Это война!
- Война, война, - закряхтел, ворочаясь в своем кресле старик. - У нас вот уже сорок четыре года с русскими никаких войн не бывало. А если точнее, то и все двести, потому как договор по Ореховскому миру по сей день в силе остается. Откуда война, коли у нас никаких споров больше двух веков не случалось? Ну, говори: какие суда, чьи, откуда и куда плыли? Сколько людей перебили, сколько купцов?
- Там купцов не побили, - несколько смутился паж. - То из Оула корабли, они ставни рыбные проверяли.
- Ага, вот как, - кивнул король, возвращаясь к созерцанию морских просторов. - Тогда так и говори: потопили не корабли, а несколько рыбацких лодок. И не напали русские, а потопили лодки, подравшись на море из-за мест лова, удобных для ставней рыболовных. Война, война! То у нас каждый год то тут, то там между рыбаками и промысловиками драки. То тюленей не поделят, то лосося. Мне что, из-за каждого болвана войну начинать? А то и вовсе вместе ловят, а потом от податей увиливают, друг на друга кивая. Много потопло-то людишек?
- То в письме не указано...
- Стало быть, ни единого, - подвел итог король. - А сколько лодок попортили?
- Три.
- Вот олухи!
- Неужели вы, ваше величество, так все это русским и простите, никак ответно не покарав?
На этот раз старик повернул голову и внимательно вгляделся в пажа. Что хочет он сказать этими словами? Уж не в трусости ли пытается упрекнуть? По сей день этого не смел сделать никто. Да и не удивительно. После того, как в тысяча пятьсот двадцать первом году он, простой рыцарь, поднял восстание против короля Кристиана второго и повел своих немногочисленных сторонников против всего датского войска в его отваге больше не сомневался никто. Ведь все они должны были погибнуть под мечами датчан... Но они победили. После этого ригсдаг, окруженный рыцарями-победителями решился избрал Густава Вазу королем Швеции. Он расторг унию, отделив половину Дании и создав королевство Швецию.
Не меньше отваги требовалось и для того, чтобы разрешить в королевстве свободу проповеди лютеранским священникам. Рим взбесился, а он, выждав пять лет, пока большинство подданных не перешли в новую веру, конфисковал все церковное имущество, впервые доверху наполнив казну. Тогда вся страна ждала карательного крестового похода... Но ничего не случилось. Папа проглотил оскорбление, а он снова выиграл неравную схватку.
Знал ли про все это паж? Может быть, и нет: самые лихие годы правления Густава Вазы завершились как раз восемнадцать лет назад. Добившись для страны независимости во власти мирской и духовной, упрочив ее финансы он остепенился и больше искал с соседями мира, нежели ссоры.
- Нет, русским все это я так просто не прощу, - наконец ответил король. - Принеси перо и бумагу, я продиктую письмо.
Улаф, на этот раз не спеша, ушел, но через четверть часа вернулся, неся в руках дорогую стеклянную чернильницу, два гусиных пера и несколько листов бумаги. Следом трое слуг внесли легкий стол из темной вишни, стул. Повинуясь жесту пажа, поставили их у окна.
- Я готов, ваше величество.
- А, - вздрогнул король, открывая глаза. - Пиши:
"Мы, Густав, Божию милостию свейский, готский и вендский король, гнев свой сдержать не можем и тебе, наместнику велеможнейшего князя, государя Ивана Васильевича попрекаем. Третьего дни людишки разбойные из земель новгородских напали на рыбаков моих возле острова Хакса и побили их смертным боем, а три лодки их потопили вовсе. Посему надлежит тебе людишек сих немедля разыскать, под стражу взять и примерно покарать, дабы безобразий сих никто чинить более не смел".
- Написал? Дай, подпись я свою поставлю... Вот, а печать сам приложишь. Потом письмо адмиралу Якобе отдашь, пусть с гонцом отправит.
Все, ступай, - и король Густав снова закрыл глаза.
