Но не будь я таким бестолковым, мне сразу же пришло бы в голову, что никому не под силу оседлать быка пампы. Разве что рыжей пантере, но она держится за спину когтями, да и той это частенько стоит жизни. Конечно, это вымя, которое вол унаследовал от своей матери. Знавал я его мать - у нее точно такое было.Я сказал, что я городской житель и не разбираюсь в животных.- А-а. - Он снова присосался к мате. - Я тоже мало в чем разбираюсь. Тут живет самый что ни на есть невежественный народишко. Ты не поверишь сама невежественность. Разве от таких соседей чему-нибудь научишься? Доркас прервала его:- Прошу тебя, позволь нам положить эту женщину в доме. Я боюсь, она вот-вот умрет.- Я же сказал, что ничего не знаю. Спрашивай вон его. За ним вол чуть было не сказал "бык" - бегает, как собака.- Но он не может ей помочь! А ты можешь. Пастух покосился на меня, и я понял, что, к его полному удовлетворению, он убедился, что быка приручил я, а не Доркас.- Мне жаль твою подругу, - продолжал он. - Видно, когда-то она была красотка хоть куда. Вот я сижу тут с вами да пошучиваю, а у меня у самого друг помирает. Там, в доме. Ты только думаешь, что твоя подруга может умереть. А он точно умирает, и я хочу, чтобы его не беспокоили.- Понятно, но мы его не побеспокоим. Может быть, даже поможем.Пастух перевел взгляд с Доркас На меня, потом снова на Доркас.- Вы странные люди. Что я могу знать? Я просто невежественный бедняк. Входите. Только без шума. И помните, что вы здесь гости.Он встал и открыл дверь, такую низкую, что мне пришлось пригнуться, ступая через порог. В доме была только одна комната, темная и прокопченная. На циновке перед очагом лежал мужчина гораздо моложе меня и, как мне показалось, гораздо выше ростом, чем наш хозяин. У него была такая же смуглая кожа, но под ней словно совсем не было крови, а на щеках и на лбу я заметил следы глины. В хижине больше не было ни одной подстилки, поэтому мы положили Иоленту прямо на земляной пол, предварительно расстелив потрепанное одеяло Доркас. На миг Иолента приоткрыла глаза, но взгляд ее по-прежнему оставался бессмысленным, а их некогда чистая зелень выцвела, как крашеная материя, забытая на солнце.Наш хозяин покачал головой и прошептал:- Да, видно, она проживет ненамного дольше, чем этот бедняга Манахен. Может, и раньше помрет.- Ей нужна вода, - обратилась к нему Доркас.- На заднем дворе, в бочке. Я принесу.Услышав, что за ним захлопнулась дверь, я достал Коготь. На сей раз он вспыхнул таким ослепительно синим светом, что я испугался, как бы сияние не проникло сквозь стены. Юноша глубоко вздохнул, потом выдохнул со слабым стоном и задышал ровнее. Я сразу же спрятал Коготь.- А ей не помогло, - огорченно проговорила Доркас.- Может, ей станет легче, когда она попьет. Она ведь потеряла много крови.Доркас нагнулась и стала приглаживать растрепанные волосы Иоленты. Наверное, они выпадали, как у старух или людей, больных лихорадкой, - так много их осталось на влажной ладони Доркас.- Я думаю, она всегда была больна, - прошептала Доркас. - Сколько я ее знала, она держалась на каких-то лекарствах, которые ей давал доктор Талое. А теперь он бросил ее. Она стала требовать слишком многого, и вот он ей отомстил.- Не верится, чтобы он предвидел такой оборот дела.- И мне тоже. Послушай, Северьян, они с Балдандерсом теперь наверняка перестанут давать представления и шпионить по всей стране. Их можно будет разыскать на новом месте.- Шпионить? - По-видимому, на моем лице отразилось неподдельное изумление.- Мне всегда казалось, что они странствуют, не столько зарабатывая деньги, сколько разнюхивая, что происходит в мире. Доктор Талое однажды почти признался в этом, только я так и не поняла, что они ищут.Вернулся пастух с тыквенной бутылью. Я посадил Иоленту, а Доркас поднесла бутыль к ее губам.
