Она вязала ярко-красный шерстяной жилет: спицы беспрерывно позвякивали и работали почти автоматически.
— Здравствуйте… Вы, наверное, мисс Форд? Меня зовут мисс Стэфл…
— Мы станем друзьями, если я буду знать, в чем дело. Вы здесь гостите?
Казалось, будто спицы работали без посторонней помощи. Диана была изумлена… она еще никогда не вязала ни чулок, ни жакетов.
— Ну, да! Мистер Сэльсбери считает, что вам скучно. Нам, девушкам, не подобает жить в одиночестве. Мы тогда слишком много размышляем, а это неприлично.
— Вы правы! Я тоже размышляю теперь кое о чем, — напористо сказала Диана. — Значит, вы приглашены сюда в качестве наставницы хорошего тона?
— Я приглашена в качестве собеседницы, — тихо ответила мисс Стэфл.
— Если так, то дело ясно! — Диана открыла ридикюль и вынула чековую книжку. — Каков ваш гонорар?
Мисс Стэфл назвала сумму.
— Вот вам деньги за два месяца. Я не думала никого приглашать.
Девушка позвонила. Спицы перестали позвякивать.
— Элеонора! Мисс Стэфл уходит — немедленно. Скажите Третнеру, чтобы нанял красивое авто и отправил обратно багаж этой дамы.
— Но… милая! — дрожащий голос мисс Стэфл прозвучал неожиданно резко. — Меня пригласил мистер Сэльсбери, и боюсь, что…
— Мистеру Сэльсбери не нужна собеседница. Итак, мой ангел, хотите устроить сцену или выпорхните, как легкокрылая птичка?
Возвращаясь домой, Гордон ждал бурных объяснений. Он решил быть твердым и непоколебимым, как скала, независимо от того, разразится Диана потоком резких слов или постарается смягчить его слезами. Но девушка в это время как раз завела граммофон, поставила новейший шлягер «Не смей меня называть возлюбленной» и с удовольствием танцевала в ритме музыки. Гордон ненавидел граммофоны и шлягеры, но не реагировал на это, так как нужно было поговорить о более важных вещах. Достопочтенной мисс Стэфл в доме не было видно.
— Сюда никто не приходил? — спросил мимоходом Гордон.
— Никто, за исключением какой-то ненормальной старой девы, которая внушила себе, что мне нужна собеседница.
Гордон пал духом.
— Где она?
— Я даже не потрудилась записать ее адрес. Почему ты спрашиваешь? Разве гувернантка была предназначена для тебя?
— Ты отказала ей?
— Да! Она противная женщина! — Диана о чем-то подумала и спросила: — Она вязала тебе красную пижаму?
— Что? Ты… гм… прогнала женщину, которую я нанял? — строго сказал Гордон. — Право, Диана, это уже слишком!
Девушка мгновенно переменила тему.
— Чай будет подан через пять минут. Милый братец, у тебя очень грязные башмаки! Немедленно иди наверх и переобуйся.
Гордон потерял самообладание, в нем нарастало раздражение, он раскраснелся от негодования.
— Я этого не сделаю! — резко сказал он. — Я хозяин в своем доме и не стану подчиняться твоим указаниям. Пора положить конец этой комедии! Это невыносимо! — Он ударил рукой по спинке стула. — Один из нас должен уйти отсюда, слышишь? Служанки уже без устали болтают об этом. Я заметил, что Третнер улыбался, когда ты сегодня вышла к завтраку в неглиже. Я занимаю видную должность, моя репутация безупречна и я пользуюсь хорошим именем в Сити. Я вынужден, наконец, охранять свои интересы против покушений эгоистичного, нещепетильного подростка.
— Гордон, как ты смеешь называть меня так? — воскликнула она с упреком.
— Я ни в коем случае не позволю, чтобы серьезный вопрос был превращен в шутку или анекдот. Еще раз повторяю, что один из нас должен уйти из Чейнэл Гарден.
Диана с минуту подумала и вышла из комнаты. Гордон слышал, как она позвонила по телефону. Он улыбнулся. Победа! Она, наверное, звонит в отель. Нужно только действовать энергично и не давать себя запугивать. Остальное уладится…
— Алло… Это редакция? Я мисс Диана Форд.
