- Ксения! Не смей! - взвивается папаша, и мне приходится чуть сильнее заломить ему руку, чтобы напомнить, кто хозяин положения.
- Я тоже люблю его, папа, - говорит Ксюха таким ледяным тоном, что Супников сразу понимает: спорить с ней бесполезно. Но все же делает еще одну попытку:
- Я тебя из дому выгоню!
- Не бойся! У меня замечательная мать, и своя комната восемнадцать метров. Мы можем поехать ко мне прямо сейчас. А деньги на шубу и сапоги для тебя я сам заработаю, - обещаю я.
- Отпусти меня немедленно! - приказывает Супников, и я понимаю: на этот раз не стоит проявлять строптивость. Он решительно берет свою дочь за руку.
- Едем домой. Нам нужно поговорить.
- Ксюша, он тебя не будет бить? - волнуюсь я.
- Нет. Папа, скажи моему жениху, что ты меня никогда не бьешь, - просит Ксения.
- Это мы еще посмотрим, жених он тебе или преступник, - бурчит Супников, ведя дочь к стоящему неподалеку джипу "чероки", но я знаю: самое страшное уже позади.
Я вообще как-то вдруг слишком многое начинаю знать и понимать. Я даже вспоминаю слово, обозначающее это состояние: прозрение.
Например, я знаю, что действительно женюсь на Ксюхе. Она, конечно, не красавица, и грудь у нее маленькая, но сугубо как женщина сложена великолепно. Как раз по мне. Куда до нее Ягуповой... И если даже сегодня, когда она только боялась и ничего не умела, мне было так хорошо с нею, то что будет потом, когда она кое-чему научится? Точнее, мы вместе научимся. Я ведь тоже мало пока что усвоил из этой хитрой науки, хоть и выпендриваюсь перед одноклассниками.
А еще я знаю, что ничего более запоминающегося, чем сегодняшний день, в моей жизни уже не будет. Институт, дети, любовницы... Отец не посадит, конечно, тестя, как собирался, но заставит его отдать почти все награбленное... нам с Ксюхой. Супников возненавидит и меня, и свою дочь, я стану для нее единственным светом в окошке... Можно было бы, конечно, задержаться здесь. Когда-нибудь, устав от приключений, я останусь в одной из таких жизней надолго, почти до самого конца. Но не сейчас, не сегодня.
"Коробейники кукуют в деревянном падеже!"
Сильные мужчины умеют не хуже красивых женщин одним лишь взглядом заставить собеседника выполнять свою волю'. Именно так смотрел Шпак на главного инженера.
- Ну-с, и что вы выяснили?
- Под фамилией Лохов скрывается Эдуард Кондратюк. Тот самый Кондратюк, который принимал участие в создании витатрона и даже является соавтором нескольких патентов, - начал главный инженер с того, чего Шпак больше всего боялся. Начал очень деликатно, прикидываясь, что не знает того, о чем вот уже десять лет шепчутся по углам те старые сотрудники института, которых по тем или иным причинам не удалось уволить.
Да, настоящий создатель витатрона - Эдуард Кондратюк. Но, будучи талантливым инженером, по жизни он был лохом и все равно упустил бы выгоду, которую сулило владение восьмым чудом света. Такие люди обречены быть обманутыми. И он, Шпак, очень благородно обошелся с горе-изобретателем. Даже в тюрьму Кондратюка не упек, хотя - вполне мог бы. Любой другой, кстати, на его месте так и сделал бы.
- Где он взял залоговые сто тысяч, выяснили?
- Судя по всему, накопил отчисления за патенты. Основную долю получал институт, но и Кондратюку кое-что перепадало. Он десять лет деньги копил.
Шпак машинально потрогал родинку на лысине.
Главный инженер снова деликатничает. Не институт, а владелец витатрона получает основную часть лицензионных платежей. Кондратюк был уверен, что останется таковым навсегда, и с удовольствием подписывал договоры. Не ожидал, бедняга, что продажная Фемида повернется к нему задом.
