— Мадам, — промолвил он не дыша, — не стану говорить за средневозрастную группу, но что касается потребностей старых инвалидов и маленьких перепуганных мальчиков, вы к ним чрезвычайно чутки и восприимчивы.
— Ты всегда воспринимаешь себя как обузу или как маленького мальчика?
— Нет. Я был обузой сначала. Теперь я себя так не чувствую. Но я все еще маленький мальчик. Как и ты все еще маленькая девочка.
Издали донесся лай гончих.
— Я уже давно не маленькая девочка, — просто ответила Вив, и Ли пожалел, что не придержал своего юмора.
На вершине холма перед бревенчатой хижиной ярко потрескивал костерок. С сучка свисал рюкзак, распространяя восхитительный запах сандвичей с тунцом и яйцами, а перед рюкзаком на задних лапках стоял енот и пытался дотянуться до мешка своими черными ручками. Его тень лениво колебалась на стене домика. Когда в свете костра появилась фигура Генри, зверек издал жалобный звук, словно интересуясь, что это привело сюда непрошеных гостей, и опустился на четыре лапы.
— Ну и тип, — вымолвил Генри. Енот взирал на него с явным негодованием. — Ты, что, не знаешь, что ты должен быть внизу, в долине, чтобы дать собакам след, а не здесь воровать наше добро, не знаешь?
Енот ничего не слышал о таких распоряжениях. Он принялся копаться в грязи, будто охотясь за несуществующим жуком.
— Ха. Ребята, вы взгляните на него, он и ухом не ведет. Хочет показать, что это мы суемся в его дела.
Зверек покопался еще, но, видя, что три пришельца не намерены понять его намек, распушил шерсть, выгнул спину и бросился к Генри. Генри расхохотался и кинул ему в мордочку пепел. Енот раздраженно зафыркал.
— Может, ты сумасшедший, а? В чем дело? Мы не уйдем и не оставим тебе добычу, можешь не надеяться. — Генри снова рассмеялся и еще раз поддал ногой пепел.
Для благородного енота это было уж слишком. Одним прыжком он достиг старика и, обвив его гипсовую ногу всеми своими четырьмя лапами, начал крушить ее; Генри взвыл и принялся лупить зверька своей шляпой. Енот еще пару раз вонзил в гипс свои зубы, сдался и бросился во мрак, возмущенно шипя и чихая.
— Ну и ну, — склонился Генри, чтобы рассмотреть царапины на гипсе. — Вы только подумайте! Ну, теперь этому черномазому будет чем поделиться со своими дружками, он им расскажет, из чего сделан человек. Ну что ж, — скованно кивнул он Ли, — я думаю, Ли, надо подбросить в костер дровишек.
— Для предотвращения нового нападения? — поинтересовался Ли.
— Точно. Он до того разозлился, что не удивлюсь, если он вернется и приведет на нашу голову целую армию своих сородичей. Над нами нависла серьезная опасность.
Вив взяла его за руку:
— Знаешь, папа, такое ощущение, что на твою ногу все время кто-то пытается напасть — то один зверь, то другой.
— Ну ладно. Вам, курносым, конечно, не терпится приключений. Посмотрим, на что вы годитесь.
Вив нашла воду в десятигаллоновом бидоне из-под молока и принялась готовить кофе, а Генри с Ли тем временем вытащили из избушки два мешка с резиновыми манками и разложили их у огня. Установив на углях котелок, она нашла свой пластикатовый мешок и, расстелив его на земле, села рядом с Ли. В течение всего этого времени никто не проронил ни слова; Генри заложил себе за щеку табак, почесался, наклонился вперед, прислушиваясь к собакам, и прочистил горло, как спортивный комментатор перед игрой.
— Нормально, слышите?
Свет костра выхватывал из темноты его словно из красного дерева вырезанное лицо, которое казалось то выпуклым, то вогнутым. Он взволнованно провел рукой по своим длинным седым волосам.
— Я бы не стал их всех пускать оттуда, а вот так… Слышите?.. Это старушка Молли говорит. Слышите?
Вив поудобнее откидывается на пружинящий мешок, устраиваясь для грядущей беседы, которая, как она знает, непременно последует.А когда она кончает ерзать, то обнаруживает, что у нее под волосами, чуть обнимая ее за шею, лежит рука.
