- Но они же вас прикончат! Разве вы не видите? - Хржанович остановился. Пластов мягко взял его под руку:
- Вадим, ты же сам предложил пройтись. Так пойдем. - Двинулись дальше. - Тебе не кажется, если они хотели бы меня убить, они давно бы уже это сделали? Причем не помог бы никакой пистолет.
- Но ведь вы сами рассказывали - на пустыре? Ведь то, что было, явное покушение на убийство?
- Там было совсем другое. Уверен, те двое меня не ждали, здесь же... Согласись, вряд ли убийцы будут приезжать на черном "фордзоне" у всех на виду?
- Почему бы и нет?
- Потому что лучше сделать это втихую. Скорее кто-то просто хочет меня запугать.
- Возможно... Арсений Дмитриевич, не ругайте меня, а? Я хотел как лучше.
- Ты о чем?
- Представляете, от нечего делать зашел сегодня в торговое представительство фирмы "Шуккерт". На Невском, сорок два.
- Зачем?
- Не удержался, хотел посмотреть, что это такое. Сказал, ищу работу, предложил услуги. Секретарша явно из Петербурга, торговый агент скорее немец, хотя по-русски говорит чисто. Они меня довольно быстро выпроводили. Мест нет и не предвидится даже в отдаленном будущем.
- Естественно, ты там был совершенно лишним. Ч-черт...
- Вы о чем?
- Проверить бы их банковские счета. Все бы отдал за это.
- Я бы рад - меня просто не пустят в банк.
- К сожалению. Впрочем, попади ты туда, толку все равно будет мало. Не хочешь проделать один эксперимент? Зайди завтра в три редакции, "Петербургский вестник", "Биржевые новости" и "Новое время".
- Что, просто зайти?
- Загляни в отдел фельетонов... Нет, лучше в секретариат, и скажи фразу: "Я от Коршакеева, он просил передать, что материал о Глебове задерживается".
- И все? Одну фразу?
- Все, если не считать, что после этого ты должен сделать главное запомнить, что тебе скажут в каждой редакции. Все до последнего слова. Не надеешься на память, запиши. И идем домой, уверен, если кто-то и стоял наверху, он давно ушел.
16
В Василеостровском почтовом отделении царило обычное утреннее затишье. За столом в зале не спеша перелистывал подшивку газет старичок в пенсне, юноша в форменном сюртуке, сидящий за конторкой, что-то писал. Войдя в зал, Пластов направился к нему, юноша отложил перо. Адвокат благодушно улыбнулся, протянул листок:
- Милостивый государь, у меня к вам величайшая просьба. Здесь номер и число денежного перевода, вы не могли бы проверить, действительно ли этот перевод был отправлен? Именно этого числа и именно этим номером?
Юноша взял листок, двинулся к конторке, Пластов добавил вслед:
- Фамилия переводящего - Ермилов. - Подойдя к Пластову, юноша показал запись. - Вот. Номер и число те, что указаны в вашей записке. Ермилов. Отправлен денежный перевод на имя Ермиловой. Двадцать рублей. Пятого числа-с.
На улице Пластов еще раз проверил адрес - почтовое отделение располагалось на Шестнадцатой линии. Пройдя немного, перешел мостовую, сел на скамейку и развернул на коленях карту Петербурга. Долго изучал левый верхний угол карты, ту часть, где были подробно обозначены как геометрически выстроенные линии, так и незастроенные места Васильевского острова. Сейчас Пластова не интересовала геометрия, густо заселенная горожанами; он внимательно просматривал вольные линии пустырей, берега и особенно - верхнюю часть, называемую Голодаем. Пустошь, на которой были обозначены два квадратика, адвокат тронул указательным пальцем; помедлив, твердо подчеркнул ногтем название: "Натальинская ферма". Принялся изучать теперь уже всю карту. Изучение это было дотошным, но, сколько Пластов ни всматривался, найти в городской черте еще одно место, которое называлось бы так - "ферма", - ему не удалось. Вздохнув, сложил карту, спрятал в карман.
Оглянулся - Шестнадцатая линия, на которой находилось только что проверенное им почтовое отделение, вела прямо к Голодаю, Ферма... Конечно, Он должен был понять это раньше. "Ферма", которую, по всей видимости, наняли охранять Ермилова, не имела никакого отношения к сельскому хозяйству.
