Новаш Наталия
Наталья Новаш
(рассказ)
Как счастлив был я не сдержать данное Эчлю слово жениться на Эчелейн, иначе бы не узнал, что второй том сочинений Бихевайля существует. Сразу же после Пурги, кончив свои занятия и видя, что труд мой не может быть завершен в самый ближайший срок, я свернул списки формул, спрятал в маленький кошелек все мое состояние - четыре серебряных полусотенника и, не разорвав контракта, покинул башню библиотеки, чтобы купить в Нижнем рынке ранние Цветы Отказа.На крышах еще лежал снег, но мостовая была суха, в стоке звенел ручей, и между серых плит согретого солнцем ракушечника пробивалась первая травка.У Южных ворот четыре пожилых горожанина в форме наемного ополчения отвязывали от столба неоттаявший труп Почтового, пытаясь освободить пришитую к поясу сумку - у обочины ждал почтовый кортеж. Капюшон и защитная часть балахона на злосчастной жертве Пурги были изодраны в клочья, но само лицо казалось спящим - только алая струйка крови под левым ухом.Одни только чистильщики снега мелькали за рыночными столами. Она одиноко стояла в нижнем ряду, закутанная до самых глаз в лохмотья рваного капюшона, и стекла старых очков, покрытые сетью трещин, скорее могли бы скрыть то, что было под ними, чем помочь рассмотреть хозяйке лежавший снаружи мир. Ее глиняное ведро с деревянной ручкой, оплетенное свежими прутьями лозняка, с пышным букетом едва раскрывшихся белых кали закрывало от покупателей сгорбленную фигурку старухи. Только маленький, детский затылок заметен был за цветами так низко, скрючившись над прилавком, наклоняла она голову в капюшоне.Только я с моим необычным ростом мог видеть все взглядом сверху коричневые стенки ведра, и плотно умятый снег, и нежные светло-зеленые стебли воткнутых в снег цветов, ценой каждый в полсотни серебряных. То были реликтовые цветы кали, ни на что более не похожие, имевшие луковицу и зацветавшие только раз через триста с лишним солнцестояний."Она недурно зарабатывает, - подумал я о старухе, - в состоянии купить другие очки".Я медлил в раздумьях об Эчелейн и о том, стоит ли ее терять из-за неоконченного трактата, и, обведя глазами заполнявшийся торгующими базар, заметил в верхнем крытом ряду толстого горожанина в красной богатой шапке с таким же ведром цветов.Шел третий час после Пурги, снег растаял.Прицениваться не стоило - и в другом конце света, если он только существовал, четыре таких реликта стоили состояние.В сомнениях и горьких мыслях о неудачливой своей судьбе я исходил весь базар и к четвертому часу солнцестояния едва отыскал старуху меж торговцев зеленью и ранними овощами. В ведре оставалось ровно четыре цветка, и только я с моим необычным ростом мог рассмотреть взглядом сверху их хрупкие и мясистые светло-зеленые стебли, что торчали из снега, и страницу книги, которую читала старуха. Цепким натренированным взглядом успел я ухватить смысл светившихся красных строк - те вспыхивали, словно живые, поверх обычного текста вслед за солнечным зайчиком от очков, перемещавшимся по бумаге по мере того, как низко склоненная голова старухи двигалась вдоль страницы.Том и очки Бихевайля!"О, милая Эчелейн! - воскликнул я про себя. - Ты для меня не потеряна, и доступ в книгохранилище теперь не нужен! Второй том Бихевайля существовал!"- Вы будете покупать? - спросила старуха, и я в тот миг не заметил, как прозвучал ее голос и зачем она спрашивает меня, погруженный в мысли о том, как закончу свой труд и обеспечу наше будущее с Эчелейн: надо убить старуху и похитить книгу.В руках ее уже не было книги.
Рассчитанным быстрым движением, словно поправляя очки, она коснулась их дужки у переносицы и повернулась к соседнему покупателю. Я увидел только очки и маленький нос, полускрытый монашеской маской, завязанные на подбородке шнурки черного капюшона."Как быть с цветами?" - мучительно думал я. Отправиться с ними к Эчлю значило упустить старуху. Выслеживать?.. Они были не нужны.Судьба сделала все сама. Это был бедолага Эрхаль, ученик зодчего, к кому повернулась старуха и отвечала ему таким молодым голосом, который бывает только у святых монахинь. Он протягивал ей свой маленький кошелек, и только я своим взглядом сверху мог видеть, как выскользнули из снега четыре толстых упругих стебля и на дне пустого ведра плеснулось совсем немного талой воды...Ведь только вырванные с материнской луковицей цветы сохраняли свежесть?.. Я чуть было не упустил старуху.Вопреки моим ожиданиям она не вышла в Северные ворота, и внутри шевельнулось паническое беспокойство: сумею ли воротиться в город, даже если дом ее не далеко на юге? Шел шестой час солнцестояния.Следуя за старухой длинной торговой улицей, я обзавелся вместительной пристяжной сумкой, провизией и флягой воды, купил соломенную шляпу от солнца, балахон с двойным утеплением и обыкновенный костяной нож. В башенке оружейника я оставил все свое состояние, приобретя серебряный пистолет и не подумав о самом главном: зачем я делаю сейчас все это? И почему же, поверив в факт существования второго тома, не верю его непреложным истинам? Такова сила внушаемых нам предрассудков.Часы на башне Южных ворот пробили шесть, когда мы выбрались наконец из города, пропустив встречный поток повозок с ранними овощами. Солнце, стоящее в самом зените, жарило немилосердно, но пока дорога шла вдоль реки, петляя в зарослях камыша, мне ничего не стоило, держась в тени на приличном расстоянии от старухи, не выпускать из виду ее черный монашеский балахон. Когда вдали показались поля, я снял свою академическую мантию, запихал ее в сумку и остался в одной нижней рубахе и фехтовальном трико. Надвинув пониже шляпу, я стал просить небо послать хоть легкую облачность. Злаки этого урожая были мне по плечо и могли подарить свою-тень только старухе, которая шагала удивительно бодро, не теряя темпа. А я только с завистью провожал взглядом шатры и навесы сеятелей, под которыми спали сейчас, дожидаясь жнивья, усталые после пахоты люди.В девять яркий свет неба слился с маревом пожелтевших полей, и, едва чувствуя под собой подкашивающиеся ноги, я понял, что в город мне не вернуться. Колючие налившиеся колосья тяжело хлестали меня по плечам, в поля высыпали косцы и носильщики, нагружавшие урожай в телеги. Я думал о неизбежности посягнуть на жизнь святой монахини, по-прежнему не замечая, что ум мой все еще закрыт покрывалом от яркого света истины, цвет которого - знание и сила которого есть могущество, приходящие как дыхание к сбросившему покрывало.Когда оставалось чуть более двух часов светового времени, навстречу мне потянулись повозки, нагруженные зерном, и я молил бога, чтобы жилье старухи оказалось где-нибудь за холмом. Но как только после мучительного часа пути я ступил на вершину, порыв ледяного ветра пригнул к земле нескошенные здесь травы, и справа на горизонте открылись горы, которые все-таки существовали! С ужасом я увидел внизу только дикую степь без единой человеческой башни и серую ленту пути, убегавшую к горизонту! И мир раскололся во мне и передо мной над этой дорогой - кем и когда построенной, как и город? Из камня тех гор, которые существовали?Мир надвое раскалывался над дорогой. Там, слева, над кромкой камыша, над сизой дымкой реки и теплой невидимой далью моря сгущалась завеса влажного фиолетового тумана - разрасталась, двигалась на дорогу, застилая собой полнеба.