Проснувшись утром, Арран увидела, что Гэм внимательно наблюдает за ней. В глазах его странным образом смешались любовь и боль.
- Гэм, - мягко промурлыкала она, погладив его по щеке. - О чем ты мечтаешь?
Он не сводил с нее глаз.
- Выходи за меня замуж, - сказал он.
- Ты что, серьезно? - спросила она своим коронным голоском девочки-паиньки.
- Серьезно. Давай подгоним наши расписания друг под друга и проведем вместе вечность.
- Вечность - это слишком долго, - ответила она. Эта фраза всегда производит впечатление.
- Я серьезно, - продолжал он. - Выходи за меня замуж. За все эти годы мы собрали чертову кучу денег. Наши жизни будут принадлежать нам одним, и мы никого в них не пустим. Выбросим петлекамеры к черту. - Сказав это, он постучал по камере, прикрепленной к ее бедру.
Арран аж застонала про себя. Опять начинается. Конечно, зритель не поймет, что хотел сказать этим жестом Гэм - компьютер, отвечающий за создание петли, запрограммирован таким образом, чтобы автоматически удалять изображение камеры из голокартины. Зритель ее просто не видит.
А теперь Гэм чуть ли не пальцем тычет в объектив. Чего он добивается, хочет, чтобы она сорвалась? Друг, тоже мне.
"Ладно, будем играть по твоим правилам".
- Нет, я не пойду за тебя замуж, - сказала она.
- Прошу тебя, - взмолился он. - Неужели ты не видишь, как я люблю тебя? Все эти самцы, которым платят за то, что они занимаются с тобой любовью, - ты ведь им абсолютно безразлична, им наплевать на тебя. Ты для них - просто возможность сделать деньги, сделать имя, нажить богатство. Но мне не нужны деньги. У меня есть имя. Мне нужна ты одна. А я подарю тебе себя.
- Очень миленько, - холодно процедила она, встала и направилась в сторону кухни. Часы показывали полдвенадцатого. Они проспали все утро. Она еле сдержала невольный вздох облегчения. В полдень она должна быть в Сонной Зале. Через каких-то полчаса с этим фарсом будет покончено. Все, пора переходить к развязке.
- Арран, - не отставал Гэм. - Арран, я серьезно. Я не играю!
"Да я уж поняла", - подумала про себя Арран, но вслух этого не сказала.
- Ты лжешь, - вместо этого выпалила она.
- Но с чего мне лгать? - Он недоумевающе посмотрел на нее. - Разве я не доказал тебе, я-то говорю чистую правду? Что я не играю?
- Не играешь... - фыркнула она (соблазнительно, как всегда соблазнительно. "Не забывай о роли", - напомнила она себе) и повернулась к нему спиной. - Не играешь...
Ладно, коли мы заговорили напрямоту, отбросили всякое притворство и лицемерие, я тоже кое в чем тебе признаюсь.
Знаешь, что я о тебе думаю?
- Что? - спросил он.
- Я думаю, ты самая грязная дешевка, что я когда-либо видела. Заявился сюда, заставил меня поверить в твою любовь, а сам тем временем использовал меня! Да ты хуже всех!
- Я даже не думал использовать тебя! - воскликнул он.
- Хочешь жениться на мне? - продолжала насмехаться Арран. - Ну, женишься, а дальше что? Что, если бедная девочка действительно выйдет за тебя замуж? Что ты будешь делать? Запрешь меня в этой квартирке навечно? Разгонишь всех моих друзей и подруг, всех моих.., о, ведь ты заставишь меня расстаться со всеми любовниками! Меня любят сотни мужчин, но ты, Гамильтон, ты хочешь обладать мной вечно, владеть мной единолично! Вот удача-то тебе выпадет! Никто другой не посмеет больше взглянуть на мое тело, - сказала она, поводя бедрами так, чтобы заставить зрителя забыть обо всем и приковать все взгляды к своей пышной плоти. - Ты один, и никто больше. И после этого ты заявляешь, что вовсе не хочешь использовать меня!
Гамильтон подошел ближе, попытался обнять ее, пробовал умолять, но она только еще больше выходила из себя.
