Из меня сделают свиную отбивную, несмотря на то что я была очень хорошей девочкой. Меня вышибут с таким треском, с каким и у живой Уилмы не получилось бы. Гилман Хайес сидел на полу, почитывая книжку с картинками.
Очевидно, нам предстояло дождаться прибытия крупных чинов. Здоровенный полицейский бочком пробрался ко мне с ловкостью гиппопотама. При дневном свете он оказался моложе, чем я думала.
— Мне так нравятся телепередачи с вашим участием, мисс Джона.
— Спасибо, дружище. Вы — последний из могикан.
— Я бы так не сказал.
Он был большой, бестолковый, честный и милый. Я огорошила его.
— Собираюсь уйти на покой, — сообщила я, удивляясь, зачем это говорю.
— Вот как? Ну что же... Наверное, хотите уйти, пока вы на гребне успеха?
— Возможно, даже выйду замуж, — соврала я.
Разговор быстро заходил в тупик.
— Это было бы чудесно.
Боже, мы оба так и искрились.
— Нелегко мне придется. Я так часто играла невесту.
— Ага, я помню! В том фильме, где вы вся перепачкались и у вас еще была сзади эта длинная штука.
— Шлейф.
— А потом вы заразились сенной лихорадкой от букета.
— И старалась не чихнуть, вот так.
Он посмотрел на меня в полном восторге, засмеялся и похлопал меня по плечу, едва не сбив с ног. Тут все уставились на нас. Полицейский густо покраснел и напустил на себя строгий вид. Мы свистели в церкви.
Это было, если брать все вместе, в высшей степени нереальное воскресное утро. Яркое в своей нереальности. Казалось, мы стоим словно труппа в ожидании режиссера. Когда вы проводите на ногах всю ночь, это накладывает странный отпечаток на следующее утро. Но я не падала духом. Я ощущала присутствие Пола в комнате. Я чувствовала себя на подъеме. Мэвис, наконец, замолчала.
То, что случилось дальше, было самым настоящим кошмаром. То, что случилось дальше, я вряд ли когда-нибудь смогу вытравить из глубин моего сознания. Это до сих пор там, в цвете. Не далее как на прошлой неделе я проснулась, после того как это привиделось мне в предельно натуралистичном ночном кошмаре, и Пол держал меня, крепко прижимая к себе, а где-то вдалеке выл койот, и меня пришлось долго успокаивать.
Глава 4
Стив Уинсан — до того
Я знал, что мне придется поехать к Уилме и основательно побороться за место под солнцем. Она ясно дала мне это понять, когда позвонила. Это было как обухом по голове.
— Дорогой, Рэнди говорит мне, что я ужасно бедная. Он снова и снова проходится по списку и ставит маленькие галочки. Тебя он пометил тремя галочками. Не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, тебе нужно у него спросить.
Никогда не показывайте клиенту, как вас передергивает, особенно если этот клиент — Уилма Феррис.
— Но у нас, детка, по-прежнему останется наша прекрасная дружба.
— А бедняга Гил будет так подавлен, если он больше не сможет читать о себе в газетах.
— Думаю, я смогу все это уладить, Уилма.
— Вот и я так подумала, — отозвалась она несколько двусмысленно и повесила трубку, велев мне быть там ко времени коктейлей. Это означало отменить несколько дел в городе, хотя и не слишком важных.
Уилма позвонила мне в среду. До вечера четверга мне удавалось внушать себе, что все идет замечательно, а потом меня прорвало. Дотти вошла, встала у моего письменного стола и спросила меня, будут ли еще какие-то поручения, и я прорычал, чтобы она отправлялась домой.
После того как она ушла, хлопнув дверью приемной, я достал желтый блокнот, мягкий карандаш и попытался обдумать свое положение. И пришел к самым неутешительным выводам, предположив, что потеряю всех троих. Я уже свыкся с мыслью, что потеряю Джуди Джону. Уилли, ее импресарио, рассказал мне, по секрету, о трудностях, с которыми он сталкивается, пытаясь пристроить ее шоу.
