Перед его глазами вдруг пронеслась вся нелегкая жизнь — утраченные иллюзии, потери и поражения; экономия, экономия и еще раз экономия, сцепить зубы и держаться за то, что есть: семья, работа, жалкие гроши; упрямо карабкаться наверх, пройти весь путь от продавца до управляющего и наконец владельца…
— Нас специально запугивают — лишь бы не было спада производства! — закричал он на жену и сына. — Лишь бы не допустить еще одной депрессии!
— Боб, — медленно и тихо произнесла жена, — прекрати. Я больше не выдержу.
Боб Фостер моргнул и тут же обмяк, сник.
— Ты о чем? — пробормотал он. — Я просто устал. Проклятые налоги, обложили так, что не продохнуть. Если не пойдешь на поклон в какую-нибудь крупную компанию, тебе не продержаться. Хоть бы закон приняли… Пожалуй, я больше есть не хочу. — Он отодвинул тарелку и встал из-за стола. — Пойду прилягу.
Рут вспыхнула.
— Ты должен купить убежище! Я не могу больше слышать эти разговоры! Соседи, торговцы, все вокруг, куда ни пойдешь, с кем ни встретишься!.. С того самого дня, когда нам дали флаг. Еще бы — последний анти-Г в городе! Кругом враги, в небе летают эти штуки… Все покупают убежища — все, кроме нас!
— Нет, — сказал Боб Фостер. — Я не могу.
— Почему?!
— Потому, — просто ответил он, — что у нас нет денег.
— Ты вложил в свой проклятый магазин последние гроши, — немного помолчав, устало произнесла Рут. — И все равно он прогорает. Кому нужна сейчас деревянная мебель? Ты осколок прошлого… Реликт.
Она ударила кулаком по столу, тот подскочил, словно испуганный зверек, и помчался на кухню, гремя тарелками в посудомойке.
Боб Фостер устало вздохнул.
— Давай не будем ссориться. Я в гостиной — вздремну часок, потом поговорим.
Всегда “потом”, — с горечью произнесла Рут. Ее муж исчез в гостиной — маленький сутулый человек с всклокоченными седыми волосами, поникшие плечи — будто перебитые крылья.
Майк встал.
— Пойду готовить уроки, — сказал он со странным выражением на лице и последовал за отцом.
В гостиной было тихо и спокойно — визор выключен, освещение притушено. Рут хлопотала на кухне — задавала плите программу на следующий месяц. Боб Фостер, скинув тапочки и положив под голову подушку, лежал на диване. Его лицо было серым от усталости. Майк на секунду замялся.
— Можно мне кое о чем тебя попросить?
Отец хмыкнул сквозь сон и открыл глаза.
— Ну?
Майк присел рядышком.
— Расскажи, пожалуйста, снова, как ты дал совет Президенту.
— Не давал я ему никакого совета. Я просто говорил с ним.
— Все равно.
— Рассказывал ведь тысячу раз!.. Ты был тогда совсем малышом. — Нахлынули воспоминания, и голос отца стал мягче. — Совсем малышом — я держал тебя на руках.
— Как он выглядел?
— Ну, — начал отец, впадая в привычную рутину отработанного за многие годы рассказа, — выглядел он совсем как на экране визора — только, может быть, немного поменьше.
— Зачем он к нам приехал? — живо спросил Майк, хотя знал все детали. Президент был его кумиром. — Проделал такой путь в наш город?
— Президент совершал турне, — в голосе отца прозвучала горечь, — ну и заглянул по дороге.
— А что за турне?
— Объезжал страну, смотрел, как мы живем: достаточно ли у нас бомбоубежищ, вакцин, противогазов и ракет, чтобы отразить нападение. Тогда в “Дженерал Электронике” только начинали разворачивать большие салоны и специализированные магазины — яркие, дорогие. Наконец-то — домашние средства защиты для индивидуального пользования! — Губы отца искривились. — И все можно купить в рассрочку… Рекламы, афиши, подсветка, бесплатный цветок для каждой посетительницы.
— В тот день нам дали флаг Готовности, — мечтательно произнес Майк Фостер. — Он приехал к нам, чтобы вручить флаг Готовности, который подняли на флагштоке в самом центре города. И все там собрались, кричали и радовались.
