Пусть‑ка поработает фантазия писателя.
Я быстрым шагом, почти трусцой направился в конец вагона. Нас было еще очень мало. Ох, как мало… Однако что же там делают Степан Матвеевич и Иван? Да ведь и студентов нет.
– Что вы тут делаете?! – крикнул я. Не знаю почему, но мне казалось, что надо спешить. – Вы хоть знаете, что творится в поезде?
– Все как и должно быть, – спокойно ответил Степан Матвеевич.
– Ну уж нет! Что это? – Я схватил со стола лист. Конечно, мое поведение в обычных условиях я и сам расценил бы как хулиганство и хамство, но только сейчас условия, кажется, были совершенно не те… Вот что я держал в руке! Это был договор на передачу фирменного поезда «Фомич» в собственность «красивеньких». Покупающая сторона, в свою очередь, обязывалась довести наш поезд до Марграда.
– Единственная возможность, – мрачно сказал Иван. – Больше мы ничего не сможем сделать.
– Нет, сможем, – возразил я. – И очень даже сможем!
– Да что же мы сейчас можем? – спросил Степан Матвеевич.
– А вот что, – сказал я и разорвал договор на две части, – и еще вот что, – я разорвал половинки еще и еще.
– Что вы делаете? – изумился Степан Матвеевич. – Ведь это наше единственное спасение!
– Спасение?! Вы посмотрите, что делается в вагоне. Ведь там уже почти все друг с другом перессорились. Возможно, наш поезд и придет к конечной станции согласно этому договору, только нас в нем уже не будет. Это точно.
– Эх, Артем, – недовольно сказал Степан Матвеевич.
– Он детей ворует! – взвизгнул шарикообразный Мотя. – Детей!
Я не обратил на него внимания. Не до него сейчас было.
– Может, действительно, обойдемся сами? – словно сам у себя спросил Иван.
– «Обойдемся», – передразнил его Степан Матвеевич. – Вот уже до чего дообходились сами! Ничего не поймешь уже! А мы все сами хотим сделать…
– И только сами, – настаивал я. – Тем более что договора все равно уже нет.
– Есть, – спокойно возразил «красивенький» в мантии, – есть еще неограниченное количество копий.
– Копии не в счет, – сказал я наобум.
– В счет, в счет, – заверил меня «красивенький». – У нас все в счет.
– Подписывайте! – потребовал Мотя. – Или я сам подпишу!
– Товарищи! – скрипучим голосом сказал седой «красивенький» в мантии, – мы нужны друг другу. Это непреложный факт! Симбиоз, так сказать. Явление в масштабах всей метагалактики. Уж поверьте моему опыту. Но дело сейчас в том, что мы вам нужны больше. Пожалуйста, вот договор. – На столе снова лежал лист бумаги. «Красивенький» осторожно взял перо из рук Степана Матвеевича, обмакнул его в литую чернильницу и вежливо протянул назад.
– Не смейте этого делать! – крикнул я. – Не смейте!
В купе уже набился народ из соседних отделений, да, наверное, и из других вагонов.
Уже давно слышался какой‑то шум, какое‑то недовольство. И вдруг все прорвалось.
– Подписывайте! – взывал чей‑то отчаянный голос. – Подписывайте, и дело с концом!
– Да что нам в этом поезде вечно ехать, что ли?!
– Если никто не может ничего придумать…
– Жара невыносимая!
– Дети ведь с нами едут! Дети! Детей пожалейте!
– Вот детей и пожалейте! – крикнул я. – Подумайте и о детях! Что мы оставим своим детям? Этот договор? Ведь они вырастут, наши дети! Они не простят нам таких действий!
– Если только вырастут, – тихо сказал Иван. Он, кажется, лихорадочно думал, искал выход из этого нелепого и страшного положения.
– Почему вы говорите за всех? – толкнул меня в бок шарикообразный Мотя. – Кто вас уполномочил говорить за всех? Вас судить надо за одно только воровство детей!
Детей я не воровал. А вот выступать от имени всех мне действительно никто не поручал. Но ведь я чувствовал, чувствовал, что прав.
– Какова ваша позитивная программа? Осуждать могут все, а вот предложить что‑нибудь взамен…
Тоже верно. Я знал, что этих существ надо выгнать из поезда, но только что делать потом, я не знал.
Но уже через меня лезли желающие подписать договор.
– Стойте! – заорал Иван, помогая мне сдерживать толпу. – Стойте!
– Чего стоять? Сколько мы будем еще стоять?! Когда двигаться начнем?!
Кто‑то запел "Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Движение какое‑то произошло в вагоне, хотя я еще не видел, что там такое. Выкрики какие‑то, вопли, возгласы. Меж моих ног проскользнул «красивенький» и что‑то быстро шепнул тому, в малиновой мантии. Старый что‑то проскрипел в ответ. И по их виду я вдруг понял, что что‑то в поезде происходит не так, как им хотелось бы. А среди выкриков я уже начал различать боевой клич Валерки из строительного отряда и еще голоса, молодые, дружные, решительные.
– Еще маленько, – прохрипел я, сдерживая натиск желающих подписать договор. – Выдержим?
– Выдержим, – кряхтя, согласился Иван.
Да и давление пассажирских масс начало несколько ослабевать. Мои ребра и спинной хребет это чувствовали.
– Пять вагонов… – кричал Валерка, но дальше я не расслышал.
– Этим самым, – спокойно сказал «красивенький» в малиновой мантии, – вы подвергаете пассажиров великой опасности. Берите, берите на себя такую ответственность. – И он начал демонстративно, но не спеша свертывать так и не подписанный договор, словно своими действиями стращал нас. – Понятная, понятная вещь. Трудно решиться. Но мы подождем, подождем. Случаев у нас представится много. Да вы и сами еще попросите.
Валерка был уже где‑то рядом. Пассажиры вдруг начали расходиться. Никто уже не толкал меня в спину, не лез через плечо. Скис и Мотя. Я был уверен, что он трус. Сам бы он не осмелился подписать документ. Но вот если бы это сделал кто‑нибудь другой…
– Студенческий строительный отряд рапортует, – Валерка уже оказался в купе, – что фирменный поезд «Фомич» очищается от «красивеньких». Потерь с нашей стороны нет. Часть пассажиров помогает нам, хотя пришлось провести серьезную разъяснительную работу. – Лицо предводителя студентов горело. – В хвост поезда! – приказал он, и ватага студентов покатилась дальше. Валерка остался с нами.
Седой‑"красивенький" и «красивенький»‑посланник нехотя сползли с полки и засеменили к выходу.
– Вы их выбрасывали? – спросил я. – В окна?
– В одном только случае, – ответил Валерка, опускаясь на полку.