Но зато протягивало без всяких там кондиционеров, насквозь.
- Момент - что надо! - еще раз заверил Рюмин.
- Ага, отошел, болезный, - подтвердила Любочка - маленькая, изящненькая, точеная брюнеточка совершенно неопределяемого возраста. - А ту неделю всю пропсиховал.
- Чего так? - спросил Кондрашев, заволновавшись.
- Да и на коллегии отчитывался, и вообще нервишки трепали... много чего, - ответил Рюмин.
- Тут хохма была, - вставила Любочка. - Подсунули ему...
Было очень заметно, что она хочет поделиться этой "хохмой", прямо горит вся. Но Рюмин поглядел строго на секретаршу, и та сникла.
- Все нормалек, не волнуйся, - сказал он Кондрашеву, выбросил окурок в растворенную фрамугу, вышел, напоследок еще раз взглянув сурово на Любочку.
Та затянулась раз, другой, проговорила:
- Я сейчас вернусь, ты подожди.
И выскочила следом.
Кондрашев вздохнул, оглядывая дверь. Садиться не стал. Главное, все идет как надо, словно по маслицу. Теперь уже немного осталось.
Наташа вошла в кабинет начальника и плотно притворила за собой дверь. Она не успела повернуть головы к Михаилу Максимовичу, как последовал вопрос:
- Ну что там у вас еще?
Наташа улыбнулась, подошла ближе, чуть поигрывая бедрами, обтянутыми зеленым крупновязаным платьем, вздохнула. В зеленоватых, под цвет платья, глазах стояло умиление, на пухлых губках совсем легкая улыбка то появлялась, то пропадала. В тот час в управлении было тихо - только-только по графику кончался обед. А значит, в ближайшие полчаса никого из сотрудников в комнатах не застанешь.
- Ну?!
Михаил Максимович полулежал в кресле, уперевшись коленом в стол, медленно, с ленцой поглаживая ногу. Наташу он терпеть не мог - если бы не ее покровитель! - но никогда этого не высказывал. Да и, собственно, какое ему, большому человеку, дело до какой-то там полукурьерши-полуобщественницы, а в конечном итоге бездельницы, что служит в его "епархии"? Много чести будет - иметь к ней какое-то отношение, козявка, девчонка.
Михаил Максимович изобразил на широком мясистом лице усталость и принялся разглядывать холеные ногти.
Наташа не спешила. Она смотрела на аккуратную, густую шевелюру и успевала отмечать: темный с густой проседью, "пепельный блондин" - самый модный цвет для мужчины во все времена, в любой точке... и как раньше не обращала внимания, ведь шеф - мужик что надо, красавец.
Она предоставляла ему право начать разговор, а уж последнее слово останется за ней. Что-что, а поставить себя Наташа умела, знала - для хорошенькой женщины рангов и чинов не существует.
- Ну что вы молчите? - Лицо шефа стало не просто усталым, но и обиженно-недовольным.
Пора! Наташа подошла еще ближе, оперлась руками о стол серьги-колючки сползли с плеч и повисли на длинных нитях, задрожали.
- Я насчет отпуска, Михаил Максимыч. Деньков на пятнадцать, с понедельника.
Начальник вздохнул, оторвался от ногтей.
- Сколько раз вы в этом году были в отпуске?
Наташа томно закатила глазки, склонила голову набок.
- Не слышу.
- Ну-у... - руки оторвались от стола и изобразили что-то неопределенное.
Сама Наташа смотрела прямо в начальственные глаза и улыбалась уже откровеннее.
- Так сколько раз вы были в отпуске в этом году, я вас спрашиваю? - Михаил Максимович убрал колено, остатки расслабленности покинули его - на волевом, портретном лице появилось выражение значимости и уверенности.
- Ну два, - немного раздраженно, но не переставая улыбаться, ответила Наташа, - вы же понимаете...
- Все, разговор закончен, не мешайте работать. - Михаил Максимович выразительно указал глазами на дверь и принялся ворошить бумаги на столе.
Наташа выпрямилась.
- Ничего я вам не мешаю, не надо! Мне отпуск нужен срочно и обязательно.
