Однако имеется подозрение, наше путешествие подходит к концу. Слава Богу, у нас есть мортиры!..
Мюррей Лейнстер, 1945…
Те, у кого есть вера, что цель освятят гигантские усилия, продолжат исследования, питаемые надеждой, что когда-нибудь в грядущем, — может, через сто лет, а может, и через неделю, им посчастливится напасть на след…
Фрэнк Д.Дрэйк, 1960…
2.
ДЖОРДЖ ТОМАС — 2027
…Только слушатели — привидения,
Нашедшие в доме ночлег, -
Стояли и слушали в лунном свете.
Как говорит человек…
Уолтер де ла Мар. «The Listeners»
Он миновал самую низшую точку выложенной железными листами долины, прошел под висящей на фоне неба огромной металлической чашей и обогнул посыпанную белым ракушником автостоянку.
Кованый кратер, — будто сосуд для звездной тишины -
Порожний кубок, покорно ждущий наполнения…
Через стеклянную дверь он ступил из яркого солнца в полумрак одноэтажного здания и по длинным, прохладным коридорам, светлеющим по мере того, как привыкали глаза, прошел к комнате с табличкой «Директор». Миновал средних лет секретаршу и вошел в оберегаемый ею кабинет, где ему навстречу, из-за стола, заваленного бумагами, поднялся какой-то человек.
В коридоре один за одним возникали желающие взглянуть на пришельца: бледные от ночного затворничества ученые и их загорелые ассистенты. С лицами, измученными от избытка фактов, и с глазами, лишенными какого-либо выражения, словно погасшие экраны.
— Мое имя Джордж Томас, — сообщил прибывший.
— А я — Роберт Макдональд, — сказал сидящий за столом человек.
Они пожали друг другу руки. «Приятное рукопожатие у этого Макдональда, — подумал Томас. — Слабое, но не вялое, как раз такое и должно быть у человека, которому ничего и никому не приходится доказывать».
— Я знаю, — сказал Томас. — Вы — директор Программы.
По тому, как он произнес это, чуткий собеседник смог бы сделать определенные выводы. Впрочем, Томасу было все равно.
Прохладный, скромно, но со вкусом обставленный кабинет чем-то напоминал хозяина. В отличие от коридора, где пахло смазкой и озоном, здесь господствовал близкий сердцу Томаса аромат бумаги и старых книг. Почти как дома. За обычным письменным столом поднимались высокие — во всю стену — стеллажи со множеством полок, уставленных книгами в потемневших от времени коричневых, темно-красных и зеленых переплетах из настоящей кожи. Томас, стоявший в центре комнаты, не смог разобрать полностью ни одного названия на корешке. Однако удалось определить: добрая половина книг — на иностранных языках. Руки зачесались взять хотя бы одну, дотронуться до гладкой поверхности переплета, полистать хрупкие страницы…
— По поручению журнала «Эра» я должен представить читателям вашу Программу. От самых ее истоков.
— Чтобы прикончить ее.
Томас не смог даже удивиться. «Вряд ли я сейчас способен вообще на подобные ощущения», — подумалось ему.
— Точнее, подготовить похороны, — несколько поправил Томас собеседника. — Ведь Программа уже скончалась.
— Вы располагаете какими-то основаниями для такого утверждения или это просто предубеждение?
Томас поудобнее устроился в кресле.
— Программа продолжается уже свыше пятидесяти лет. И за все это время — никаких результатов. За полвека умирает даже надежда.
— «Старушка еще полна жизни».
Томас вспомнил, откуда эта цитата.
— Да, литература вечна, она переживет все, — согласился он. — Но вот, пожалуй, кроме нее, на это, увы, может рассчитывать немногое.
Он вновь пригляделся к Макдональду.
Директору Программы сорок семь. На столько он в выглядит. Впрочем, глаза у него голубые и чистые, а черты лица знаменуют собой силу воли и характер.
— Почему вы решили, будто в мои намерения входит прикончить Программу?