Будьте любезны прислать репортера на Чейнэл Гарден, № 61.
Через мгновение Гордон был у аппарата.
— Что ты делаешь? — возбужденно спросил он.
Диана пожала плечами.
— Мне невыносима жизнь без тебя, Гордон! — сказала она, якобы в совершенном отчаянии. — Если ты прогонишь меня отсюда, я брошусь в Темзу.
— Ты сошла с ума! — вне себя от ужаса воскликнул он, пытаясь отнять трубку.
— Врач из секционной камеры тоже подумает, что я рехнулась, когда… не перебивай меня, сотрудник редакции хочет со мной говорить.
С большим трудом удалось ему удалить ее от аппарата.
— Пожалуйста, никого не посылайте. Это излишне… Женщина в полном здравии, она жива… Что? Ничего подобного… Нам нечего опасаться…
Совершенно расстроенный, Гордон вернулся в кабинет. «Вот наваждение», — шептал он.
— Твое поведение скандально, даже бесстыдно. Теперь мне понятно, почему даже такой подлец, как Демпси, обратился в бегство и предпочел умереть на чужбине, в джунглях, чем иметь дело с такой гнусной ведьмой.
Терпение Гордона иссякло, он был на грани бешенства. Однако овладел собой и, прежде чем закончил свою проповедь, понял, что перехватил через край.
— Прости, мне очень жаль, — тихо сказал он.
Лицо девушки было безмятежным, взгляд — непроницаемым. Нельзя было понять, о чем она думает.
— Мне очень жаль, Диана! Мне не следовало так говорить… Еще раз прости!
Девушка не отвечала; стояла в трагической позе со скрещенными на груди руками. Гордон медленно и тихо вышел из кабинета. Тогда она произнесла вслух.
— Жаль, что телефон не в этой комнате. Сегодня же напишу в почтовое управление, чтобы его перевели сюда.
За ужином Гордон и Диана не произнесли ни слова. Наконец он сказал:
— Я условился встретиться с другом в театре, мне нужно идти.
— Целую вечность не была в театре, — она громко вздохнула.
— Тебя не заинтересует эта пьеса… Это русская социальная драма из жизни рабочих.
Диана снова вздохнула.
— Я так люблю русские пьесы! Русский театр мне очень нравится. Главные герои умирают на сцене так красиво, что я просто очарована. В опере и оперетте никогда не знаешь, кого, собственно, певцы представляют, потому что не знаешь текста, но в драме — все ясно!
— Но русская пьеса не подходит для молодых девушек, — вежливо ответил Гордон.
— Если возьмешь меня с собой, буду готова через пять минут. Я все равно не знаю, что предпринять сегодня вечером.
— Ты ведь можешь обдумывать, что подать утром к завтраку, — язвительно заметил Гордон.
Оставшись одна, Диана завела граммофон, но вскоре это ей надоело, и она погрузилась в раздумья. На память невольно приходил Демпси, хотя мысль о нем была неприятна. Не потому что она любила этого странного человека. Он перевернул всю ее жизнь: психика ее созрела, и мировоззрение изменилось. Теперь она слабо помнила его тонкое лицо, мускулистое тело и страстные речи. Нет, по-настоящему она не любила его. Он лежал у ее ног, умоляя о любви, угрожая застрелить ее, говорил, что обожает и готов отказаться от карьеры священника. В одно теплое февральское утро, когда розы до срока расцвели в саду, Демпси бросил к ее ногам изящно упакованную пачку банкнот — все его состояние — и со слезами попрощался с ней. Он бежал от любовных пыток в джунгли и больше не вернулся. Он погиб там, не в силах переносить мучений отвергнутой любви. Диана не оплакивала его и не огорчалась. Только думала о том, когда он вернется и потребует обратно восемь тысяч фунтов, которые бросил к ногам в столь драматическом порыве. Она не верила, что он вернется, но не исключала такой возможности…
Об этих деньгах тетя ничего не знала. Миссис Тэдзерби была чрезвычайно ленива и не переносила малейшего огорчения или раздражения. Она ненавидела деньги и связанные с ними расчеты.