Я подозреваю, что теоретически все возможно, если перед этим немного поработать с машиной.
- Кроме подозрений у тебя есть еще кое-что?
- Я жеприехал на место аварии.
- Атеперь идешь пешком.
- Ты схватываешь на лету.
- Не хочешь разжевать и положить мне в рот?
- Думаю, нам лучше подыскать место поуединенней. - Я оглядываюсь и делаю широкий жест. - Здесь нас могут неправильно понять.
- Придется идти пешком? Кто станет подслушивать нас в таком месте?
- Паранойя еще никому не вредила.
- Расскажи это Иосифу Сталину... Я слишком вымотался, Шон.
Под глазами Алана проступили темные круги. Я впервые замечаю, что мой друг начинает седеть. Он устал и выглядит не лучшим образом. Эти годы ни для кого из нас не прошли даром.
- Побриться тебе надо, вот что, - говорю я. - Принять коньяку, душ и как следует выспаться.
- А тебе - нет?
- Я - второй на очереди. Пошли.
- Черт с тобой, Шон. Погоди-ка минутку. - Алан возвращается к седану и копается в бардачке. - Тебя, возможно, это удивит, но я захватил коньяк.
- Благослови тебя Бог за твою доброту. Может и лимончик найдется?
- Так далеко моя прозорливость не простирается.
- Неважно.
Мы медленно бредем по обочине, передавая друг другу бутылку. Коньяк - напиток на любителя и, хотя я никогда не относил себя к таковым, сейчас он пришелся кстати.
- Это, наверное, паршивейший коньяк на свете, - говорю я, после четвертого захода. - Дьюти-фри[11] ?
- В нем достаточно алкоголя, чтобы приятно обжечь горло, - отвечает Алан. - А раз так, то все в порядке. Как там говорил Теннеси? "Коньяк, коньяк!.." И все такое.
- Он что, правда это говорил?
- Скорее всего, нет. Я только что это выдумал. Думаю, Хемингуэй сказал что-то по этому поводу, но я не знаю что именно.
- Помниться, он утверждал, что коньяк - это яд для молодых писателей [12] .
Я вытаскиваю последнюю сигарету, сминаю и выбрасываю пустую пачку "Camel".
- Ты снова начал курить?
- Я периодически бросаю. Просто у меня сейчас тяжелый период.
- Мог бы спрятать ее в карман, - говорит Алан. - Вовсе не обязательно относиться к этому так по-свински.
- Пошел ты, - говорю я. - Ты и все защитники окружающей среды вместе взятые. Кой черт нам надо быть самым разумными, высокоорганизованными существами на Земле, если мы не можем позволить себе даже удовольствие выбросить пустую пачку из-под сигарет там, где захочется? Кой черт я должен тащить его еще восемь миль до ближайшего мусорного бака?
- В этом смысл того, чтобы быть разумным, высокоорганизованным существом.
- Искать мусорные баки?
- Не язви, Шон. Мы способны нести ответственность за свои поступки.
- Я несу ответственность. Можешь оштрафовать меня если хочешь, но если по-твоему выписывание штрафов является высшим достижением разума, то мне жаль эту цивилизацию.
- Я такого не говорил.
- Так какого?!.. А, к черту!
- Глотни-ка, - Алан успокаивающе хлопает меня по плечу. - Мы оба устали, Шон. Не будем затевать ссор по пустякам.
- Ты прав, - я жестом отметаю на предложение притормозившего водителя подвести нас. - За последние двадцать четыре часа я успел заложить взрывчатку в крупный научно-исследовательский центр, выжил в автокатастрофе, перелетел из южного полушария в северное и на карачках обшарил место, где погибло почти два десятка человек. Сущие пустяки.
- Я тоже скучаю по Мегги, Шон, - тихо говорит Алан.
Я молчу. Он уловил самую суть. После стольких лет вместе мы не мыслим жизни друг без друга.
Два бесконечно одиноких человека на шоссе. Снег.