— …Ой-ойо-й-ой, послушайте! Она говорит — не лиса, она говорит — не енот… Не скажу за остальных говноедов, но, помяните мои слова, Молли никогда так не лает на лисицу или енота; и не олень, она никогда не пойдет за оленем. А-а!.. а! Черт побери! — И вдруг Генри в восторге шлепает ладонью по гипсу. — Она говорит — медведь! Черт побери! Медведь!
Он наклоняется вперед, зеленые глаза внимательно следят за пляшущими искрами костра. Под ними, вниз по реке, движется остальная свора; а с противоположной стороны, где высятся горные отроги, доносится чистый и размеренный лай, начинающийся с низкой ноты и взвивающийся пронзительно и ясно, словно звук серебряного рожка.
— И она одна, Молли. Остальные собаки, верно, со Старым Дядюшкой. Раньше все они бежали за Молли, но не теперь, когда придется иметь дело с медведем. И Дядюшка тоже не станет связываться с медведем, в прошлом году он поднял одного и потерял глаз, так что он предоставил Молли справляться с ним в одиночку! — Генри смеется и снова хлопает по гипсу. — Но слышишь, мальчик, в низине… — Он толкает Ли в бок костылем. — Слышишь, куда движется лай этой банды? Кого они дурачат? Ии-хи-хи. Они-то знают, ой знают. И не уверяй меня, что не знают. Они с Дядюшкой — верно, за лисой, — но послушай, что они чувствуют. Послушай, как они гонят эту лисицу, когда Молли одна с медведем…
Все прислушиваются. И вправду, в их высоком истеричном лае безошибочно слышалась нота стыда.
— А где Хэнк и Джо Бен? — спрашивает Ли, и Вив чувствует, как кисть продвигается чуть дальше.
— Откуда я знаю! Я думал, они будут ждать здесь. А теперь… — Он нахмурился, почесывая кончик носа. — Да-а… похоже, Молли повела свору на медведя, — ох-хо-хо, слышишь? Лиса поворачивает… а Дядюшка, как только видит это, говорит: «Пошли, ребята. Оставьте эту дурочку Молли с медведем, если ей так нравится. А мы поохотимся за лисичкой». Да — это когда они первый раз завелись, у дерева, где лежал медведь. Так что я думаю, Хэнк и Джо пошли туда — слушай! — к дереву, но когда свора откололась, Молли же не может одна справиться с медведем… так что, верно, Хэнк и Джо с ней…
Бормоча, кивая, то открывая, то закрывая рот, с полуприкрытыми глазами, которые лишь изредка вспыхивали в темноте зеленым светом, он читал события охоты. Лай смешивался с тенями, и Вив видела, как они трепещут, с черными плюмажами и клювами, у самого ее лица. До нее доносился их возбужденный шепот. И она чувствует, как рука окольными путями движется все дальше и дальше, пока кончики пальцев не замирают у нее на горле. Она сидит не шевелясь.
— А что теперь делается? — небрежно спрашивает Ли.
— А? Ну, лиса — я думаю, это все-таки лиса, судя по тому, как они двигаются, — она прорывается то вперед, то назад, чтобы они не зажали ее между рекой и горловиной низины. Если ее запрут там, ей придется либо лезть на дерево, либо плыть — приличных нор там нет, и одному Господу известно, как она не любит лезть в воду. Если бы это был енот, он давно бы рванул через низину, но лисы очень не любят мочить хвост. А там Молли… гм… она обогнула низину и уходит в горы. Гм. Это не очень-то хорошо. Послушай…
Все ее внимание тоже сосредоточено на звуках, и слышит она гораздо больше, чем старик. Она слышит хлюпанье низины, сирену на буйках и колокол на маяке, она слышит, как умирают последние цветы на ветру — падает роса с дипентры, шипит ужовник. Вдали лихорадочные всполохи зарниц словно снимают со вспышкой пик Марии. Она прислушивается, но грома не слышно. Из темных елей вдруг вырывается странный порыв ветра, колеблет пламя и сдувает ее волосы с руки Ли. Он даже умудряется задуть ей в полуоткрытый рот, и она задумчиво пробует его на вкус.