* * *
Зной стоял и над Северной Пустошью. Болота ушли куда-то глубоко под землю, в спасительную прохладу, оставив наверху, в память о себе, пересохший белесый мох, разлетающийся в пыль при малейшем прикосновении. Лишь кое-где посреди полян стояли зеленые островки камышей, напоминая, что осенью или весной здесь с железной неизбежностью снова зачавкает топь, заплещутся окна воды, подманивая к себе на водопой неосторожных зверей.
Во многих местах влага ушла так глубоко, что начали вспыхивать вековые торфяники, и над лесами повисла сплошная пелена сизого дыма. Поначалу появляющиеся то тут, то там дымки доставили людям, принимающим их за тревожные сигналы, немало хлопот, но вскоре все привыкли к постоянной гари и валящим местами прямо из земли светло-синим клубам.
Особенно много пожаров случилось вдоль реки Ры-денки. Горело возле самого Замежья, возле Заозерья, Заручья, Заполья, Заклинья... Вспоминая все эти названия, Зализа иногда думал о том, что предки специально сговорились давать названия здешним местам только на "за...": Загорье, Затинье, Запередолье, За-пуговка, Замостье, Заболотье.
Впрочем, пожары не особо беспокоили опричника. В здешних местах все селения, кладбища, церкви, усадьбы стояли на холмах, благо возвышенностей, малых и широких, высоких и не очень хватало в достатке. Поля'распахивались тоже на взгорках, а стога выкошенных в низинах лугов тоже ставились либо на холмике, либо на каменных кучах: найденные в земле камни смерды обычно скатывали в одну большую кучу, отчего каждое поле и каждый луг украшались каменным завалом, а то и двумя. Даже леса, что поднимались над чавкающими вязями были чахлыми, редкими и низкорослыми. Сгорят - и не жалко. Настоящие боры все равно на возвышенностях растут, куда огню не добраться. Куда больше Зализу беспокоил урожай. В извечно сырой земле не смотря на долгую сушь оказалось достаточно влаги, чтобы напоить хлеба, а под жарким солнцем рожь поспела неожиданно рано - к началу августа. Уже вовсю золотились поля овса, его поджимала скороспелая гречиха. Все поспело нежданно одновременно, и собрать все это, яе оставить осыпаться на полях стало основной заботой помещика.
Опричник отпустил по домам всю дворню из местных смердов, пошедших к нему в холопы, дал крепостным, у кого не хватало коней, рабочих лошадей из своей конюшни, уговорил иноземцев из Каушты отпустить своих баб на подработки в своих деревни: снопы вязать, серпом жать хлеб в неудобьях. Разрешил боярским детям, уходящим в засеку к Невской губе обходиться в дозоре двумя воинами. У боярских детей беда та же, что и у него, и каждые руки на счету.
Впрочем, у некоторых дело и вовсе худо. Если опричник и его друзья бывшие кожевенники из Углича, ныне тоже боярские дети, в севе и жатве ничего не понимая, с крепостных только оброк брали, то многие местные помещики завели еще и барщину. Теперь они в ужасе смотрели на колосящиеся чати, не зная, что с ними делать. Гнать крепостных на свои поля? Тогда они собственные отрезы сжать не успеют. Обозлятся на барина, да и уйдут в Юрьев день куда подальше. Ждать, пока смерды собственный хлеб уберут? Тогда свои поля осыпаются, останешься с пустыми амбарами.
Прямо беда какая - Бог богатый урожай послал... Испугавшись последней мысли, Зализа торопливо перекрестился на крест церквушки, стоящей за рекой, на холме, рядом с небольшой кленовой рожей, под кронами которой скрывалось кладбище.
- Благодарю тебя, Господи, за милость Твою к рабам грешным, за хлеб богатый, за солнце жаркое...
Тут он увидел выезжающий из-за дальнего березняка отряд верховых никак не менее десятка, причем каждый вел в поводу никак не менее двух тяжело нагруженных верховых коней.