- Он сграбастал ее в объятия и укусил еще крепче, так что она взвизгнула. - Уйди, дурак! Я тут ему готовлю, а он...
- Кусается... Все правильно. В нашем деле зубы остфые нужны.
- И ты на мне их тренируешь.
- Это чтобы далеко не ходить...
Он сел за стол. На красивом фарфоровом итальянском блюде уже были разложены бутербродики с черной икрой, карбонатом. Готовился еще омлет и тосты с сыром. Арнольд знал, что если с утра хорошо не подкрепиться, то весь день будешь чувствовать себя в чем-то обделенным. Чтобы быть в форме, он должен быть прежде всего сытым и довольным жизнью. Голодный человек - человек злой. А злым деньги не идут.
Он плюхнулся на мягкое кожаное синее сиденье уголка, прижмурился - в окно светило яркое солнце. Погода -как по волшебству изменилась. Еще ночью хлестал мелкий, противный дождь, ветер раскачивал деревья и было зябко, мерзко, даром что весна. А теперь светит солнце и, в общем-то, все отлично.
- Как ты сегодня? - спросила Лена.
- День сумасшедший. С утра надо к Дону Педро.
Лена скривила губы, демонстрируя свое отношение к Петру Смагину, директору ТОО "Локс", приятелю и компаньону мужа. Кличку Дон Педро он получил благодаря тому, что своим статным видом и смуглым лицом, а также черными усами походил на героя-любовника из латиноамериканских сериалов. Был он скользок, хитер, и у Лены вызывал чувство брезгливости.
- Ты ему как накаркала, - сказал Арнольд. - У него неприятности с таможней. Приличную партию цигарок арестовали.
- И не жалко.
- Да. Только он наш компаньон. - Арнольд запихнул в рот бутербродик с паюсной икоркой.
- Такие компаньоны до добра не доведут...
- Отлично, - оценил Арнольд бутербродик, потом протянул руку, сграбастал пульт и включил небольшой телевизор "Филипс", подвешенный на подставке под потолком в углу. И сразу же, как подгадал, нарвался на убойную новость.
- Сегодня ночью застрелен пятидесятилетний генеральный директор ТОО "Квадро" Николай Сорока, - вещал унылый, как закоренелый грешник на исповеди у ксендза, диктор местной телепрограммы "Берег". - Наши источники в УВД полагают, что это очередное заказное убийство из серии убийств по табачным делам.
- Ой! - вскрикнула Лена, и поднос с поджаренными хлебцами едва не выпал из ее рук. - Николай Иванович!
- Мать твою! - Арнольд прищелкнул языком. - Картина Репина "Приплыли"...
На экране замелькали кадры - дом, где проживал Сорока, его новый, гладкий, благородный и черный, как рояль, "Мицубиси-Паджеро".
- Ой, что сейчас с Катькой! - всплеснула Лена руками, обессиленно присаживаясь на табуретку. В ее глазах застыл ужас. Тот ужас после злосчастного взрыва самодельного устройства в последнее время немножко отступил, но возвращения его Арнольд боялся. Это значило, что опять будут транквилизаторы, бессонница, упреки.
- С Катькой, - горько усмехнулся он. - Что сейчас с мужиками!
- С кем?
- Ох, лучше не напоминай...
Тут послышался телефонный звонок. Недолго ждали. Можно представить, как в эти минуты обрывают провода телефонов, настукивают номера на мобильниках. Весь сигаретный бомонд сейчас гудит встревоженным ульем.
- Здравствуй, - послышался в трубке голос старого приятеля и компаньона Казимира Сапковского по кличке Плут. Кличку эту он заработал честно.
-О, давно не видались, - хмыкнул Арнольд. - Чего голос грустный? Телевизора насмотрелся?
- Насмотрелся.
- Хорошо мы погорели.
- На семьдесят тысяч зелени с общака нашей родной фирмы, - взволнованно воскликнул Плут.
- А ты сам? - спросил Арнольд. - Только не говори мне, что свои деньги в проект не вливал.
- Вливал.
- Сколько?
- Под семьдесят.
- Ну, это ты переживешь.
-А ты?