Ну что вам, веские причины подавать? Для чего? Вы, Михаил Максимыч...
- Выйдите из кабинета, я вам говорю, и никаких отпусков. С ума сошли - очередная коллегия на носу, а они в отпуска. Михаил Максимович осекся, подумал - не слишком ли круто он взял, надо было как-то свести к шутке, наобещать целые горы на будущее. Нет, пора девчонку приучать к порядку. - Тем более уже дважды гуляли в этом году. - Он еще немного помолчал. Застегнул пиджак, поправил галстук. - Отпуска оплачиваемые были?
Наташа молчала, барабанила длинными и тоже зеленоватыми ноготками по полированной поверхности дорогого, редкого стола, который с невероятными трудностями вырвал для Михаила Максимовича из цепких объятий одного подмосковного музейчика его подручный, и ждала. Она-то понимала, что это лишь вступление. А вот сам начальник и не догадывался - к чему может привести его несговорчивость. Зазнался, выкобенивает из себя незнамо что, думала Наташа, вроде бы слушая Михаила Максимовича, а сам занесся,. забывает, что он под богом ходит, ну ничего, мы его об землю, отца родного, так приложим...
- Конечно, оплачиваемых, как же иначе. Да и не выйдет с вами иначе, ведь вы свое не упустите, вырвете! Да и не только свое. - Михаил Максимович понял, что несет лишнее, и замолк. Он со страдальческим выражекием поднял глаза на Наташу. - Ну неужели вы не можете меня понять? Вы что думаете мне все позволено, все в моей власти? Ошибаетесь, дорогуша.
На всякий случай Наташа решила испробовать предпоследнее средство - лицо ее сморщилось, губы надулись, и из зеленого глаза выкатилась на щеку этакая с прозеленью слеза.
- Мне очень надо, - сказала она горестно, - очень-очень, вы даже не догадываетесь - насколько это важно.
Это было действительно важно - она уже договорилась с компанией и через два дня должна была быть в Карпатах. Но ведь этот сухарь, выскочка, жлоб, начальничек чертов не понимает! Что он вообще понимает, карьерист несчастный! Ах, как хотелось ей, чтоб и предпоследнее средство не сработало! Тогда поглядим еще, кто есть кто! Тогда по-другому запоешь сразу все позволено станет! Но пока Наташа тихо, очень умеренно, чтоб не смыть и не размазать краску, плакала - в две-три слезинки, тут же подхватываемые кончиком батистового зеленого же платочка.
Слезы возымели свое действие. Но обратное. Михаил Максимович почувствовал себя хозяином положения. Теперь, наобещав что угодно, он сможет свысока и небрежно проявить великодушие. Но не на понедельник, а на потом... А когда будет это "потом" - ему решать. Он снова откинулся на спинку, рука заняла привычное место на ноге.
- Решим мы этот вопрос, Наташенька, - медленно проговорил он, смакуя каждое слово, - доверьтесь мне. Ведь хорошо мы все вместе работаем, такой дружный коллектив, ну, не мне вам говорить, по-моему, недовольных нет!
Наташа ждала.
- Через недельку, самое большое две, в общем, после коллегии можете рассчитывать, если...
- Что "если"? - Наташа, позабыв о слезах, пошла напролом. И улыбка снова вернулась на ее хорошенькое личико с точеными, умело подчеркнутыми макияжем чертами.
- Ну что вы, в самом деле?
- С понедельника, Михаил Максимыч, со следующего понедельника, через недельку не надо. - Голос Наташи твердел.
И Михаил Максимович почувствовал - за этим напором что-то есть. Но что? Что могла она, даже при всех поддержках, при всех покровителях? Да чепуха на постном масле! Он молчал, давая понять, что разговор закончен.
И откуда у нее в руках появилась бумага, в пол-листа, с машинописным текстом? Михаил Максимович подался вперед, когда увидел свою подпись. Он узнал эту бумагу.
- Дайте мне! - сказал он жестко и требовательно, как умел говорить, когда приказывал, отметая все сомнения и вопросы, когда ни на секунду не сомневался в выполнении требуемого.