А ты дрожишь перед горсткой жалких лавочников, которые решают, сколько и как тебе править. Дать тебе денег или оставить безоружным перед врагом. Кормить твоих солдат или продать хлеб за море. Ты ходишь в золоте, а на деле подчиняешься толпе оборванных попрошаек в порту...
-- Довольно! -- Гекатей схватил царицу за руку и с силой толкнул обратно в кресло. -- Замолчи, женщина! Они свободные эллины и не допустят другого обращения с собой. -- его мощная фигура нависла над ней сверху. -Я не царь. -- с расстановкой проговорил архонт. -- И никогда не был им.
-- Чем же ты гордишься? -- Тиргитао не дала себя запугать. -- Тем, что должен подслуживаться к любому безмозглому толстосуму, не желающему раскошелиться для защиты сограждан? Ха. -- она снова встала. -- Тем, что вынужден идти на подлость и предавать немногих, ради спасения остальных?
Гекатей отвернулся от нее. Он никогда не любил эту через чур властную женщину. И ее красота была не в счет. Она тоже не питала к нему теплых чувств. Их связывало нечто большее -- союз против скифов. Теперь он дал трещину.
-- Ни ты, ни твои люди ничего не смогут доказать. -- холодно проговорил архонт. -- Даже если ославят меня на каждом перекрестке Пантикапея.
-- Мне совершенно все равно, что ты делаешь со своими подданными. -царица подошла к нему сзади и требовательно взялась за золотой браслет на предплечье мужа, поворачивая его к себе. -- Это не моя забота. Но из-за твоего предательства погиб номад Ферусы, а она моя родственница. Ты должен был знать, что у нас на такое не закрывают глаза. Договор расторгнут. Хочу я или нет, но я должна отомстить за сою кровь. Иначе меня не поймут и не поддержат.
-- Так и ты не всевластна? -- его губы сложились в презрительной усмешке. -- Упрекаешь меня, а сама идешь на поводу у грязных кочевников?
-- Я сама грязная кочевница. -- оборвала его Тиргитао, -- И если я что-то делаю, значить этого требует мое сердце. Сейчас ты в крови моей родни.
-- Что нам до них? -- Гекатей с силой тряхнул женщину за локти. -Что такое номад Ферусы? 15 всадниц? Еще наш дозорный отряд. Примерно столько же. В предместье погибло не больше 20. Неужели из-за этого ты разрушишь всю систему обороны, которую мы построили за последние годы?
-- Ты построил. -- холодно поправила Тиргитао, отстраняясь от мужа. -- Ты забываешь разницу между нами: мы "грязные кочевники" сегодня за проливом, а завтра, где угодно. Нам твоя стена не так уж и нужна.
-- Я тебе не верю. -- Гекатей тряхнул головой. -- Не станешь же ты сама открывать дорогу скифам через пролив?
-- Посмотрим. -- Тиргитао с достоинством выпрямилась. -- Мы откочуем, а удар придется по эллинским городам-мятежникам, предложившим тебе власть. Как ты смотришь на это?
Гекатей скрипнул зубами.
-- Кроме того, я ведь могу выйти замуж за Скила, -- поддразнила его царица. -- Как вышла за тебя. И вот он -- новый союз. Где тогда будут твои соплеменники? В Милете? Или в земле?
-- Убирайся. -- сдавленно прохрипел архонт.
-- Где же твоя хваленая эллинская сдержанность? -- царица едва не смеялась ему в лицо. -- Я приехала сюда, чтоб сказать тебе: договора больше нет. Я явилась в твой собственный дом, чтоб объявить тебе войну. -- в ее голосе слышалась издевка. -- Если б ты пришел ко мне для этого, я бы приказала схватить и казнить тебя. А ты не посмеешь притронуться ко мне и пальцем. Иначе твои лавочники с перепугу обвинят в развязывании войны тебя и сами удушат при моем приближении.
Гекатей раздраженно передернул плечами. Он слишком хорошо понимал, что она права.
-- Прощай, мужчина, отказавшийся от чести, и никогда не обладавший властью. -- Тиргитао хотел идти, но обернулась, точно вспомнив о чем-то. -Еще одно. Ты должен знать: тебе лучше не попадать в плен. Ты был моим мужем, а значит, -- она помедлила, -- отчасти все же царем.