Конечно, это слишком дорогое удовольствие — делать ставку на передачу за счет телекомпании, даже если под нее удастся выбить приличное получасовое окошко в сетке вещания. А при таком резком падении рейтинга для него будет весьма проблематично заинтересовать какого-то нового спонсора. Мы сошлись на том, что вряд ли Феррис станет иметь с ней дело еще один сезон.
Такое еще можно вынести. Но чтобы сразу трое — получалась здоровенная брешь. Мне приходилось выплачивать долги перед налоговым ведомством, после того как они указали на недостоверность сведений, приведенных в налоговой декларации, и посылать Дженифер пять сотен в месяц в качестве алиментов, чтобы она могла сидеть на своей тощей заднице в Таосе, и платить за офис и квартиру, и платить Дотти, и прилично выглядеть самому — итого у меня выходило две тысячи сто в неделю. А после того, как доходы снизятся на шесть сотен, у меня просто не сойдется дебет с кредитом. Я даже при своих не останусь. Ведь новые клиенты летом на дороге не валяются.
Но все это время я понимал, что тревожит меня нечто большее, чем сокращение доходов на шесть сотен. Этот город полнится слухами. Что, черт возьми, случилось со Стивом? Говорят, он потерял Хайеса, Джону и Феррис? Наверное, не справлялся с работой для них. Чуть только запахнет неудачей, и станет на порядок труднее пристроить материал в прессе, а потом и остальные могут занервничать, и вот тогда Стив действительно пойдет ко дну. Нет в городе рекламного агентства, в которое меня бы взяли. И это после того, как в сорок восьмом я основал свой бизнес, уйдя с клиентами в кармане. Да они так и ждали, что я оскандалюсь. Черт подери, ведь должен же человек о себе позаботиться! Они продержали бы меня на нищенском окладе, пока мне не стукнуло бы семьдесят, а потом предложили бы выкупить долю в бизнесе — наверное, аж целых два процента.
Я сидел, по-настоящему напуганный. И знал, кто уйдет четвертым. Нэнси, моя Крупная Писательница. На нее моей изобретательности уже не хватало. Похоже, ей не приходило в голову, что, возможно, лучше будет издать еще одну книгу. У меня даже иссяк запас телевикторин для нее. Стоило мне только упомянуть ее имя, как газетные обозреватели, которых я в шутку называю друзьями, начинали стонать.
Я сидел в умирающем городе и сокрушался о том, что в свое время так сглупил. Самые жирные куски — это заказы от промышленников. Получить бы несколько таких, и я бы горя не знал. А мои люди — индивидуальности, большинство — из мира искусства или из шоу-бизнеса. Наверное, это естественно. Это был мой конек, когда я работал в газете. Клубы, картинные галереи и театры, радиостанции, концертные залы.
Посидев там, я начал чувствовать себя чем-то искусственным. Эдаким готовым изделием. Упаковка — это все. Похоже, до содержания теперь никому нет никакого дела. Сделайте красиво снаружи. Наведите лоск. Черт с ним, с продуктом. Народ раскупит. Вот чем я занимаюсь. Упаковочным бизнесом. Принаряжаю знаменитостей.
Я зашел в маленькую ванную, примыкавшую к моему кабинету, и включил люминесцентное освещение по обе стороны от зеркала. Это были недобрые лампы. Если я слегка прищуривался, размывая изображение, то по-прежнему выглядел Стивом Уинсаном, этим готовым продуктом, этим типичным американцем из автомобильной пробки, грубовато-добродушным, сердечным и безгранично уверенным в себе. Любо-дорого посмотреть. Но при широко открытых глазах мое лицо под их светом казалось лицом усталого характерного актера. Возможно, так оно и есть. Я так долго играю роль Стива Уинсана, что затаскал ее. Мне надоел Стив Уинсан и мир вещей, который уже не функционировал как положено, потому что хорошего продукта больше не изготавливали. Гнали халтуру, наполняя мазь для подмышек пузырями.