- Не трогай меня! Убирайся отсюда! - кричала она.
- Арран, не может быть, чтобы ты действительно хотела этого, - тихо сказал Гэм.
- Я жажду этого больше всего на свете, - ответила она.
Он заглянул ей в глаза, взгляд его пронзил ее насквозь.
Наконец, после долгой паузы, он снова заговорил:
- Либо ты настолько вошла в роль, что для настоящей Арран Хэндалли просто не осталось места, либо ты и в самом деле так думаешь. Так или иначе, мне незачем оставаться здесь.
Арран в восхищении наблюдала за тем, как Гамильтон собирал одежду. Даже не побеспокоившись о том, чтобы одеться, он вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
"Замечательный выход", - подумала Арран. Актер ниже классом не удержался бы от искушения бросить на прощание какую-нибудь фразу. Но только не Гэм - так что теперь, если Арран поведет себя соответственно, эта гротескная сцена станет гениальнейшим финалом всей петли.
Поэтому она продолжала играть: сначала бормотала, каким ужасным мужчиной оказался Гэм, затем начала гадать, вернется ли он.
- Надеюсь, что вернется, - сказала она и разрыдалась, причитая, что жить без него не сможет. - Прошу тебя, Гэм, вернись! - жалобно простонала она. - Прости, что отказала тебе! Я очень хочу выйти за тебя замуж!
И тут она посмотрела на часы. Без малого полдень. Слава Матери.
- Но время пришло, - сказала она. - Пора идти в Сонные Залы. Сонные Залы! - В ее голосе промелькнула новая надежда. - Вот оно! Я пойду в Сонные Залы! Годы пролетят, как одно мгновение, а когда я вернусь, он будет здесь, будет ждать меня!
Эта напыщенная речь продолжалась еще несколько минут, после чего Арран набросила халат и быстро, легкими шажками побежала по коридору к Сонным Залам.
В лаборатории сканирования мозга она завела веселую беседу с одной из служительниц.
- Он будет ждать меня, - говорила она, улыбаясь. - Все будет хорошо. На голову опустился шлем, но Арран продолжала болтать:
- Как вы думаете, стоит надеяться? - спросила она у женщины, которая осторожно снимала с нее шлем.
- Надежда умирает последней, мэм. Все люди на что-то надеются.
Арран улыбнулась, затем встала и подошла к спальному столу. Она не помнила, что случится дальше, хотя знала, что не раз подвергалась процедуре ввода сомека. Вдруг ей пришло на ум, что на этот раз она сможет посмотреть петлю и увидеть собственными глазами, что происходит, когда в вены человека вливается сомек.
А поскольку она не помнила, что происходит после сканирования мозга, то ничего подозрительного не заметила, когда служительница Сонных Зал всего лишь на миллиметр вонзила иглу в ее ладонь.
- Ой, она такая острая, - произнесла Арран, - но я рада, что это ничуть не больно.
И вместо жаркой боли сомека на нее накатила ленивая дрема. Засыпая, она шептала имя Гэма. Шептала его имя, а про себя проклинала на чем свет стоит. "Он, может быть, и великий актер, - говорила она себе, - но за такие штучки мне следовало бы голову ему оторвать. Ничего, зато театры будут забиты до отказа". Зевок. И она заснула.
Съемки велись еще несколько минут, пока служители копошились в своих инструментах, производя непонятные - а на самом деле и ненужные - действия. Наконец они отступили, как будто бы закончив, и на столе осталось лежать обнаженное тело Арран. Условная пауза для петлекамеры, чтобы отснять заключение, а затем...
Прозвучал звонок, двери отворились, и в лабораторию, заливаясь довольным смехом, влетела Триуфф.
- Да, вот это петля, - приговаривала она, снимая с ноги Арран камеру.
Когда Триуфф ушла, служители ввели в руку Арран настоящую иглу, и раскаленный металл потек по ее венам.
Даже в глубоком сне Арран почувствовала боль и закричала в агонии, пот липкими струйками хлынул на стол. Страдания продолжались несколько минут, зрелище было уродливым, исполненным боли, пугающим. Ни в коем случае люди не должны знать, что собой представляет этот таинственный сомек.