У нас странные обычаи, и не все из них мы выносим на глаза чужаков.
Входная дверь стукнула.
-- Отец, -- на пороге магарона появился высокий светловолосый юноша в сопровождении двух дорогих египетских борзых, -- В городе говорят страшные вещи... -- он осекся, увидев Тиргитао.
-- Здравствуй, Делайс. -- царица подняла руку, чтобы потрепать пасынка по щеке, но он отстранился. -- Вот от такого пленника я бы не отказалась.
Ее смех покоробил обоих.
-- Развратная тварь! -- крикнул ей в спину архонт.
Он ожидал, что Тиргитао ответит: "Предатель" -- но она промолчала, спустившись вниз по ступенькам на улицу, где ее ждала конная свита, окружавшая носилки.
IV
Путь на Майскую гору лежал между сжатых ячменных полей с выгоревшей стерней. Воздух звенел от жары, и едва приметные в начале осени пылевые вихри уже закручивались над растрескавшейся глиной дороги.
Толпы изнуренных паломников, потряхивая пучками лавра, взбирались вверх по склону холма, далеко врезавшегося в море. На самом его мысу находилась священная пещера Афродиты Урании, владычицы Апатура, где в незапамятные времена боги сошлись с гигантами для последней битвы.
Говорят, вечно юная Афродита заманивала гигантов в глубину горы, а Геракл там расправлялся с ними по одному. Перебив всех, богиня и великий герой предались страсти и пировали ровно год.
Впрочем, другие утверждали, что это именно та пещера, где Геракл встретил змееногую женщину Ану и провел у нее "в гостях" тот же Великий Год - то есть восемь лет по людскому счету, пока звезды не совершили по небу полный круг и не встали на свои прежние места.
Последняя история особенно нравилась потомкам эллинов и варваров, от коротких, часто вынужденных браков, столь частых на землях южной Меотиды. Они чтили прародителя Торгетая и Змееногую Матерь под любым из эллинских имен.
Чтобы не ссорить степняков и паломников-греков, мудрые жрицы с Майской горы именовали свою богиню "Апатура" -- "Пещерная" в знак того, что она принимала героя в глубине земли. Раз в Великий Год под уходящим созвездием Льва, на исходе лете настигавшего Деву, устраивался грандиозный праздник. На него съезжались люди с обеих сторон пролива, и ровно восемь дней на вершине горы жарко пылал жертвенный огонь.
Подхватив путника у самой Фанагории, толпа богомольцев несла его вверх и вверх по дороге, усыпанной трилистником, сосновыми шишками, конским пометом и черепками разбитых в давке статуэток.
Молодого исхудавшего парня в дерюжной рубахе и видавшей виды соломенной шляпе затерло между быком, впряженным в ярмо, перевитое плющом, и крестьянской телегой, набитой детьми, как улей пчелами.
Румяная черноволосая девка прижимала к груди расписную статуэтку Деметры и с испугом таращилась на оборванца, вся правая щека которого была располосована, словно когтями. У него явно водились вши, а может и стригучий лишай. Воспаленный усталый взгляд тыкался из стороны в сторону, ища лазейку, чтоб выскользнуть из толпы. На грязной шее, которую он по гусиному вытягивал вверх, заметны были ссадины и содранная кожа.
"Может, он разбойник? - подумала девка, ерзнув на мешках ячменя, которые семья везла в дар святилищу. - То, что не добрый человек, это уж точно. Больной. Одно слово - больной".
-- Не бойтесь меня, -- обратился к ней Асандр. Он хотел говорить мягко, но голос помимо воли вышел хриплым и грубым. - Я не причиню вам вреда. Мне бы только выюраться отсюда.
Девка шарахнулась назад, спиной сбив нескольких малышей вглубь телеги, а один шлепнулся прямо на дорогу.
Асандр успел подхватить его как раз между колесом и воловьим копытом.
-- Не тронь детей! - тоненько взвизгнула крестьянка.
-- Стащил! Стащил! Младенца украли! - заверещали женщины вокруг.
-- Положь ребенка! - прогремел сбоку раскатистый мужской бас.