- С личностью злоумышленника все ясно. Как ему удается оставаться в летаргии после переживания смерти? Автоматика такого не позволяет.
- По-видимому, он, программируя свой...
то есть ваш витаскоп, ввел в код секретную команду. Она позволяет Кондратюку начинать процедуру выхода из летаргии за секунды до смерти. Но после первого же ее этапа происходит переключение на завершающую стадию погружения в летаргию. Едва-едва начав осознавать действительность, Кондратюк вновь погружается в сон.
- Остроумно. Он решил навечно занять один из саркофагов.
- Это был для него единственный шанс. Неизлечимая форма рака. Жить Кондратюку оставалось не больше трех месяцев.
Шпак стиснул зубы.
Сам он позволяет себе сеансы два-три раза в год. Остальное время занимает борьба за витатрон. Слишком лакомый это кусочек. Слишком много желающих завладеть им. Один судебный процесс сменяется другим, и конца этому не видно. А этот лох...
Шпак вновь воткнул в главного инженера свой особенный взгляд.
- Вы нашли способ выкурить его из саркофага?
- Да. Хоть витаскоп и превратился в витатрон, некоторые команды компьютер еще выполняет. Среди них есть такая: выбор сеанса с неожиданной смертью. Врачи уверяют, что некоторым пациентам необходимо именно это. Хотя сюжеты сеансов мы уже не контролируем, их общую направленность, как ни странно, иногда удается...
- Тогда почему вы все. еще здесь?
- Потому что соответствующая команда уже введена. Через несколько дней или недель саркофаг в семнадцатой палате освободится.
- Я выставлю Кондратюку иск за все украденные сеансы. Остаток своих дней он, конечно, проведет в больнице, но - тюремной!
Поставив на очаг сразу два больших горшка с водой, я развожу огонь.
Сегодня - великий день, и тело мое должно быть чисто. Войдя в хижину, я достаю из большого сундука чистые полотняные штаны и рубаху, вышитую по низу затейливым узором. Он не простой, этот узор. Даже обыкновенный старик, поносивший полдня такую рубаху, почувствует себя молодым и сильным, как в двадцать лет. А ведь я - не просто старик. И особая рубаха - далеко не единственное средство, которое я сегодня применю.
Потому что я должен быть сильным, как никогда. Иначе дева, которую мне сегодня приведут, так и останется девой. Но тогда я не смогу прогонять и собирать тучи, и жители окрестных сел станут приносить еду и приводить своих жен и дочерей к другому колдуну. Говорят, в соседнем лесу какой-то юноша начал строить хижину. Я уже пробовал увидеть его - и не смог. То ли зрение слабеть стало, то ли в тот день в соседнем лесу действительно туман был. Вот восстановлю силы - и займусь этим юношей всерьез. Слыханное ли дело, при живом колдуне строить отшельническую хижину! Не поздоровится этому наглецу, ой как не поздоровится! Будет он болеть, недолго, но помучается. А потом отойдет, тихо, словно желтый лист упадет с дерева...
Пошарив по застрехам, я собираю травы. Эта - чтобы мужскую силу сгустить, вторая - чтобы женскую не упустить, третья - дабы согласие между нами установилось. Для трав я ставлю на очаг отдельный горшок. А третий - для другого зелья, которое дам своей невесте.
Одна трава - чтобы женскую силу пробудить, вторая - дабы интерес к мужской стати разжечь, третья - чтобы не понесла она от меня, четвертая поможет боль прогнать и кровь затворить.
Многие годы я получал деву каждый год, и жителям окрестных поселений было не в чем упрекнуть меня. Но с тех пор, как моя борода поседела и волосы на голове поредели, женщины стали обходить хижину стороной, а девы так и вовсе дальней дорогой. Да... А ведь было время - сами просились ко мне, а некоторые и тайком ночью приходили, потому что знали - счастье не минует их дома, а дети родятся здоровыми и красивыми.
Дождавшись, пока вода в большом горшке закипит, я бросаю в нее мыльный корень, выливаю воду в лохань и, добавив воды холодной, начинаю мыться.