины, и он предчувствовал, что будет протирать ветровые стекла грядущего автомобильного чуда с не меньшим трепетом и благоговением.
Но пока - не судьба! - через его руки не прошло даже порядочного "крайслера", и он только завистливо и недоверчиво причмокивал, когда кто-то упоминал о вожделенной машине. А сколько он их, наверное, пропустил, теряя драгоценные часы в этой проклятущей школе, из которой его сегодня в очередной рае и так некстати выставили! Слоняйся теперь по задворкам и думать не смей заглянуть в лавочку, потому что кого-нибудь обязательно понесет мимо на заправку, и - "палаша Кучирчук, мне что-то показалось, что ваш малыш вместо уроков тоже решил подзаправиться...".
И тут он вспомнил о том, за забором.
- Эй, как там тебя, вылезай-ка побыстрее и дуй в лавочку, что не автобусной остановке. У меня как раз двадцать центов, возьмешь "гумми" на все. Четвертая доля твоя.
- Чего? - безмятежно спросили из-за стены.
- Не чего, а половина. Видишь со своем стороны куст жимолости? Ныряй под него - там должна быть дырка.
- Мне нельзя. Не велят.
- Маменькин сынок! (За стеной обиженно засопели.) Да ты погоди, не дуйся. Вот сбегаешь за резинкой, а потом мы заляжем в саду у сивого Крозиера, часик поболтаем, а потом я сведу тебя к своему старику. Ты ведь ни разу не был у нас на станции? Нет? А еще думаешь, что разбираешься в машинах! Сейчас подойдет почтовый фургон из Атчисона, и старик Шершел скажет, что в следующий раз обязательно надо будет сменить аккумулятор, это он каждый раз говорит, но, в сущности, ему асе равно, даже если фургон развалится по винтикам, он вообще стопроцентный флегматик, это у него от прабабки, она была самая настоящая чикасоу, и он вместе с правами держит какую-то засохшую пакость, говорит - белая примула, что первом расцветает в пустыне, и, кроме памяти о прабабке, ему вообще на весь свет наплевать; а еще попозже гуськом потянутся те, что приезжали в Независимый банк, это по большей части занюханные "корвэры", а часам к пяти потрюхает эта желтозубая старуха Ногуки на своем шестицилиндровом "пикапчике" за кормом для бройлеров, у нее ферма в восьми милях отсюда, но земли маловато, вот она и берет дохлятину на откорм, только долго ей не продержаться, это я тебе точно говорю; а еще, если повезет, может заглянуть наш дилер, что меняет машины; тут только держись, он и не "комет циклон" прикатить может...