Большая часть воды пролилась, замочив изодранное платье Иоленты, но все-таки немного попало ей в горло. Когда бутыль опустела и пастух опять сходил за водой, Иолента сама сделала несколько глотков. Я спросил, знает ли он, где озеро Диутурна.- Я бедный невежа, - ответил он. - В такую даль ни разу не заезжал. Говорят, где-то там. - Он махнул рукой. - На север и запад. Ты что, туда собираешься?Я кивнул.- Тогда тебе придется миновать дурное место. А может, и много дурных мест, но каменный город уж наверняка.- Значит, где-то здесь есть город?- Город-то есть, да людей в нем нет. Как поговаривают местные, куда бы человек ни направился, каменный город передвинется так, что окажется у него на пути. - Пастух негромко засмеялся, потом помрачнел. - Не так, конечно. Но каменный город умеет кривить путь. Тебе кажется, что ты его объезжаешь стороной, а глядишь, прямо в нем и очутился. Понятно? Наверное, нет.Я вспомнил Ботанические Сады и кивнул.- Я понимаю. Продолжай.- А если тебе надо на север и запад, то его никак не миновать. Тут ему и кривить нет нужды. Одни не видят в нем ничего, кроме развалин, другие, как мне приходилось слышать, находили сокровища. Некоторые возвращаются с новыми россказнями, а некоторые и вовсе не возвращаются. Думаю, обе эти женщины уж никак не девственницы...У Доркас перехватило дыхание. Я покачал головой.- Это хорошо. Те-то как раз чаще всего и пропадают. Постарайся проехать его днем, чтобы утром солнце стояло над правым плечом, а потом светило в левый глаз. Если вас застанет ночь, не останавливайтесь и не сворачивайте в сторону. Держите путь на звезды Ихуавулу, когда они загорятся.Я кивнул и только собирался продолжить расспросы, как больной вдруг открыл глаза и сел. Одеяло сползло, и я увидел окровавленную повязку на его груди. Он вздрогнул, уставился на меня, потом что-то крикнул. В то же мгновение пастух приставил холодное лезвие ножа к моему горлу.- Он не за тобой, - сказал он больному. Пастух говорил на том же диалекте, что и юноша, но медленно, поэтому я его понял. - Я уверен, он не знает, кто ты такой.- Отец, я же говорю тебе, это новый ликтор Тракса. За ним посылали, а клавигеры говорят, что он давно в пути. Убей его! Или он перебьет всех, кто еще не погиб.Меня поразило его упоминание о Траксе, который находился так далеко от этих мест. Я хотел было расспросить юношу и уверен, что мне удалось бы договориться с ним, но тут Доркас ударила старика по голове тыквенной бутылью. Удар был истинно женский - неточный и хилый. Бутыль треснула, а старик, скорее всего, почувствовал лишь слабую боль. Он бросился на Доркас со своим кривым обоюдоострым ножом, но я перехватил его руку, сломав ее. Потом каблуком сломал и нож. Манахен, его сын, попытался встать, но Коготь, вернувший его к жизни, не снабдил парня прежней силой: от толчка Доркас юноша рухнул на циновку.- Теперь мы умрем с голоду, - выдавил из себя пастух. Его смуглое лицо перекосилось от усилий сдержать крик боли.Я сказал ему:- Ты заботился о сыне, а он позаботится о тебе. Скоро он совсем поправится. Что он сделал?Ни тот, ни другой не ответили.Я вправил смещенную кость и наложил шину. Потом мы с Доркас поели и устроились на ночлег на улице, предупредив отца с сыном, что если только дверь откроется или же кто-нибудь причинит вред Иоленте, то я убью обоих. Утром, пока они еще спали, я коснулся сломанной руки Когтем. Неподалеку от дома пасся привязанный конь, а верхом я без труда поймал еще одну лошадь для Доркас и Иоленты. Подводя скакунов к дому, я обнаружил, что за ночь его сложенные из сухого дерна стены зазеленели.