Она лежала там... прямо у моих ног. Я схватил ее на руки и увидел, что mine Фрида мертва. Но я надеялся... и потом я подумал, что, может быть, где-то здесь и моя Хельма. И вот я побежал с mine Yndling... прямо сюда. Голос его прервался. - Я подумал, может быть, она не совсем умерла, продолжал он. - И вот я увидел это, - он показал на Лунную Заводь, - и подумал, что я мог бы умыть ее лицо и она могла бы ожить снова. А когда я сунул в воду руки... о, жизнь покинула их, и холод, смертельный холод побежал по ним прямо в мое сердце. И mine Фрида... она упала... - он прикрыл глаза и уперся лбом в плечо О'Кифа.
Так он стоял, давясь рыданиями; и казалось, что душа его рвется на части.
ГЛАВА 11 ПРИЗРАКИ В ОРЕОЛЕ ПЛАМЕНИ
Олаф закончил рассказывать. Маракинов многозначительно наклонил голову.
- Йес, - сказал он. - Тот, который выходит отсюда, забрал их двоих - и женщину, и ребенка. Йес! Они прошли сюда, схваченные в нем, и камень закрылся за ними. Но почему выбросили ребенка, я не понимаю.
- Откуда вы все это знаете? - воскликнул я, пораженный.
- Потому что я это видел, - просто ответил Маракинов. - Я не только увидел все это, но едва нашел время, чтобы выбежать через вход, прежде чем эта штука прошла сюда, кружась и мурлыкая, и колокольчики его звучали очень радостные. Йес! Оно было - как вы это говорите? - на волосок от меня, вот!
- Погодите, - сказал я, делая Ларри знак не вмешиваться. - Из ваших слов я понял, будто вы побывали в этом месте?
Маракинов буквально озарил меня улыбкой.
- Йес, доктор Гудвин, - сказал он. - Я вошел сюда, когда тот, который выходит отсюда, - вышел!
Потеряв дар речи, я смотрел на него, едва ли не разинув рот; на воинственной физиономии Ларри отразилось нечто вроде смешанного чувства зависти и почтения; Олаф, по-прежнему сотрясаясь всем телом, молча наблюдал за нами.
- Доктор Гудвин, и вы, мой юный драчливый друг! - продолжил Маракинов, эффектно выдержав красноречивую паузу (краем сознания я отметил, что русский почему-то не включил Халдриксона в свое обращение). - Настало время сделать нам взаимопонимание. Я имею сказать вам предложение. Вот оно: мы все - как вы это говорите? - в одной лодке... йес, и сели на мель. Нам нужны все наши руки, разве нет? Давайте соберем сообща наши знания и наши головы и способности... ведь даже пинок как у мула - это способность! - Он задорно посмотрел на Ларри. - И вытянем нашу лодку снова на хорошую воду. А потом...
- Все это звучит очень трогательно, Маракинов, - перебил его Ларри, но ни в какой лодке я не буду чувствовать себя в безопасности рядом с человеком, от которого того и гляди получишь выстрел в спину.
Маракинов умоляющим жестом прижал руки к груди.
- Но это ведь так натурально, - жалобно сказал он, - так логично, йес! Здесь очень большой секрет, возможно, много секретов, полезных в моей стране..
Русский замолчал. Лицо у него вдруг сделалось как у человека, охваченного каким-то необычайно бурным чувством: вены на лбу набухли, глаза засверкали, он вдруг заговорил срывающимся гортанным голосом.
- Я не извиняюсь и не объясняюсь, - проскрежетал Маракинов, - Но я хочу кое-что сказать вам, йес! Вот моя страна покрывается кровавым потом в эксперименте, чтобы освободить весь мир. И вот другие народы, окружающие ее, как волки, и они только и поджидают прыгнуть на наши глотки при малейшей мере признаке слабости. И вот вы, лейтенант О'Киф, - из волков Англии и вы, доктор Гудвин, - из банды янки... и вот вы здесь, в том месте, что, может быть, будет способно для моей страны выиграть войну для рабочих. Что есть жизни вас двух и этого моряка ради всего этого? Меньше, чем мухи, которых я хлопаю своей рукой, меньше, чем пылинки в солнечном луче!
