Слушать от собеседника дважды одно и то же становилось скучно толкут воду в ступе. Все опротивело.
Вот как сейчас:
Гармонь певучая…
В конце концов Володя пошел к Прокопию Кузьмичу и рассказал ему все.
Старый врач удивился:
— Ничего подобного не встречал!
Володя пожал плечами.
— Давай проверим, — предложил Прокопий Кузьмич. — Что у меня сейчас в голове?
— Окорок, — сказал Володя.
— М-да-а… — протянул Прокопий Кузьмич. Он думал об окороке, который коптился у него за сараем.
— А сейчас?
— Крокодил…
— Сильно! — сказал Прокопий Кузьмич. К дню рождения внучки он приготовил резинового крокодила. Хранил тут же, в медпункте.
— Что мне делать? — спросил Володя.
— Как это у тебя открылось?
Володя рассказал историю с падением дерева.
Прокопий Кузьмин согласился, что подобное может быть: у людей отшибало память от страха, отнимало речь. Но чтобы прибавляло что-нибудь, об этом Прокопий Кузьмич не слышал.
Володя опять спросил:
— Что мне делать?
— Я, брат, тебе не скажу, что делать, — откровенно признался Прокопий Кузьмич. — По таким делам я не специалист. К профессору тебе надо.
— К какому?
— По высшей нервной деятельности.
— Где я его найду?
Прокопий Кузьмич подумал.
— Единственное, что предложу, — сказал он, съездим в район к психиатру.
Володя вскинул на Прокопия Кузьмича глаза.
— Нет, нет, ты не бойся! — сказал врач. — Ничего плохого у тебя нет, в сумасшедший дом тебя не посадят. А совет, к какому профессору обратиться, дадут. Поедем.
И вот они едут.
Гармонь певучая
Меня замучила…
Володя встал с камня — пересесть дальше: гармонь и его замучила.
В это время из-за поворота показывается машина — та самая, которая довезла Володю и Прокопия Кузьмича до сторожки.
По ступенькам крыльца сходят Деревянко и Прокопий Кузьмич. Сторож открывает шлагбаум, пропускает машину. Прокопий Кузьмич лезет в кузов, Володя лезет за ним. Здесь, на Лабе, автобусы не ходят с сотворения мира: дорога горная, битая — кочка на кочке. Врач и Володя усаживаются в кузове на соломе, машина трогается.
Гармонь певучая…
Володя думает о том, что скажут ему в районной поликлинике.
Ничего особенного врач-психиатр не сказала. Посмотрела в зрачки, спросила, как зовут, сколько лет. Может, была неразговорчивой, а может, говорить было некогда — разговаривал Прокопий Кузьмич, старался подать пациента в наилучшем виде:
— Через стенку, через улицу, даже через два дома слышит! Удивляюсь, Серафима Гавриловна, откуда у него такое? Феномен! Мессинг! Что Мессинг? Мессинг против него мальчишка! Кристалл-самородок. Посмотрите на него, Серафима Гавриловна!
Серафима Гавриловна заполнила бланк с печатью и долго растолковывала Володе, как найти в Краснодаре мединститут и в мединституте профессора Ринкина.
— Прямо к нему! — сказала она. — Он специалист по аномальному мышлению.
Володю царапнуло слово «аномальному», но бумажку он взял, положил в карман.
— Вот и хорошо! — приговаривал при этом Прокопий Кузьмич. — Дар у него изумительный, Серафима Гавриловна!
Проводил Володю до автостанции и, прощаясь у автобуса, похлопывал Володю по плечу:
— Найдут применение твоим способностям, подходящую работу! Следователем, например. Берегись, ворье! — Прокопий Кузьмич засмеялся. — А то завмагом в большом магазине, чтобы продавцы не того…
Прокопий Кузьмич пошевелил пальцами в воздухе и опять засмеялся.
Володя вздохнул: что его ждет?
В город он приехал вечером. Устроился в гостинице. Не выходил из номера, думал: какой будет встреча с профессором? Жизнь его менялась коренным образом.
Пока он был в поселке, с Тамарой, «необыкновенный дар», как говорит Прокопий Кузьмич, был для Володи наподобие флюса: раздуло щеку, чувствуешь припухлость при каждом шаге. Можно привыкнуть на какое-то время: с тобой случилось — сам переживаешь.