17
Днем по пустынной части Голодая, носившей название Кашеварки, шел человек. Передвигался он не торопясь, незаметно оглядывая прохожих и изредка останавливаясь. По виду человек был похож на чудака - гуляющего, оказавшегося здесь случайно; зайдя в самый центр пустыря, называющегося почему-то Новым Петербургом, присел у края разлившегося болота, долго рассматривал кувшинки и лилии. Потрогал рукой ряску, взболтал мутную жижу, поднес ладонь к глазам, изучая осевшие на ней зеленые крапинки. Поморщился, достал платок, щурясь на солнце, неторопливо вытер ладонь - и двинулся дальше, к Голодаевскому переулку. Увидев местного жителя с тележкой сена, остановился. Подождал, пока мужичок минует обнесенное забором двухэтажное здание, кивнул:
- Любезный, сам не отсюда?
- А что? Отсюда.
Пластов, сделав вид, что небрежно осматривает окрестности, процедил:
- Хорошо, хорошо... Понимаешь, хотел я тут дачку на лето присмотреть. Не поможешь?
- Дачку? Ну, барин...
- А что?
- Да тут дач-то отродясь никто не снимал... Какие тут дачи-то? Сплюнул. - Пакость одна, болота, гниль.
- Ну-у, это ты зря. Вот, например, чем не дача?
Мужик оглянулся:
- Которая? Натальинская-то ферма? Да в ней никто не живет.
- Ну и что, что не живет? Забыл, как ты ее называл? Натальинская?
- Натальинская ферма, как еще?
- Ну да, ферма, значит. Она давно здесь, эта ферма?
- Всегда тут была.
- Почему ж так называют - ферма?
- Кто их знает. - Мужик взялся за ручку. - Зовут и зовут.
- Не живут, говоришь, на ней?
- Кто ж здесь жить-то будет?
- И давно?
- Не живут-то? Почитай, сколько помню - годов шесть. А то все семь.
- Понятно. Не скажешь, раньше на ней кто жил?
- Раньше она чухонской была, чухонцы с фабрики жили. Да потом ушли, воздух плохой, испарения тут.
- И что - теперь никто эту ферму не сторожит?
- Сторожит? - Мужик почесал в затылке, снова отпустил тележку. - Да ты, барин, никак про сторожа спрашиваешь?
- Про какого сторожа?
- Подожди... - Мужик повернулся к дому. - Ну да. Недели две назад чудак какой-то сидел тут на завалинке. В кожухе.
- Сторожил, выходит?
- Ну да. Я еще подумал: купил, что ль, кто Натальинку?
- Где он сейчас-то - сторож?
- Кто его знает. Я и то смотрю, как утром ни прохожу, сидит на завалинке, зевает. Думаю, охота была, там не живет никто, купили, может... А потом, недели уж две как, не видать. Который день хожу - не сидит.
- Значит, нужды нет.
- Оно верно. Пойду, барин.
- Постой, какой он из себя был, этот сторож?
- Ну, барин... Не упомню. Вроде так мелковатый, с бородой. А так мне он ни к чему. - Мужик кивнул: - Пойду, господин хороший, извини.
Глядя ему вслед, Пластов подумал: место здесь пустынное. При определенном опыте сделать с человеком можно что угодно. Камнем по голове, труп в болото - и концов не сыщешь. Недели две назад - это примерно пятого-седьмого июня. Перевод с Василеостровского почтового отделения отправлен пятого. Все сходится. Очень похоже, что с Ермиловым поступили именно так, сторож нашел здесь свой конец. Но вряд ли полиция разрешит поиски тела, у него ведь нет ни одного доказательства. Но даже если допустить, что ему удастся убедить власти, он и приблизительно не определит место, куда могли сбросить убитого.
18
К концу дня Пластов шел по набережной Фонтанки, возвращаясь домой. Теперь он почти не сомневался: пожар и дело о страховке затеяно для того, чтобы скрыть похищение генератора. Заметил про себя: ему, как юристу, доказать ценность пропавшего устройства будет трудно, если не сказать невозможно. Это никем не опробованное изобретение. Вспомнил слова Субботина - "полигон мысли".