Он внезапно осадил себя.
- Но это сейчас не такая важная вещь, - почти холодно подвел итог русский.
- Ни это, ни мое стреляние. Давайте честно глядеть ситуации в лицо. Мое предложение есть такое: что мы соединяем интересы и - как это вы говорите? - смотрим на мир одними глазами, мы поищем наш путь через это место и поизучаем его секреты, о которых я говорил, если, конечно, сумеем. И когда это будет сделано, мы пойдем по нашим дорогам в каждую свою страну, чтобы сделаться полезными для наших стран, как каждому из нас это возможно. На моей стороне я предлагаю свои знания - и это вещь очень, очень неоценимая, - не так ли, доктор Гудвин? - и еще мой опыт. Вы и лейтенант О'Киф делаете так же самое, и этот человек, который Олаф, делает, что он может своей силой, потому что я не думаю, чтобы его полезность лежала в его мозгах, - нет.
- В сущности, Гудвин, - вмешался Ларри, пока я медлил с ответом, не зная, как отреагировать на предложение русского, - позиция профессора такова: ему дико хочется разнюхать, что скрывается в этом месте, но он начинает понимать, что одному человеку такая задача не по силам, и, кроме того, ему на голову неожиданно сваливается вся наша компания. Нас трое против него одного. И мы забрали у него пушку и все остальные его побрякушки. И нам, и ему сейчас одинаково выгодно быть заодно, а не держать за спиной противника. Но это временная уступка. Как только он дорвется до той информации, которая его интересует, все становится на свои места: тогда вы, и Олаф, и я - снова для него волки, мухи и пылинки, и не пройдет и семи секунд, как душка-профессор размажет нас всех по стенке. В любом случае, нас трое против одного, и если ему удастся удрать с тем, что он узнал, - ну что ж, значит, он это заработал. Я за то, чтобы взять его в компанию, если вы не возражаете.
Маракинов едва ли не развеселился.
- Тут не совсем так, как я бы разместил слова, возможно, - сказал он, но, в своей сущности, он правильно выражается. Я никак не буду поднимать на вас руку, пока мы все еще имеем опасность. Я клянусь вам об этом своей честью.
Ларри расхохотался.
- О'кей, профессор, - успокоившись, сказал он. - Как вы понимаете, я искренне верю каждому вашему слову. Тем не менее, советую вам помнить пистолет у меня всегда под рукой.
Маракинов невозмутимо поклонился.
- А теперь, - сказал он, - я расскажу вам, о чем узнал. Я нашел секрет дверного механизма точно так же, как это сделали вы, доктор Гудвин. Но из-за неосторожности побились мои конденсоры. Я был вынужден ждать, пока я посылал за другими... и ожидать возможно было бы месяцы. Я совершил определенные предосторожности и на первую ночь этого полнолуния я запрятался изнутри подземелья Хауте-лур.
Невольно трепет восхищения перед этим человеком, отважно решившимся броситься в тьму неизвестности, охватил меня. На лице Ларри я мог видеть отражение того же чувства.
- Я запрятался в подземелье, - продолжал Маракинов, - и увидел, как тот, который выходит отсюда, - вышел. Я ждал. много часов. Наконец, когда луна опустилась уже низко, он вернулся., в полном экстазе., с мужчиной, туземцем, захвативши его в объятия. Он прошел через дверь, и скоро луна забралась еще ниже, и дверь закрылась. В следующую ночь мне было больше уверенно, йес! После того, как ушел тот, который выходит, я заглянул в его обиталище через открытую дверь. Я сказал: "Этот не вернется за три часа. Пока будет его отсутствие, почему не пойти бы мне в его дом через дверь, когда она остается открытой?" Вот так я пошел... точно сюда. Я разглядывал колонны света, и я испытывал жидкость заводи, на которую они падали. Эта жидкость, доктор Гудвин, не есть вода, и это не есть вещество, известное на земле.
Он подал мне небольшой сосуд, обвязанный за горлышко длинным ремешком.
- Вот, возьмите, - сказал он, - и посмотрите сами.
Заинтригованный, я взял бутылочку и опустил ее в заводь.