- Мой тридцатник, - сказал Арнольд, и в его голосе ощущалась не свойственная моменту легкость: действительно, чего горевать, если погорел на тридцать тысяч долларов, тогда как лучший кореш погорел на семьдесят, а на сколько погорели другие кореша, вообще приятно представить. - Я человек осторожный.
- Осторожный. Ты же еврей натуральный! - воскликнул Плут. - Всегда в выигрыше.
- Все сказал?
- Ладно, Арнольд, не обращай внимания...
- Вообще-то, кто из нас еврей, можно поспорить, Казимирчик.
- Ну, завелся, как двигатель моего "Ягуара" - с полоборота, - с досадой произнес Плут. - Пропустим. Что-то с соображалкой туго у меня... Блин, семьдесят. И еще общак на сто.
- Последние деньги?
- Это почти сто зеленью! Ты понимаешь...
- Понимаю...
- Арнольд, вот что... Надо встретиться. Втроем. Ты, я и Глушак. Он тоже пострадавший. И влетел, думаю, больше всех нас.
- Ox, от него только шум, - поморщился Арнольд.
- Пора мириться нам всем. И вместе бороться. Или я не прав?
- Поглядим, - без особого воодушевления произнес Арнольд, отлично помнивший, как рассыпалась фирма "Восток", как разошлись они с Глушаком. Разве забудешь, если до сих пор справа ноют сломанные ребра.
- Надо людям прощать, - сказал Плут. - Тем более действительно, влезли мы в эту историю все втроем. И разгребать надо попытаться тоже сообща...
- Хорошо. Забиваем стрелочку. Ты организуй, Плут. Я с Глушаком сам говорить не хочу. Неправильно поймет.
- Да все он поймет правильно. Он хоть и с придурью, но когда надо - все понимает.
- Решили, - кивнул Арнольд.
Он отключил радиотелефон и протянул черную трубку Лене.
Глава 5 ДОНОС
- Нет, ты посмотри, что гамадрилы творят! - Полковник Гринев хлопнул волосатой ручищей по газете с такой силой, что если бы этот удар достался субтильному редактору газеты "Трезвый взор", то отправил бы его в реанимацию.
- Опять тебя поминают? - с усмешкой поинтересовался Ушаков.
- Ничего, - потряс пальцем Гринев, и очки его яростно сверкнули, поймав из окна солнечный зайчик. - Завтра же будет еще один иск в суд. Я этот голубой бордель прикрою! Я ему устрою!
Война эта шла уже не первый год. Но в последние месяцы обе стороны растеряли остатки приличий. Эдуард Зарецкий, тридцатипятилетний неопрятный очкарик - главный редактор "Трезвого взора", газеты желтее желтухи и ведущий примерно такой же направленности и качества телепередачи "Горизонт" на областном телевидении а заодно депутат областного собрания и самый известный голубой в городе, сцепился не на жизнь, а на смерть с Гриневым. Конфликт давно перерос рамки обычного выяснения отношений между журналистами и представителями власти. Сыщик и редактор ненавидели друг друга отчаянно. А чему удивляться? Один втихаря подкрашивал перед зеркалом губы, строчил развязные статьи по заказу криминалитета и сделал свою газету рупором местной братвы, при этом был страшно жаден до денег и стыд свой растерял в таком далеком детстве, что ныне не мог и вспомнить, что это слово означает, а кроме -того, любил себя прямо космической любовью, с болезненной мнительностью следил за своим здоровьем. Другой был кобелем в лучшем смысле этого слова, в прошлом девушки падали ему в объятия одна за другой, но форму не растерял и до сих пор. И всю свою жизнь "давил сволочь", как сам выражался, жил впроголодь, на нищенскую милицейскую зарплату и не жалел ни себя, ни других. Так что понятно, почему их трясло при виде друг Друга.
Эта война давно стала забавой для всей области. В интервью по телевизору Гринев рычал, что голубые в городе жить спокойно не будут, даже если они и депутаты. А Зарецкий в каждом номере перечислял замученных Гриневым невинных людей.
- "Убийца в серой шинели", - процитировал Гринев, снова хлопнув ладонью по газете.
- Это про тебя? - спросил начальник уголовного розыска.