..ты уже пришел?..
Запавшие ноздри. Желтое лицо. Женщина была худа, угловата, черна как галка.
- Который час? Что не раздеваешься?
Она приподнялась на локте, выпила глоток воды, посмотрела на Мегрэ, стараясь прийти в себя, и, видя, что он чинно сидит на стуле у ее изголовья, спросила:
- Ты доктор?
- Что вам нынче ночью сказал мсье Жан?
- Жан?.. Замечательный парень... Он мне дал... Но вам-то что до этого?
- Он тебе дал кокаину, я знаю... Лежи, не вставай... И он говорил с тобой о Мими и о Проспере.
По-прежнему на улице гремели медные трубы, то ближе, то дальше, по-прежнему воздух пропитан был приторным благоуханием мимоз, словно никаких других запахов не существовало на свете.
- Проспер хороший...
Она говорила как во сне, с какими-то детскими интонациями. Потом вдруг жмурилась, морщила лоб, словно от внезапной острой боли. Язык у нее заплетался.
- А у тебя есть немножко? Дай!..
Ей вновь хотелось наркотика. У Мегрэ было неприятное чувство, что он вырывает секрет у больной, лежащей в бреду.
- Ты очень любила Проспера, верно?
- Он не такой, как другие... Очень уж добрый... А что за женушка ему попалась? Мими!.. Да так всегда бывает... Ты его знал?
Ну, еще одно усилие! В конце концов ведь это его обязанность.
- Когда он служил в "Мирамаре", верно?.. А вы трое танцевали в "Прекрасной звезде" - Мими, Шарлотта и ты...
Она строго произнесла:
- Не говори плохо про Шарлотту. Она славная... Влюбилась по уши в Проспера... Если б он меня послушался...
- Я думаю, вы встречались в "Кафе артистов", когда бывали свободны...
Проспер был любовником Мими.
- Уж как он влюблен был!.. Даже поглупел... Бедняга Проспер... А потом, когда она...
И вдруг Жижи приподнялась на постели и спросила недоверчиво:
- А вы вправду ему друг? Просперу?
- Когда у нее родился ребенок, да?
- Кто вам про это сказал? Она только мне одной написала. Да и не так все началось...
Она прислушалась к музыке, опять приблизившейся к дому.
- Что это такое?
- Ничего...
На Круазет выехали разукрашенные цветами колесницы, пушечный выстрел возвестил о начале карнавального шествия. Сверкающее солнце, гладкое море, моторные лодки, чертившие круги на воде, и маленькие грациозно наклонявшиеся яхточки...
- А у тебя, может, все-таки есть немножко?.. Поди попроси у Жана.
- Значит, Мими сперва уехала с американцем?
- Это тебе Проспер рассказал?.. Дай мне еще стаканчик воды, будь такой добренький... Этот самый янки встретил ее в "Прекрасной звезде" и влюбился в нее... Увез ее в Довиль, а потом в Биариц... Надо правду сказать, Мими умела за дело взяться... Не то что мы, дурочки... Шарлотта где теперь? Все еще в "Пеликане"?.. А вот я совсем развалина...
И она презрительно засмеялась, обнажив испорченные зубы.
- Как-то раз Мими написала мне, что у нее будет ребенок и она, мол, уверила своего американца, будто младенец от него... Как его звали-то, американца? Освальд.
А потом еще одно письмо прислала, что едва не погорела: родился мальчишка, рыжий-рыжий... Понимаешь?.. Я не хотела, чтобы Просперу сказали...
Может быть, подействовали два стакана воды, которые она выпила. Она спустила с постели ноги, длинные тощие ноги, вряд ли привлекавшие взгляды мужчин. Когда она поднялась, стало видно, что она высокая и худая, как скелет. Сколько часов приходилось ей вышагивать в темноте по тротуару или сидеть в пивной за столиком, чтобы залучить клиента...
Взгляд ее прояснился. Она пристально посмотрела на Мегрэ.
- Ты из полиции, а?
И лицо ее исказилось от злобы. Однако в голове все еще стоял туман, и она делала усилия, чтобы рассеять его.
- - Постой... Что мне Жан говорил?.. Да ты как сюда попал? Кто тебя привел? Жан не велел мне ни с кем разговаривать... Я ему слово дала.
Признавайся... Признавайся, ты из полиции? А я... Да какое полиции дело, что Проспер и Мими...
И вдруг разразилась истерика, ужасная, неистовая.
- Мерзавец!.. Сволочь!.. Воспользовался тем, что я не в себе была.
Она отворила дверь, слышнее стал шум, доносившийся с улицы.
- Убирайся... Сейчас же убирайся... а не то я тебя... я...
Она была смешной и жалкой. Швырнула в Мегрэ кувшин с водой, чуть не угодила ему по ногам, и пока он спускался с лестницы, кричала ему вслед грубые ругательства.
В кафе посетителей не было. Еще не настал час.
- Ну как? - спросил из-за стойки мсье Жан. Мегрэ надел пальто и котелок, оставил мелочь для официанта.
- Узнали вы от нее то, что хотели? На лестнице, которая вела в номера, послышался голос:
- Жан!.. Жан!.. Иди сюда. Я тебе кое-что скажу...
Дверь в кафе приотворилась, и из нее выглянула жалкая, растрепанная Жижи, без башмаков, в спустившихся чулках.
Мегрэ счел за благо удалиться.
На Круазет люди, глядя на черное пальто и котелок Мегрэ, вероятно, принимали его за провинциала, впервые приехавшего на Лазурный берег полюбоваться карнавалом. Маски толкали его. Он с трудом вырывался от весельчаков, тянувших его за собой в фарандолу. На песчаном пляже несколько курортников, равнодушных к празднику, принимали солнечные ванны, почти голые, уже загорелые, и смазывали тело оливковым маслом, чтобы загореть еще больше.
Вот и отель "Мирамар", выкрашенный в желтый цвет, массивная громада с двумя-тремя сотнями окон, с величественным швейцаром, с целым парком автомобилей и армией рассыльных. Мегрэ думал было зайти туда. Да нет, к чему? Ведь он уже выпытал все, что ему надо было узнать. А пить очень хотелось, хотя он много пил в тот день. Он вошел в бар.
- Есть у вас железнодорожное расписание?
- На Париж? В двадцать часов сорок минут отходит скорый, вагоны трех классов...
Мегрэ выпил еще кружку пива. Надо было ждать несколько часов. Он не знал, куда себя девать. Должно быть, у него осталось отвратительное воспоминание об этих часах, проведенных в Каннах в праздничной атмосфере карнавала.
Он старался представить себе то, что было здесь не так давно, и минутами это прошлое становилось для него таким реальным, что он буквально видел перед собой Проспера, его рябое лицо, рыжие волосы, добрые выпуклые глаза; видел, как он выходит из "Мирамара" по черной лестнице и бежит в "Кафе артистов".
Три женщины, которые в те времена были на шесть лет моложе, сидели за столиком в этой пивной - завтракали или обедали.