Я лихорадочно пытался вспомнить, что еще было написано в досье Брауна. Талантливы, трудолюбивый… аналитический ум. Было там что-нибудь сказано о его отрицательных качествах? Нет… разве что «чересчур приветлив». Но приветливость вовсе не портит человека. Но Бонфорт ничего не отметил насчет таких достоинств как верность и честность. Может быть, это ничего и не означает, потому что фэрли-досье совсем не собрание заметок о характере человека, а собрание сведений о Нем. Император отложил список.
– Джозеф, ты сразу собираешься включать марсианские гнезда в состав Империи?
– Что? Конечно, но только после выборов, сир.
– Перестань, ты прекрасно знаешь, что я не ожидаю от тебя этого до выборов. А разве ты забыл как выговаривается «Виллем»? Слышать «сир» из уст человека, который старше тебя на шесть лет, да еще в подобной обстановке, просто глупо.
– Хорошо, Виллем.
– Мы с тобой оба знаем, что в принципе я не должен интересоваться политикой. Но мы также знаем, что это неумно. Джозеф, ведь ты многие годы с тех пор как лишился поста, провел, пытаясь добиться того, чтобы гнезда изъявили желание войти в состав Империи. – Он указал на мой жезл. – И теперь мне кажется, что тебе удалось добиться этого. И теперь, если вы победите на выборах, ты сможешь убедить Великую Ассамблею предоставить мне право провозгласить присоединение марсиан. Так?
Я немного подумал.
– Виллем, – сказал я медленно, – вы ведь прекрасно знаете, что именно это мы и собирались сделать. И у вас видимо есть какие-то причины вновь поднимать этот вопрос.
Он поболтал виски в стакане и уставился на меня с видом зеленщика из Новой Англии, который пытается отказать одному из своих клиентов на лето. – Вы просите моего совета. Но конституция предусматривает совершенно противоположное – это вы должны давать мне советы, а не я вам.
– Я с радостью последую вашему совету, Виллем. Но не обещаю вам, последовать ему непременно.
Он рассмеялся.
– Вы вообще чертовски редко обещаете что-нибудь. Хорошо, представим, что вы победили на выборах и стали снова премьер-министром – но с перевесом таким небольшим, что вам с большим трудом удается добиться успеха в голосовании за принятие гнезд в состав Империи. В этом случае я не посоветовал бы вам ставить на голосование вотум доверия. Если вы проиграете его, то лишитесь всего. Лучше вам постараться пробыть весь срок.
– Почему, Виллем?
– Потому что мы оба – терпеливые люди. Понимаете? – Он указал на герб. – «Воздвигаю!». Это не просто пышный девиз, не пристало королю стремиться быть пышным, его дело – сберегать, предупреждать, разнимать. С конституционной точки зрения для меня не имеет значения, удержитесь вы у власти или нет. Но для меня имеет значение единство Империи. Мне кажется, что если у вас ничего не получится с марсианским вопросом сразу же после избрания – потому что ваша политика во многих других отношениях обещает быть очень популярной. И когда вы будете обладать подлинным большинством голосов, в один прекрасный день вы явитесь ко мне и уведомите, что я могу добавить ко всем своим прочим титулам еще и титул «Императора Марса». Поэтому не торопитесь.
– Я подумаю об этом, – осторожно сказал я.
– Подумай. Кстати, как насчет системы ссылки?
– Мы собираемся отменить ее сразу же после выборов. – На этот вопрос я мог отвечать твердо, зная как Бонфорт ненавидел нынешнюю каторжную систему.
– Но на вас будут нападать за это.
– Ну и пусть. Мы наберем достаточно голосов. – Рад слышать, что вы сохранили силу своих убеждений, Джозеф. Мне тоже никогда не импонировало то, что знамя Оранских развевается над кораблем со ссыльными. А торговлю вы собираетесь сделать полностью свободной?
– После выборов – да.
– А как вы собираетесь возместить убытки?
– Мы уверены, что после этого промышленность и торговля начнут развиваться так быстро, что это сразу же компенсирует недостачу таможенных пошлин. – А что, если это будет не так?
Что будет, я не знал. Моя подготовка не включала в себя дискуссии на эту тему – а экономика всегда была для меня сплошной загадкой. Я улыбнулся.
– Виллем, я обязательно обращу внимание на эту проблему. Но вообще вся программа партии экспансионистов зиждется на предпосылке того, что свобода торговли, свобода перемещений, всеобщее равенство и гражданство, общая платежная система и минимум имперских законов и ограничений пойдут на благо не только подданных Империи, но и на благо самой Империи. Если вам понадобятся средства, мы их изыщем – но не с помощью раздробления Империи на мелкие округа. – Все, за исключением первой фразы было подлинно бонфортовским, только слегка приспособленным к данным условиям.
– Прибереги свои речи для избирательной компании, – проворчал он. – Я просто спросил. – Он снова взял в руки список. – Ты уверен, что эти люди – именно то, что ты хотел бы?
Я протянул руку, и он передал мне список. Проклятье, да ведь ясно как день, что Император старался иносказательно, не нарушая конституционной морали, привести меня к мысли о том, что по его мнению Браун абсолютно не годился. Но клянусь самым лучшим антрацитом ада, у меня не было абсолютно никаких оснований перекраивать список, который в поте лица составляли Родж и Билл.
С другой стороны, ведь этот список был составлен не Бонфортом. Он представлял собой то, что по их мнению составил бы Бонфорт, будь он в здравом уме.
Мне вдруг очень захотелось попросить перерыва и осведомиться у Пенни, что она думает по поводу этого Брауна.
Затем я потянулся, взял со стола ручку и вычеркнул из списка фамилию Браун, вписав вместо нее «Де ла Торре» печатными буквами. Рисковать имитировать почерк Бонфорта я еще не решался. Император только и сказал:
– Вот теперь это выглядит как приличная команда. Удачи тебе, Джозеф.
Она тебе еще пригодится.
На этом аудиенция как таковая, закончилась. Я начал подумывать о том, что мне пора уносить ноги, но нельзя вот так просто уйти от короля: это одна из прерогатив, которые они сохранили. Он пожелал показать мне свою мастерскую и новую модель поезда. На мой взгляд, он как никто другой много сделал, чтобы возродить это древнее увлечение, хотя с моей точки зрения – это не занятие для взрослого человека. Но я конечно рассыпался в вежливых похвалах по адресу его нового игрушечного локомотива.
– Если бы не обстоятельства, – сказал он, вставая на четвереньки и заглядывая во внутренности игрушечного двигателя, – я бы мог стать отличным механиком, может быть даже главным, или машинистом. Но превратности высокого рождения не дали мне возможности заняться любимым делом.
– Вы что, серьезно думаете, что предпочли бы подобную работу своему нынешнему положению?
– Не знаю. То, чем я занимаюсь, тоже неплохо – все-таки король. Рабочий день недолог, а плата сравнительно хорошая – да и застрахован я вполне удовлетворительно, если не принимать во внимание возможность революции – а моя династия всегда была на них везучая. Но большая часть того, что я должен делать – скучно, с этим справился бы любой второсортный актер.
Он взглянул на меня.
– Я избавлю тебя от множества утомительных и скучных церемониальных обязанностей – по крайней мере старался раньше. Сам знаешь.
– Знаю и очень высоко ценю.
– Только однажды за очень длительное время мне представилась возможность сделать толчок в правильном направлении – по крайней мере я считаю его правильным. Быть королем вообще очень странное занятие, Джозеф. Никогда не соглашайся на это.