— Ты помнишь?
— По-моему… Помню толпу и многоголосье. И еще жару. Это ведь был июнь?
— Да, десятое июня… Великий день. В ту пору немногие города получали флаг Готовности.
Люди еще покупали машины и телевизоры; они еще не понимали, что позади осталась целая эпоха. Телевизоры и машины действительно нужны — их нельзя производить и продавать бесконечно.
— Он именно тебе дал флаг, да?
— Ну, он дал его нам, коммерсантам. Все устроила Торговая палата. Этакое соревнование между городами — кто быстрее и больше купит. Конечно, нам это преподносили под иным соусом — мол, если мы купим средства защиты на свои деньги, то бережнее будем с ними обращаться. Словно мы когда-нибудь портили телефонные провода, тротуары или дороги только потому, что ими обеспечивало государство. Взять, к примеру, армию. Армия всегда обеспечивалась из государственного бюджета. Но оборона слишком дорого обходится. И правительство здорово сэкономило на наших кошельках, уменьшило национальный долг.
— Что он сказал? — спросил Майк шепотом.
Отец нашарил трубку и раскурил ее слегка дрожащими руками.
— Он сказал: “Вот ваш флаг, ребята. Вы славно потрудились!” — Боб Фостер поперхнулся, неловко вдохнув обла ко едкого табачного дыма. — Президент был краснолицый, загорелый и без следа смущения; он вспотел и улыбался.
Умел подать себя, многих знал по именам, громко шутил.
Глаза мальчика восторженно расширились.
— Президент из самой столицы приехал к нам, и ты с ним разговаривал!
— Да, — подтвердил отец, — разговаривал. Все кричали, приветствуя его. Подняли флаг — большой зеленый флаг Готовности.
— Ты сказал…
— Я сказал ему: “И это все, что вы нам привезли? Кусок зеленой материи?” — Боб Фостер глубоко затянулся. — Тогда-то я и стал анти-Г. Только в то время я этого еще не понимал, а понял лишь, что нас бросили на произвол судьбы с куском зеленой материи в руках. Вместо того чтобы быть единой страной, единой нацией, единым народом в сто семьдесят миллионов человек, которые сообща могли бы позаботиться о своей обороне. И вместо всего этого — множество отдельных городов, обнесенных крепостными стенами. Мы скатываемся к средним векам. Сколачиваем местные дружины…
— А Президент еще вернется? — спросил Майк.
Вряд ли. Он… просто ехал мимо.
— Если он вернется, — напряженно прошептал Майк, не позволяя себе даже надеяться, — можно будет его увидеть? Хоть одним глазком?
Боб Фостер медленно сел. Его обнаженные худые руки казались неестественно белыми, в глазах читалась боль — и покорность судьбе.
— Сколько стоит эта проклятая штука? — спросил он хриплым голосом. — Твое ненаглядное бомбоубежище?
У Майка замерло сердце.
— Двадцать тысяч долларов.
— Сегодня четверг. В субботу мы с тобой и твоей матерью пойдем в магазин… Дела в эту пору обычно идут неплохо, люди покупают деревянную мебель на рождественские подарки. — Боб Фостер выколотил едва тлеющую трубку. — Договорились?
Майк не мог произнести ни слова; он только кивнул.
— Прекрасно, — сказал отец с напускной бодростью. — Больше тебе не надо будет слоняться по центру, глазея на витрины.
* * *
Убежище установили — за дополнительную плату в двести долларов — сноровистые рабочие в фирменных спецовках “Дженерал Электронике”. Двор привели в порядок, землю разровняли, счет с должным почтением оставили под дверью. Огромный пустой грузовик с грохотом укатил вниз по улице, и воцарилась тишина.
Майк Фостер с матерью и небольшой группой восхищенных соседей стояли на пороге дома.
— Ну, — промолвила наконец миссис Карлайл, — теперь у вас есть убежище. Самое лучшее.
— Да, это так, — согласилась Рут Фостер. Она очень остро чувствовала присутствие окружающих — уже давно в их доме не собиралось так много людей. Ее переполняло мрачное удовлетворение, почти злорадство. — Совсем другое дело.
— Ну! — подал голос мистер Дуглас. — Теперь у вас есть куда пойти.