17. Прошлое: разрыв
Они отрезали мне правую руку. Все, что ниже локтя отправилось в контейнер хирургических отходов, а оттуда - в печь, где сжигают ошметки человеческих тел. Я не давал на это разрешения, слишком занятый в то время бесцельными блужданиями по закоулкам собственного разума. Кома, аппарат искусственного дыхания, бесконечные консилиумы врачей.
Позже, все в один голос утверждали, что это было необходимо. У меня так и не хватило духу посмотреть снимки. К счастью, страховка кое-как покрыла расходы на лечение.
Лежа в больничной палате и часами разглядывая обмотанную бинтами культю, я, как помню, больше всего страшился разговора с Джуди. А его так и не произошло.
Она не появилась в клинике, не позвонила и, когда я решился набрать номер, сделала вид, что ничего не произошло.
"Привет, Джуди".
Молчание.
"Привет, Шон".
"Э-э-э... как ты там?"
"Все хорошо".
Молчание.
"Я...Джуди, я..."
"Мне надо идти, Шон. Поговорим как-нибудь в другой раз, ладно? Пока".
Другого раза так и не случилось.
Позже, навестивший меня Тэд признался, что Джуди перебралась к Бену. Этот парень беспокоил меня и прежде, постоянно мелькая на горизонте в то время, когда мы еще встречались. Друзья детства - что может быть хуже? Эти двое знакомы друг с другом долгие годы, вместе росли и взрослели. Они пережили то, о чем я понятия не имел, с принужденной улыбкой слушая их милую болтовню.
"Бен, а помнишь?.."
"Да, Джу, это было нечто!"
Я ловил понимающие, проникновенные взгляды, сжимал зубы, замечая мимолетные, ничего, казалось бы не значащие, прикосновения и изо всех сил пытался сдержать готовую выплеснуться ревность.
Разумеется, меня предупреждали, но любые попытки поднять эту тему в разговоре с Джуди наталкивались на стену холодного раздражения.
"Шон, ты опять?! Перестань!"
Я переставал, отступая в тень. Поговорить с Беном по-мужски? Хороший совет, если не учитывать того, что пока я просиживал за учебниками, Бен занимался боксом. Конечно, и эту проблему можно было бы решить, но ценой тому могли стать мои отношения с Джуди и я терпел, боясь потерять ее. То, что я рассказываю похоже на исповедь, верно? Пожалуй, после аварии я перестал верить в Бога.
Угрюмое затворничество продолжалось около года. Я забросил учебу. Подражая героям телеэкранов, я попытался утопить горе в крепких напитках двойной очистки, но быстро выяснил, что мой желудок не приспособлен для подобных развлечений. Я отпустил жидкую бородку, принялся мечтать о мести и перестал отвечать на звонки. Наверное, потому тот парень и явился ко мне лично.
На вид ему было около тридцати, но тогда я плохо разбирался в азиатах. Он подарил мне визитную карточку и надежду на чудо. "Экспериментальный образец протеза, - сказал он. - Специальная программа отбора кандидатов в опытную группу".
Через двадцать четыре часа спустя: я в кресле, на борту самолета, направляющегося в Японию, и еще совсем не понимаю, что это последнее решение прежнего Шона Купера. Мне девятнадцать.
18. Настоящее: Элис
Вечером Алан собирает оставшихся работников "Криолаб 8" в конференц-зале. Они рассаживаются по местам, хмурые и нахохлившиеся, все как один обряженные в траурные костюмы. В воздухе пахнет отчаянием, разбитыми надеждами, спиртным и антидепрессантами. Мне все это знакомо, я через это прошел.
Алан склоняется над черной головкой микрофона, стучит по ней пальцем, вызывая в зале глухое раздражение, и начинает речь.
Я сижу справа от него, внимательно наблюдая за реакцией служащих и, время от времени, делая пометки. Лица угрюмы. Эти люди больше не верят, что Бог их любит. В определенном возрасте подобное разочарование оказывается ударом от которого человеку уже никогда не оправиться. Мне, пусть это и прозвучит горькой издевкой, повезло: я был молод и вскоре получил второй шанс.
- Мы целиком и полностью разделяем вашу скорбь, - монотонно говорит Алан. - И заявляем, что семьям погибших, кроме положенной страховки, будут выплачена дополнительная компенсация.