Я отвернулся, я даже вышел в соседнее купе. Степан Матвеевич сел на свое боковое и уперся лбом в стекло.
Семен засопел, сначала недовольно, потом вроде бы с какой‑то надсадой. «Ну! Сюда! Да не так, не так… Что же ты? Ведь нельзя, нельзя оставаться. Ведь эдак что получится?» И тихий раздраженный голос Тоси: «Да сама я, сама…» Потом: «Нет, Семен, нет».
– Эй! – крикнул Семен. – Кто‑нибудь! Артем!
Семену требовалась помощь. Я вернулся в купе. Тося смотрела на меня с каким‑то победным видом. И уже маленькая, затаенная радость была в ее взгляде.
– Не получается у меня, – сказала она тихо.
– Как не получается? Как не получается? – заволновался Семен. – Да только подсадить надо. Я ее подсаживаю, а она вырывается. А у самой‑то ничего не получается. Дотронуться до нее нельзя, видите ли. Раньше можно было, и даже очень, а теперь нельзя.
– Я, что ли, должен помочь? – спросил я.
– А хоть бы и ты, – сказал Семен. Растерянность и какая‑то злость были в его голосе. – А хоть бы и ты! Она бы, конечно, хотела, чтобы Иван ее подсаживал. Она бы сомлела в его руках. Но нет необходимого Ивана, так что уж ты, пожалуйста. У тебя семейство и прочее.
Я думал, что Тося сейчас обидится. Но ничего подобного не произошло. Она даже негромко рассмеялась.
– Подсади меня, Артем, подсади, – смеясь, попросила она.
Я взял ее за талию.
– Крепче, Артем, крепче, – попросила она.
– Да хоть обнимай на глазах, – окончательно озлился Семен. – Потом, потом приведем в порядок семейный уклад.
Я приподнял Тосю. Собственно, даже и не приподнял. Сама она с очень даже большой легкостью взлетела на полку, где стоял макет, тронула маленькой ножкой крышу.
– Вот видишь, Артем, видишь. Не для меня это, не для меня!
Я все держал ее. Ну а уж из соседних купе, конечно, посматривали на нашу скульптурную группу с большим интересом.
Тося спрыгнула на пол. Разгорячилась она, раскраснелась, взвинченная какая‑то стала.
– Давай, Семен, один, – сказала она.
– Один! – Семен грозно надвинулся на нее, но она даже не отступила. – Один! Значит, я во всем виноват? Я? Это не ты хотела обставить нашу квартирку как игрушку? Это я хотел?! Да?! Это не ты таскала меня по всяким магазинам? Туда десяточку, сюда пятерочку, только чтобы без задержки, без очереди. Комодики там, шифоньерчики, лютики, цветочки. Игрушечку сделаем, а потом малюточек заведем. И будем жить во дворце, хоть и маленьком, а все не для других. Только для себя да для наших будущих чадушек!
– Ты выкричись, Семен, выкричись, – сказала ему Тося. – Легче тебе будет. Да и мне тоже.
– Так я все вру?!
– Нет, Семен, правду говоришь. Хотела я дом‑игрушечку, хотела.
– Так что же ты теперь заартачилась?
– А не хочу я теперь ничего, Семен.
– Тося… – Семен словно понял что‑то в это мгновение. – Тося! А как же я?
– Не знаю, Семен. Не знаю. Я и сама‑то как, не знаю. Но только не хочу больше ничего. Ничего мне не надо.
– А‑а! – закричал Семен. – Это все Иван! Это ты, Артем, потворничал! Ты все знал, а не пресек! Вот теперь и смотри, как семьи разрушаются! А в Усть‑Манске мать‑старушка ждет. Внучата ей нужны. Обманули мать‑старушку! Всех обманули! Да пропади все это пропадом!
– И пусть пропадает, – согласилась Тося. – Ты иди, Семен. Иди. Устала я, да и кончать надо быстрее. Люди, наверное, спать хотят.
– Плевал я на людей, – тихо зашипел Семен.
– Плевал я на людей, – тихо зашипел Семен. – Плевал. Они на меня, а я на них.
Он еще и не верил, кажется, что Тося отказалась от него. Не мог поверить. Нужна была ему Тося, нужна. Но только лопнуло что‑то в их семье. Вдребезги разлетелось. Но Семен этого не хотел видеть.
Степан Матвеевич смотрел на все происходящее хмуро. Семен вдруг сел на скамью и замолчал.
– Семен, ты иди, иди. Ведь неизвестно, что еще здесь будет. А ты сейчас можешь пройти. Иди, Семен… Иди.
Семен что‑то обдумывал.
– Ладно, – вдруг сказал он. – Понятно. Не героическая личность. Серая личность. Не чета другим. Другие все знают, все понимают, только сделать не могут. Делать кто‑то другой должен. Семен, например. Потому что Семен в их глазах не человек, а так, мразь одна. И рады бы они исчезновению Семена с лица галактики, да пока не могут без него обойтись. Семены‑то ведь вам еще очень нужны. А я вот могу и без вас!
– Да ладно ты, – сказал я. – Не можем, да скоро уж сможем.
– Вы сможете. Это уж точно. А вот сейчас‑то, сию минуту и не можете.
– Кирсанов, – сказал Степан Матвеевич, – вы можете поступать, как вам заблагорассудится. Но только объявите нам свое решение. В безвыходной ситуации мозг работает лучше. А сейчас вы нас расслабили.
Семен встал. Я подумал, что он сейчас швырнет нам наши телеграммы, захохочет, скажет: «Посмотрим, посмотрим, как вы там без меня». Но он лишь поставил ногу на полку и в одно мгновение исчез, словно спрыгнул с обрыва. Нет, я даже не заметил, как он это проделал, но только все было быстро и ловко.
Что теперь от него ждать. Просто он ушел или показать, что он может сделать нам благо, не рассчитывая, отказываясь от всякой нашей благодарности.
Тося вдруг упала грудью на столик и заплакала, вся затряслась.
– Воды! – крикнул Степан Матвеевич.
Я бросился за водой к титану, а когда вернулся, возле Тоси уже хлопотала Зинаида Павловна. Вездесущая Зинаида Павловна, которая каким‑то особым чутьем чувствовала, где нужна ее помощь.
– Ничего, милочка. Сейчас все пройдет. – В нашем купе, кажется, пахло нашатырным спиртом. – Спокойнее. Ну вот и хорошо. Ну вот и чудесная ты у меня девочка. Поплакать можно. Это облегчает. Только до истерики не нужно себя доводить. Душечка ты моя, милочка! Золотце прелестное!
Зинаида Павловна еще немного похлопотала возле женщины и ведь успокоила ее, успокоила.
– А теперь вот что, милочка. Тут все мужчины да мужчины. Разговоры у них, споры всякие. А мы к Инге в купе пойдем. Там и спокойнее нам будет. Поговорим, чайку попьем, а может, и поплачем. Есть ведь у нас, есть над чем поплакать. Пойдем, милочка…
– Да разве можно все знать? – сказал я.