Макдональд улыбнулся, и лицо его просветлело.
Томасу подумалось: хорошо бы понять, к чему эта улыбка и что представляет собой человек, способный вот так улыбаться.
— «Эра» — издание элитарное. Ваши читатели — частью бюрократы, частью — технократы. Среди тех и других немало солитариан. «Эра» призвана упрочивать их предрассудки, поддерживать самолюбие и выражать интересы. А Программа в какой-то мере угрожает этому триединству, особенно безупречному функционированию механизмов нашего технологического общества.
— Вы переоцениваете наши высшие круги, где не мыслят столь глубоко.
— За них это делает «Эра». Но если даже это и не так, все равно: Программа — лакомый кусочек для «Эры», и вполне сгодится как объект ее сатирического бичевания. Сегодня смысл всей игры заключается в одном — выискать еще что-то и поднять на смех.
— Вы оскорбляете «Эру» и меня, — не очень уверенно запротестовал Томас. — Девиз издания — «Правда и Смех». Заметьте, правда — на первом месте.
— «Fiat justitia, et pereat mundus», — вполголоса произнес Макдональд.
— Пусть обрушится мир, но восторжествует правосудие, — машинально перевел Томас. — Кто это оказал?
— Император Фердинанд. Вы слышали о нем?
— Сколько их было, этих Фердинандов?..
— Ах да, — вздохнул с облегчением Макдональд. — Ну конечно же! Джордж Томас. Автор того самого замечательного перевода «Комедии»… когда это было… десять… пятнадцать лет назад?
— Семнадцать, — подсказал Томас.
Ему не понравилось, как у него это вырвалось, но было уже поздно. Он попытался сделать вид, будто рассматривает бумаги на столе Макдональда.
— Вы не репортер, вы — поэт. Несколько лет назад вы написали роман под названием «Ад», о современных осужденных. По выразительности образов и степени воздействия на читателя он, скажу откровенно, не уступает одноименному бессмертному произведению. Судя по замыслу, это, несомненно, первый том трилогии. Неужели остальные я прозевал?
— Нет.
«У этого Макдональда просто какая-то привычка ранить своей доброжелательностью», — подумал Томас.
— Каждый должен обладать в достаточной степени разумом, дабы вовремя признать свое поражение и заняться чем-либо другим, где имеются шансы на успех. И остаться уверенным в себе и собственной правоте, ведь нужно выстоять — назло всем разочарованиям и необратимому, безжалостному ходу времени.
«Вот стоят здесь друг против друга двое — один постарше, но, впрочем, еще не старик, а другой — помоложе, хотя уже и не юнец. И прекрасно понимают друг друга», — думал Томас.
«Вначале талантливый лингвист, затем — посредственный инженер-электрик, он будто специально создан для Программы. И присоединился к ней двадцать один год назад. Уже через пять лет назначен директором. Говорят, у него красавица жена, хотя, помнится, с женитьбой связано что-то скандальное. Он так и состарился, вслушиваясь в неслышимые голоса. А что сказать о Джордже Томасе, поэте и романисте, — слишком рано познавшем вкус славы и еще в молодости сделавшим открытие: успех может стать едва ли не обратной стороной поражения, и слава, подобно смерти, приманивает разных шакалов, пожирающих твои время и талант…»
— Как раз об этом я сейчас и пишу, — сообщил Томас.
— Я так и думал, — проговорил Макдональд. — Ну, и как, удается попадать в унисон с правдой?
— Временами. Но я не об этом. У меня хорошая память, а правда не всегда выглядит такой, как нам хотелось бы. Пишу я главным образом ради успокоения духа юристов «Эры», специализирующихся на делах о диффамации.
— Работаете по специальности.
— Вы имеете в виду журналистику?
— Нет, похоронное ремесло.
— «Везде вокруг себя я вижу смерть».
— Я вижу жизнь.
— Отчаянье.
— Надежду. L'arnor che muove il sole e l'altro stelle[19] .