ПРОЛОГ
Я родился в тысяча девятьсот четырнадцатом, в солидном трехэтажном
кирпичном особняке, в одном из самых крупных городов Среднего Запада. Семья жила
в полном достатке. Отец владел предприятием, которое занималось поставками
пиломатериалов. Прямо перед домом - лужайка, на заднем дворе - сад, садок для
рыб и, окружавший все это хозяйство высокий деревянный забор. Помню фонарщика,
зажигавшего газовые уличные фонари, здоровый, черный, блестящий Линкольн и
поездки в парк по субботам - всю эту бутафорию безопасного, благополучного
образа жизни, ушедшего теперь навсегда. Я мог бы рассказать еще о старом
немецком докторе, жившем в соседнем доме, о крысах, шнырявших на заднем дворике,
тетиной газонокосилке и о моей ручной жабе, обитавшей рядом с садком, но не
хотелось бы опускаться до шаблонов, без которых не обходится ни одна
автобиография.
По правде говоря, мои ранние детские воспоминания окрашены страхом ночных
кошмаров. Я боялся остаться один, боялся темноты, боялся идти спать - и все это
из-за видений, в которых сверхъестественный ужас всегда граничил с реальностью.
Я боялся, что в один прекрасный день мой сон не кончится, даже когда я проснусь.
Я вспоминал подслушанный мной рассказ прислуги об опиуме - о том, какие сладкие,
блаженные сны видит курильщик опиума и говорил себе: "Вот когда вырасту, то
обязательно буду курить опиум".
В детстве я был подвержен галлюцинациям. Однажды ранним утром я увидел
маленьких человечков, играющих в игрушечном домике, который я собрал. Страха я
не испытал, только какое-то спокойствие и изумление. Следующая навязчивая
галлюцинация или кошмар, преследовавшая меня неотступно в возрасте четырех-пяти
лет, была связана с "животными в стене", она начиналась в бредовом состоянии от
странного, не поддающегося диагнозу, нервного возбуждения.
Я посещал начальную школу с будущими примерными гражданами - адвокатами,
докторами, бизнесменами этого крупного городского захолустья на Среднем Западе.
В общении с другими детьми был робок и ужасно боялся физического насилия. Одна
агрессивная маленькая лесбиянка дергала меня за волосы всякий раз, когда
замечала. Так бы и вмазал ей сейчас по роже, но, к сожалению, опоздал - давным
давно она свалилась с лошади и сломала себе шею.
Когда мне было около семи, мои родители решили переехать на окраину, дабы
"скрыться от людей". Купили большой дом, окруженный лесами и полями, с рыбьим
садком и белками вместо крыс. Так и зажили здесь, в спокойной дыре с прекрасным
садом, напрочь оборвав все связи с городской жизнью.
В средней школе я ничем особо не выделялся ни в спорте, ни в учебе, и был
типичным середнячком. Математика, как и остальные точные науки, была для меня
темным лесом. Никогда не любил спортивные командные состязания, по возможности
стараясь от них увильнуть. Короче, слыл хроническим симулянтом. Зато обожал
рыбачить, постреливать всякую живность и подолгу шататься. Для американского
мальчика того времени, я читал гораздо больше обычного: Оскара Уайльда, Анатоля
Франса, Бодлера, даже Андре Жида. На почве романтики я сдружился с одним парнем,
и по выходным мы исследовали старые каменоломни, катались по округе на
велосипедах и рыбачили везде, где только клевало.
В то время, меня просто потрясла автобиография одного вора-взломщика под
названием "Всегда неправ", где автор вполне обоснованно утверждал, что провел
большую часть своей жизни за решеткой.
Для меня, в сравнении со скукотищей
"среднезападного болота", напрочь исключавшего всякую связь с внешним миром, это
звучало захватывающе интересно. В своем приятеле я видел союзника, сообщника в
преступлениях. Наткнувшись на заброшенную фабрику, мы перебили там все стекла и
стянули резец. Нас поймали, и наши предки были вынуждены возместить причиненный
ущерб. После этого мой дружок меня "законсервировал", поскольку общение со мной
стало угрожать его положению в "определенных кругах". Я вскоре понял, что с
этими "определенными кругами", как и со всеми остальными людьми, невозможен
какой бы то ни было компромисс и обрел себя в полной мере в совершенном
одиночестве.
Окружение опустело, противник затаился и я предался приключениям в
одиночку. Мои мелкоуголовные деяния были жестами абсолютно невыгодными и, по
большей части, безнаказанными. Я мог забраться в пустой дом, слоняться там по
комнатам и смотаться, так ничего и не взяв. Бабки мне были, по сути дела, не
нужны. Иногда я колесил по округе с винтовкой 22 калибра, подстреливая цыплят. Я
водил машину с полным пренебрежением к правилам дорожного движения, пока не
вляпался в аварию ( из которой выпутался чудом и сравнительно легко отделался),
сильно перепугался и стал обыденно осторожным.
Я поступил в один из трех ведущих университетов, где специализировался по
английской литературе, не проявляя ни малейшего интереса к какому-либо другому
предмету. Я ненавидел университет, ненавидел город, где он находился. Все, что
соприкасалось с этим местом, разило падалью. Университет, бывший убогой
подделкой под английский, заполонили выпускники закрытых средних учебных
заведений, столь же убого-поддельных под английские частные школы. Я оказался в
полной изоляции, так как никого здесь не знал, а замкнутая корпорация
вышеупомянутых типов питала отвращение к чужакам.
Совершенно случайно повстречал нескольких денежных педрил из международной
голубой системы, путешествовавших по всему миру, снимавших себе подобных во всех
голубых притонах от Нью-Йорка до Каира. Я, выражаясь языком социологов, усвоил
их образ жизни, лексику и знаковую систему. Но, поскольку в большинстве своем
они были полными ничтожествами, я резко охладел к этой компании после
первоначальных восторгов.
Когда я без всяких отличий закончил учебу, то получал по отцовской
доверенности сто пятьдесят долларов в месяц. На дворе - депрессия, работы не
было, даже если я слишком хотел чем-нибудь заняться, думать об этом не
приходилось. Я мотанул в Европу, проболтавшись там около года. Европа находилась
в последней стадии послевоенного догнивания. За баксы можно было купить большую
часть населения Австрии, самцов или самок, без разницы. Это было в 1936 году,
незадолго до прихода нацистов, которые вскоре прикрыли либидные пляски
заокеанских туристов.
Вернулся в Штаты. Благодаря деньгам, доставшимся мне из трастового фонда, я
мог преспокойно жить, не работая и не преступая закон. Я и в мыслях не
возвращался к тому образу жизни, который вел в родной дыре на Среднем Западе.
Бесцельно болтаясь, посещал курсы лекций для дипломников по психологии и брал
уроки джиу-джитсу. Решив пройти курс психоанализа, около трех лет продолжал
изыскания в данной сфере, устранив для себя внутренние запреты и общую
озабоченность, чтобы жить как мне хочется. Успехам в психоанализе я был в самой
малой степени обязан своему аналитику, невзлюбившему мою, как он
выражался,"ориентацию". В конце концов, презрев аналитическую объективность
восприятия, этот чувак выставил меня за дверь как "отъявленного мошенника".