Все три секретарши были ярые поборницы капитализма, и Берди завела такой обычай: если замечено, что машинистки раза два на неделе обедали вместе,
всей стайкой, то тут же вызывать их для строгого внушения. В то время на студиях боялись "народных волнений".
Я прошла в кабинет. Теперь-то у всех киноворотил громадные кабинеты, но ввел это отец. И он же первый снабдил непрозрачными снаружи стеклами
большие, доходящие до пола, окна; слышала я также про потайной люк в полу, про каменный мешок внизу, куда будто бы проваливаются неприятные
посетители, - но это, по-моему, выдумки. На видном месте у отца висел масляный портрет Уилла Роджерса - для того, наверно, чтобы внушать мысль о
близком духовном родстве отца с этим "голливудским св. Франциском". Висели также надписанная фотография Минны Дэвис, умершей три года назад жены
Стара, снимки других знаменитостей нашей студии, пастельные портреты мой и мамин. В этот вечер окна были раскрыты, в одном окне беспомощно
застряла крупная, розово-золотая, окруженная дымкой луна. В глубине комнаты, за большим круглым столом, сидели отец, Жак Ла Борвиц и Розмэри
Шмил.
Как выглядел отец? Я не смогла бы сказать, если бы не тот раз в Нью-Йорке, когда я неожиданно увидела перед собой немолодого грузного
мужчину, как бы слегка стыдящегося собственной персоны, и подумала: "Да проходи ты, не задерживайся", - в вдруг узнала отца. Меня огорошило это
мое впечатление: ведь отец умел быть обаятельно-внушительным, у него была ирландская улыбка и волевой подбородок.
Что же до Жака Ла Борвица, то его я не стану описывать - избавлю вас.
Скажу лишь, что он был помощник продюсера - нечто вроде надсмотрщика над съемочными группами. Где это Стар откапывал такие умственные трупы
(или ему их навязывали?) и, главное, как он ухитрялся получать от них пользу, - всегда меня озадачивало и поражало, да и каждого новоприбывшего с
Востока поражало, кто на них наталкивался. У Жака Ла Борвица, несомненно, были свои достоинства, но есть они и у мельчайших одноклеточных, и у
любого пса, рыщущего в поисках суки и мосла. Жак Ла... - о мой бог!
По выражению лиц я тут же поняла, что темой их совещания был Стар.
Что-то Стар велел или запретил, пошел наперекор отцу, забраковал какую-то из картин Ла Борвица или еще что-либо учинил в том же разгромном
духе, - и вот они собрались здесь вечерним синклитом, уныло возмущенным и беспомощным. И у Розмэри наготове блокнот, чтобы запротоколировать их
бессилие.
- Я приехала схватить и доставить тебя домой живого или мертвого, - сказала я отцу. - Твой день рождения, а все подарки так и лежат
неразвернутые!
- Ваш день рождения! - встрепенулся виновато Жак. - Сколько же вам исполнилось? Я и не знал.
- Сорок три, - четко произнес отец, убавив себе четыре года, и Жак знал это; я видела, как он пометил "43?" в своем гроссбухе, чтобы
использовать в надлежащее время. Здесь у нас эти гроссбухи носят открыто и раскрыто, и не нужно прибегать к чтению с губ - видно и так, что в них
записывают. Розмэри тоже пришлось сделать пометку у себя в блокноте, чтобы не ударить лицом в грязь. И только она эту пометку стерла, как земля
под нами содрогнулась.
Толчок был слабее, чем в Лонг-Биче, где верхние этажи магазинов вытряхнуло на улицу, а отели, из тех, что поменьше, съехали с берега в море,
- но целую минуту нутро наше трепыхалось в унисон с нутром земным - точно совершалась бредовая попытка, срастив пуповину, втянуть нас обратно в
утробу мироздания.
Мамин портрет упал, оголив небольшой стенной сейф; мы с Розмэри, отчаянно ухватясь друг за друга, завальсировали по комнате под собственный
визг. Жак упал в обморок - по крайней мере, сгинул куда-то с глаз, а отец уцепился за стол с криком: "Ты цела?" За окном певица добралась до
заключительных верхов и, протянув "тебя-а лишь", запела опять с начала, - честное слово. Но, может быть, это ей проигрывали запись.
Комната остановилась, слегка лишь подрагивая танцевально. Мы, в том числе и неожиданно возникший снова Жак, вышли, пьяно пошатываясь, через
приемную на чугунный балкон. Почти все огни погасли, тут и там слышались голоса, крики. Мы постояли, ожидая нового толчка, затем, точно по
команде, двинулись в приемную Стара и дальше, в его кабинет.
Кабинет этот был тоже велик, но поменьше отцовского. Стар сидел с краю кушетки, протирая глаза. В момент толчка он спал - и теперь
недоумевал, не приснилось ли все ему. Мы заверили его, что не приснилось, и происшествие показалось ему скорей забавным, - но тут зазвонили
телефоны. Я наблюдала за ним как можно незаметнее. Вначале он был серый от усталости, но, по мере того как поступали донесения, в глаза его стал
возвращаться блеск.
- Лопнуло несколько магистральных труб, - сказал он отцу, - вода заливает съемочную территорию.
- Там Грей ведет съемку во "Французском селении", - сказал отец.
- Вокруг "Вокзала" тоже затопило и залило "Джунгли" и "Нью-Иоркский перекресток". Но хорошо хоть, черт возьми, что обошлось без жертв. -
Стар взял меня за обе руки, сказал очень серьезно:
- Где вы пропадали, Сеси?
- Ты сейчас туда, Монро? - спросил отец.
- Вот только дождусь известий со всех участков. Одна электролиния тоже вышла из строя. Я послал за Робинсоном.
Стар усадил меня рядом с собой на кушетку, снова выслушал рассказ о землетрясении.
- У вас усталый вид, - сказала я так мило, по-матерински.
- Да, - согласился он. - Некуда приткнуться вечерами, вот я и остаюсь работать.
- Я подумаю, чем расцветить вам вечерок-другой.
- Бывало, я с друзьями играл в покер, пока не женился, - сказал он задумчиво. - Но мои партнеры все спились, поумирали.
Вошла мисс Дулан, его секретарша, со свежей порцией бедственных вестей.
- Робби придет и все наладит, - успокоил Стар отца. - Робинсон - вот это парень, - повернулся Стар ко мне. - Он работал раньше аварийным
монтером в Миннесоте, устранял обрывы телефонных линий в снежные бураны - он ни перед чем не спасует. Он через минуту явится. Робби вам придется
по душе.
Он сказал это так, словно всю жизнь мечтал свести нас вместе и с этой целью даже землетрясение устроил.
- Да, Робби вам придется по душе, - повторил он. - Вы когда возвращаетесь в колледж?
- Каникулы недавно начались.
- И вы к нам на все лето?
- Что ж, это поправимо, - сказала я. - Постараюсь поскорей уехать.
Я была как в тумане. В голове мелькнуло, что Стар недаром спрашивает, что у него насчет меня намерения, но если так, то роман наш еще на
невыносимо ранней стадии - я для Стара пока всего лишь "ценный реквизит". И не таким уж все это показалось сейчас заманчивым - точно перспектива
выйти замуж за вечно занятого врача.