А теперь «флюс» начнут осматривать, ощупывать, могут сделать больно. Да и что получится из всего этого?
Володя ворочался в кровати, забылся далеко за полночь.
Проснулся в дурном настроении. Пошел отыскивать институт. Нашел. Походил по этажам, отыскивая профессора Ринкина Эдуарда Павловича — так было написано на конверте. Нашел на втором этаже, постучал в дверь.
— Войдите! — ответили из-за двери.
Вошел:
— Вы Эдуард Павлович?
— Чем могу?.. — Человек за столом откинулся в кресле.
Володя подал ему конверт. Сел на стул. Эдуард Павлович кивнул ему: присаживайтесь.
Эдуард Павлович оказался человеком высоким, полным, с вихрастой седеющей головой, с серыми глазами навыкате; толстая верхняя губа нависала над нижней наподобие надутой автомобильной шины. Губа не понравилась Володе.
— Гм… — сказал Эдуард Павлович, прочитав письмо Серафимы Гавриловны.
Прочитал еще раз. Посмотрел на Володю.
— Значит, молодой человек, — спросил, — читаете мысли?
— Читаю, — сказал Володя.
Глаза навыкате обшаривали лицо Володи с откровенной насмешкой. «Самоуверенный шарлатан», — очень четко произнес мысленно Эдуард Павлович,
Володя молчал. В голове у него шумело после бессонной ночи.
— Не скажете ли вы, о чем я сейчас думаю? — спросил Эдуард Павлович.
_ О том, что сегодня в автобусе вам дали счастливый билет, — ответил Володя.
— Гм… — хмыкнул Эдуард Павлович.
Не спуская с Володи глаз, нагнулся, открыл нижний ящик стола, на ощупь взял что-то, стиснул в ладони.
— Что у меня в руке?.. — спросил быстро, не давая Володе подумать. Что в руке, он и сам толком не знал. Картонная коробочка. А вот с чем, пусть прохвост отгадает.
Володя сказал:
— Не знаю.
— Гм… — сказал профессор, но уже другим тоном.
И опять четко подумал: «Законченный шарлатан!» Видите?.. — разжал пальцы.
На ладони лежала коробка с канцелярскими кнопками. Справедливости ради надо сказать, что, когда Эдуард Павлович стискивал коробку в руке, он предполагал, что коробка со скрепками.
— Значит, ваши «возможности», — Эдуард Павлович выделил слово «возможности», подчеркнув, что оно в кавычках, — не безграничны?
Тут же он икнул и поморщился.
— Конечно, — сказал Володя, — не безграничны.
Но вот сегодня утром вы завтракали. Домработница Катя подала вам два сваренных всмятку яйца. Вы еще подумали: яйца почти коричневые от черной курицы… Одно яйцо оказалось тухлым. Вы огорчились и выругали домработницу Катю за то, что она не умеет выбирать яйца на рынке. Вы ее выругали так: «Дубина стоеросовая…» Катя слышала через дверь и обиделась. Потому что не знает, что такое «стоеросовая». Я тоже не знаю. А вам после тухлого яйца плохо…
По мере того как Володя все это говорил, глаза у Эдуарда Павловича расширялись и под конец полезли на лоб.
— Ну… — сказал он, встряхнув головой, — о-отлично.
— Если вы меня еще раз назовете шарлатаном и прохвостом, — сказал Володя, — я поднимусь и уйду.
— О-отлично… — тянул Эдуард Павлович, выпрямившись в кресле, и вдруг оглушительно захохотал. Не знаете, что такое «стоеросовая»? Ха-ха-ха!.. — На глазах его были слезы. — Я тоже не знаю! Хоть убей, не знаю!.. Вашу руку, молодой человек! — Потянулся через стол к Володе волосатой рукой.
Володя пожал ему руку.
— Мир на вечные времена! — сказал Эдуард Павлович и вытер со щеки остатки слез. — Ведь действительно смешно, а?..
Они еще долго беседовали. Договорились, что Эдуард Павлович покажет Володю научным сотрудникам, они поговорят с Володей накоротке и тогда все вместе подумают, как рационально использовать открывшиеся у Володи способности.